Игра в классики на незнакомых планетах
Шрифт:
Убийца — Корриган, как прозвали его журналисты, — на целый год выдернул Пенн-ан-Марв из привычного спокойного безвестия. Четыре человека было убито за год, причем таким способом, что хоть рассказывай американским туристам. Всех четверых нашли повешенными в лесу. И все жертвы оказались приезжими.
Корриганом он стал, потому что по одному убитому пришлось на каждую веху кельтского календаря.
Они сидели с инспектором Пеленном и отмечали первое дежурство стажера. Пеленн вытащил откуда-то бутылку шушенна. Его оказалось нетрудно разговорить.
— Никто вначале ума не мог приложить. Думали, кто-то посторонний прокрадывается по лесу. Ходили, лес прочесывали — ничего. Да его не слишком-то и прочешешь. Действовал этот маньяк чисто, ни одной улики ребята не подобрали. Сук, веревка — вот и все. И только после последнего убийства смогли отыскать доказательство. У той студентки — которую последней повесили — был браслетик. Плетенный из ниток. Знаешь, как у хиппи.
— Фенечка, — кивнул стажер. Он не был уверен, что шушенн позволен на работе. Но здесь не Париж.
— И нашли этот браслетик в кармане пальто у Мишеля Бризу. Порванный. У него жена пожаловалась соседке — мол, дома не ночевал. А сказать той соседке — все равно, что передать по «Радио Брейз». Мы проверили, когда его дома не было — и аккурат вышло все четыре убийства. Съездили за ордером, пришли с обыском. Он пропал. Пока суть да дело, отыскали его ближе к утру. На такой же самой веревке болтался, с той только разницей, что никто его не душил. И признание в кармане.
После третьего стакана шушенна инспектор покрепче уцепился за стол и сказал:
— И все так хорошо сходилось. И повесился сам, и признание в кармане, и браслетик...
Стажер раскрыл глаза. Сам он потягивал пока первый стакан.
— Раз ты теперь из нашей кухни, Легуэн, я тебе скажу. Поймали-то не того.
— Как — не того?
— А вот так... Душил этот парень удавкой. Сперва душил, потом вешал — такой метод. И та девчонка — Бишоп, как ее там — боролась с ним, пока он ее душил. И частички его кожи, которые у нее под ногтями остались, мы отправили на анализ ДНК. Пока пакет дошел до города, пока там сделали анализ, пока он вернулся — судья уж приготовился дело закрывать.
Пеленн вылил остатки шушенна в стакан Легуэна, бросил пустую бутылку в мусорную корзину и захоронил ее под смятыми листами бумаги.
— А ДНК оказалась не та. Только мало кто об этом знает. Мы сперва замалчивали, думали — он расслабится и покажется. Но все прекратилось. Ни одного убийства с тех пор.
— И что?
— И ничего. Официально дело все еще открыто.
Дни шли один за другим, неповоротливые и промозглые. Комиссар Легерек вернулся на работу, обчихал все бюро, заразил секретаршу, снова взял больничный.
Легуэн дежурил по три ночи подряд. Как любого стажера, его отправили копаться в архивах. В прочной тишине ему было не по себе. Церковь недалеко уныло вызванивала каждые полчаса.
Какие-то старики доложили: молодежь буянит. Поехали с Пеленном на вызов, послушали «Ю-Ту», гремевший из окна. Постучались, велели сделать потише.
Позвонил ребенок, весь в слезах: кошка не может слезть с дерева, а пожарных надо вызывать аж из административного центра. Отправились с Пеленном снимать кошку. Первым на дерево полез стажер, на полпути разорвал рукав, сполз.
— Неумеха, —
покачал головой инспектор, вскарабкался сам. Киска расцарапала ему лицо.До серьезных преступлений — вроде кражи брошки сорокой — в Пенн-ан-Марв не доходило.
В конце марта пошел снег.
Из супермаркета на Большом перекрестке поступил сигнал: кто-то ворует с полок. Тамошние охранники глядели-глядели, да ничего не выглядели. Легуэн с Пеленном отправились наблюдать. К вечеру поймали вора. Весь магазин глазел, как они забирали несчастную старушку. Старушка клялась и божилась, что у нее склероз и она забыла заплатить.
— Мадемуазель Магали, — вздохнул Пеленн в коридоре. — Та еще лисица — в ее-то возрасте. Объясни ты мне, зачем ей теперь духи? Да еще дешевые... Но не будешь же сажать бабулю, в самом деле.
Легуэну доверили миссию — доставить старушку домой. Потому что дороги были скверные, а передвигалась бабуля в ее годы плохо.
Мадемуазель Магали было семьдесят пять лет. Она позвала Легуэна пить чай с бисквитами ненамного младше ее самой. Но снаружи мела буря. Стажер обрадовался горячему чаю.
— Они меня здесь не слушают, молодой человек, — жаловалась мадемуазель Магали. — Они думают, я выжила из ума. Но я вам вот что скажу: не надо в этот лес соваться, коли нет в том особой нужды. Человек тем лесом не владеет. Там такое водится, что и говорить страшно. — Старушка перекрестилась. — В мое время, конечно, было не обойтись — топить-то надо. Так и то за опушку не заходили. Я вам скажу — то, что в том лесу, не от Бога и не от дьявола. Оно все старше и Бога, и дьявола, прости меня, господи. В ночь на Сен-Жан, знаете, в траве чертовы огоньки пляшут, манят кладом? Упаси вас Бог за этими огоньками пойти... Рассказывали — человек уйдет за хворостом и не вернется, — говорила старушка, разливая кипяток по довоенным фарфоровым кружкам. — С немцами-то слышали историю?
Стажер наставил уши.
— Я девчонкой была во время оккупации. — Мадемуазель Магали устроилась поудобнее. — Как американцы высадились, боши начали отступать, и через нашу деревню немало их прошло. Уж не знаю, почему нас не перестреляли, не сожгли... Не было времени уже, наверное. Вы бы их видели — торопились, тащили с собой, что успели награбить. Аукнулось им потом это награбленное... Останавливались на ночь на квартире, а утром — дальше... И вот те четверо, что жили у матери Мадлен — Мадлен-то, знаете, у которой дом у самого леса, рядом с лесопилкой, дочь у нее уехала в Париж, да там и...
Легуэн перетерпел обстоятельное повествование о похождениях дочери Мадлен. Наконец старушка спохватилась:
— Так вот те четыре немца отправились под вечер в лес, я так думаю, макизаров искать. А у нас маки-то никогда и не было. Вечер прошел, утро — нету их и нету. Ну, особо никто не волновался. Лейтенант велел обшарить лес, да времени у них уже не оставалось, так и уехали...
Стажер возвращался от старушки вечером. Было темно, и снег, за день укрывший дома, некстати напомнил саван. Церковь разразилась тоскливым длинным звоном — так звонят, когда в деревне кто-то умер. Темная стена леса вдали выглядела угрожающе. Легуэн ускорил шаг.