Игра в классики на незнакомых планетах

— На... мессе? А. Я это, — попытался оправдаться Легуэн. — Того...

— Куда девалась вера? — вздохнул отец Гийом. Он повел пострадавший велосипед вдоль узенького тротуара. Легуэн пошел рядом. Они миновали ресторанчик домашней кухни, откуда тянуло блинами с каштановым сиропом.

— Господин кюре, а правду рассказывают про ваше боевое прошлое?

Отец Гийом нахмурился.

— Я не очень-то люблю о нем вспоминать, молодой человек.

— Но ведь вы, получается, герой, — сказал стажер.

— Герой! — Старичок поглядел на Легуэна с раздражением. — Думаете, наш Господь этого от меня хотел? Бог — это мир. Вряд ли он ждал от одного из своих слуг, чтобы тот бегал по лесам со сворой молодых бандитов. Кто, кстати, рассказал вам об этом? Жан Матье, я думаю?

Стажер пожал плечами.

— Он хороший человек, — сказал кюре, — и прекрасный учитель. Но он не понимает — есть прошлое, которое лучше не раскапывать. Он не чувствует себя у нас своим, вот в чем дело. Я себя спрашиваю, что его к нам привело из Парижа.

«Уж не в мой ли огород камешек», — подумал Легуэн. Сказал:

— Кроме вас, было некому.

— В том-то и дело, — покачал головой кюре. — Мы сражались в одиночку. И, самое отвратительное, — старческое лицо сморщилось, — сражались против своих же. Это страшно, молодой человек, — видеть, как твой сосед или знакомый надевает их форму и отправляется зверствовать.

— Я слышал про ребят из ФЛБ, которые сотрудничали с бошами, — кивнул стажер. — А что, и здесь такие были?

— Были, — хмуро ответил кюре. — Взять хотя бы Брюно. Или Жоэля Бризу...

— Бризу? — уцепился Легуэн. — Отец того, которого… который повесился? Сын-то, я слышал, тоже был националистом?

Кюре остановился. Велосипед звякнул.

— Сын мой, — сказал старичок, пристально глядя на Легуэна. — Я понимаю, что любопытство у вас профессиональное. Но зачем вам это?

— Простите за нескромность, отец мой. Те четыре немца в лесу — вы о них что-нибудь знаете?

— Я слышал, что те немцы пропали, но меня там в то время не было, и я понятия не имею, что с ними стало. Господь с вами!

Священник оседлал велосипед и поехал к церкви, не обернувшись.

***

Задумчивый стажер вернулся в участок. Поработал над рапортом. Отправился в архивы и снова вытащил дело первого убитого. Поглядел повнимательнее на страничку с личной информацией. Брендан Фонберг.

— Фонберг, — проговорил стажер вслух. — Фон-берг...

Все так же задумчиво Легуэн отправил копию по допотопному факсу. Секретарша подняла брови.

— Рапорт, — пояснил стажер.

***

Он зашел к мадемуазель Магали — на сей раз со своими бисквитами.

— Все их здесь ненавидели, — сказала старушка. — Да кто что мог сказать?

— А куда они потом делись? — невинно спросил стажер, помешивая кофе хрупкой ложечкой. — Когда пришли наши?

— Когда нас освободили, Брюно сбежал. Говорят, к немцам. Да кто его знает. А Бризу в Реннскую тюрьму посадили. Там он и умер. А сын-то его, Мишель — знаете? Ну да, знаете, конечно. Вы ж полицейский...

***

Лес Легуэну не нравился. Профессионально, так, как не понравился бы человек с бегающими глазками, которому на первый взгляд нечего скрывать. Лес обманывал; он начинался приятным светлым подлеском и обступал визитера со всех сторон, обхватывал темными стволами, зловеще-густыми кронами раньше, чем тот успевал заметить. Стажер тем не менее старался идти неторопливо. В руках он нес лопату. За деревьями, по обе стороны от тропинки, что-то шуршало. Хрустело. Шагало и следило. Даже при свете дня лес не казался безопасным.

Место, где когда-то проводили раскопки, почти полностью заросло, и если бы он не вглядывался пристально в траву, то, скорее всего, прошел бы мимо. Всмотревшись, однако, можно было приметить небольшую вмятину в почве и траву, росшую мельче, чем на остальной поляне, с большими залысинами.

Легуэн вытащил из кармана ксерокопию страницы, где описывалось место убийства. Археолога повесили здесь близко, лишь ненамного углубившись в чащу, стеной начинавшуюся прямо от лужайки. Легуэн постоял, глядя на вмятину. Поплутал среди деревьев, отыскал дуб, по описанию совпадавший с «деревом преступления». Посмотрел на него внимательно, будто ожидал увидеть свисающую с сука веревку или кровь на коре.

— Гензель и Гретель пошли за хворостом, — вслух сказал стажер. — Злая мачеха велела их отцу завести детей поглубже в чащу и там оставить...

Он поднял глаза вверх, к изрезанному ветвями кусочку неба. Потом принялся копать, с трудом разбивая мерзлую землю. Глупая затея, без сомнения...

Лопата наткнулась на что-то твердое. Это мог быть, к примеру, камень. Легуэн нагнулся и вытащил череп с забитыми землей глазницами. Он осторожно смел землю с части человеческого скелета. Одежда на костях почти вся истлела. Но остатки вышитого серебром орла со свастикой еще держались на полусгнившей кокарде.

Гензель и Гретель так и не вернулись домой.

Стажер распрямился, положил лопату, вытер со лба пот.

— Ищете вещественное доказательство?

Легуэна тряхнуло. Он развернулся, схватившись за казенное оружие. Рядом стоял учитель истории.

— Дерево не то, — сообщил он, — археолога повесили вон там, — он указал в другую сторону, — а девушку — еще дальше, если я не ошибаюсь. Весь город ходил смотреть. Могли бы спросить.

— А вы, — сказал стажер, когда сердце успокоилось, — вы здесь гуляете?

— Я живу тут недалеко. Мой дом рядом с лесопилкой. Увидел, как вы сюда идете...

— И решили пойти за мной? Вы за всеми приезжими так следите?

— Это намек или просто вопрос?

— Вопрос... пока.

— Я просто хотел вас предупредить. И не думаю, что я первый. От этого леса лучше держаться подальше.

— Это почему же?

Матье пожал плечами:

— Я человек нездешний. Вы лучше у кюре спросите. Спросите, почему он не велит прихожанам заходить дальше опушки.

Он попытался обойти Легуэна и взглянуть на яму. Легуэн не дал.