Игра в классики на незнакомых планетах
Шрифт:
Пол вышел прогуляться по теплым легким сумеркам. Без путеводителя — он не так уж хотел знать, где находится. В парке, засаженном сливами, лоточник продавал гречневую лапшу. Пол шагал по прохладным аллеям, желая вобрать в себя непроницаемое спокойствие, которым веяло от здешних жителей.
Памятник открылся ему неожиданно. Фигурка человека с птицей на пьедестале. Пьедестал напоминал бомбу. Наверное, не надо было сюда приходить. Прежде Хиросимы случился Перл-Харбор; и произошло-то это черт-те когда. Но, может, для здешних это до сих пор что-то значит. Пол вспомнил вздернутый
Не понимал — до недавнего времени. Есть воспоминания, которые невозможно не пережевывать.
В первый момент он подумал, что вокруг памятника грудами лежат бумажные цветы. Их разноцветье здесь — в могильной безветренной тишине, рядом с мрачно однотонным памятником — было пугающе неуместным, будто на кладбище нарядили елку. Потом он увидел, что это не цветы, а гирлянды журавликов-оригами. Неизвестно зачем Пол потянулся, дотронулся до одного из них.
Неожиданный ветер со злостью рванул деревья за ветви, как за волосы, кроны тревожно зашумели. На безупречно выметенную тропинку осыпалось несколько листьев. Пол застыл, четко ощущая спиной чей-то взгляд. Они не имеют права так на него смотреть; он ничего им не сделал.
Он обернулся.
Парк был абсолютно пуст и темен. Пол выпустил журавлика с брезгливым испугом, будто на бумажное тело налипли комья земли. Улетучилась вся безмятежность, которую он собирал с травы и деревьев, как пыльцу. Что за страшная ирония — приносить к братской могиле «пожелания счастья и здоровья».
В номере было успокаивающе душно. Журавлик снова таращился с футона. Пол снял его с подушки, скомкал, спрятал в глубь чемодана. Выкидывать ему не хотелось — вдруг хозяева обидятся.
Полковник, которого звали Пол Тиббетс, сбросил бомбу на Хиросиму — им рассказывали об этом в школе, и Пол тогда гордился, что имена совпадают. Но вот и не вспомнил бы сейчас, если б не памятник.
Полковник Тиббетс наверняка называл японцев узкоглазыми...
В номере он открыл ноутбук; на экране ниоткуда появились обои, изображающие памятник в парке. Пол грешил на сервер гостиницы.
Какой сервер? Ты видел здесь хоть один компьютер? И сети тут нет...
Пол плюнул, убрал заставку. Вышел через окно в маленький садик, где росли красные цветы. Вернулся в комнату. Что-то в ней изменилось, он не мог понять — что.
Хайку. Пейзаж на стене остался прежним, но стишок в верхнем углу был уже не тот. Календарь это, что ли? Меняли б тогда и картинку...
Поднялся ветер...На мосту неподвижныТени погибших.Поднялся ветер, оборвал с цветов алые лепестки, разбросал по полу.
Наутро он отыскал в чемодане путеводитель. «Статуя Садако Сасаки... умерла от лучевой болезни... легенда о журавликах...»
Вы мне не дадите листочек?
В
машине Пола трясло, несмотря на жару.— Вы ведь здесь родились, Тоши-сан?
— Да, — сказал японец и уставился в свои бумаги. Пол почти рассказал ему. Но испугался — не того, что его примут за психа. А того, что Тоши пожмет плечами и пробормочет что-нибудь вроде: «У мертвых долгая память...»
В перерыве они остались обедать в столовой при офисе. Пол не возражал. Здесь он не услышит сирен. Совсем рядом с ними живой рекламой путешествия в Японию заливисто смеялись над мисками с лапшой две девушки в цветастых кимоно. Секретарши, должно быть. Или телефонистки, подумал отчего-то Пол. Может, из-за кимоно с огромными бантами девушки выглядели как-то... несовременно. Словно на старой черно-белой фотографии. Одна из девушек вдруг перестала смеяться и будто случайно посмотрела на Пола. Но случайный взгляд не бывает таким пристальным, таким сумрачным. Ему снова, как в больнице, показалось, что пахнет горелым.
Садако?
Пол отогнал воспоминание о том, что ему привиделось в заброшенном крыле госпиталя. Так же как отгонял, заталкивал в самый дальний угол памяти белую пыль и расплющенные тела на асфальте.
Губы девушки раскрылись, сложили слово:
«Зачем?»
— Господин Тиббетс?
Тоши глядел с беспокойством. Даже — с сочувствием.
— Что это вы там увидели?
Пол неловко улыбнулся. Показал Тоши на соседний столик — но тот уже опустел.
Ладно, сказал он себе, ты давно уже вырос из детских ужастиков. Все, что тебе кажется, — твои собственные страхи. Страх за Эбби, тогда, в больнице. Знакомая и саднящая боязнь потери. Паника — перед всем, что может еще произойти. Господи, да он и в самолете летел, вцепившись в подлокотники кресел.
Говорят, по «граунд зеро» до сих пор бродят призраки клерков, чей рабочий день так никогда и не закончился. Может, ходит там и менеджер, с которым у Пола в тот день была назначена встреча. И недовольно смотрит на часы, потому что Пол опаздывает...
Мэри права: давно уже следовало к кому-нибудь обратиться. Он пойдет к психиатру, как только вернется. Иначе тревога так и будет разъедать его действительность...
Когда он вернулся в отель, на футоне снова сидела бумажная птица. Уже никого не стесняясь, Пол изорвал ее, отряхнул с пальцев остатки бумаги. Тенью из коридора на него укоризненно смотрела хозяйка отеля.
Краем глаза он увидел, что иероглифы на картине опять поменялись. Новое хайку было еще тоскливее:
Рис не собрали,А зима пришла в Хиросиму,Черный снег лежит...Пол поежился.
Когда-то они с Мэри возили дочь в Диснейленд. Эбби сразу влюбилась в парк, выглядевший как ожившая и легализованная детская фантазия. А Полу очень скоро стало не по себе. Слишком слащавым было все вокруг — кукольные домики по обе стороны Мэйн-стрит, розовая вата в ларьках, песни, исполняемые голосами оживших кукол. Пол удивлялся, как работающие там люди не сходят с ума.