Игрек Первый. Американский дедушка

— А я на каком?

* * *

Майор Коробочкин на самом деле не ведал, на каком он свете. Из допроса душевнобольного Мухина он узнал, что полковник Судаков целыми днями расспрашивал пограничника о каких-то призраках. Узнав, что призраки диссидентов изводят призрак Андропова душеспасительной болтовней, полковник затосковал. Пытался выяснить у завсегдатая того света, нет ли там службы безопасности. Судя по всему, ее не было. Даже Берия ходил без охраны, и каждый желающий подвергал его остракизму.

Станислав Сергеевич удрученно смолк, уяснив, что, расспрашивая о деталях загробной жизни, начинаешь в нее верить как в реальность. И незаметно сходишь с ума. Принимаешься всерьез размышлять: неужели у Берии не осталось верных ему людей для охраны, чтоб оберечь палача от плевков в лицо?

Грозная тень шизофрении упала на майора Коробочкина, и мир сразу померк в его глазах.

Станислав Сергеевич попытался выбраться на свет. Например, ему захотелось расспросить свидетеля Мухина о призраках Сталина и Ленина, но он преодолел искушение безумства. Прошел по солнечной стороне улицы, не споткнувшись.

«Плевать на тот свет. По последним сведениям, Судаков пока еще служит на этом. На том свете он наверняка определится в свиту Лаврентия Палыча. Садисту как раз не хватает таких помощничков…»

Коробочкин спохватился: незаметно он вновь свернул во мрак. Каждая тень там пугает, напоминая о мертвецах, ведьмах, чертях…

«Факты говорят о том, что Судаков научился внушать людям свои желания. Они выполняют его приказы, впоследствии не имея об этом никакого представления. Кроме того, Судаков прислал ко мне Мухина, который засрал мне мозги загробными байками. Зачем? А для чего ему понадобился пожар? А чего ради полковник под видом Брокгауза улегся в Воробьевку?»

Лейтенант Мухин смотрел на Коробочкина голодными глазами. Будучи живым человеком, пограничник время от времени хотел есть. Одно из неудобств тех, кто пока пребывает на этом свете.

Станислав Сергеевич подкормил психа содержимым своего сейфа.

После двух яиц с сыром и куском колбасы пограничник повеселел. Безумная чернота в его глазах просветлилась и заголубела. И нехорошая задумчивость развеялась. Нормальный парень.

— Вам привет! — с милым лукавством улыбнулся Муха.

— От кого? — не подозревая дурного, спросил майор.

— От Феликса Эдмундовича.

Коробочкин обомлел.

— Разве он меня знает?

— Он всех знает.

Станислав Сергеевич понял, что станет психом, если задаст свой вопрос. Но не удержался.

— Что он там делает?

— Вас ждет. Такие люди на том свете нужны.

Сыщик испытал не совсем нормальное желание: сесть в темный уголок и долго — долго куковать, освобождаясь от застарелой тоски. Как это делала сумасшедшая тетка в психушке.

3.

Брокгауз вернулся в Воробьевку после отбоя. И вместо того, чтоб идти с повинной головой в свою палату, бодро направился в женскую.

— Куда, котяра! — кинулась к нему бдительная Люсьена.

Шустрый старикан поспешил юркнуть в дамскую обитель.

Кукушка, укрывшись одеялом с головой, всхрапывала во сне. Койка Алевтины была пуста.

Неприкрытый разврат пробудил в медсестре, отнюдь не склонной к аскетизму, отчаянную моралистку.

— Завтра всех мужиков будем кастрировать! — заявление, способное вызвать панику в мужской палате, в женской должно было встретить крики одобрения. Но Кукушка не откликнулась из своего укрытия.

— Где Алевтина?

Впервые Люся увидела Брокгауза в таком волнении.

«Сейчас кондратий хватит дедульку!» — испугалась сестричка, вспомнив о своих служебных обязанностях.

То же самое ужаснуло и Тину, когда она впала в трясучку от страха за свое ненаглядное тело.

«Сейчас дуба дам! Ой, сердце у старикашки тарахтит с перебоями… Идиотка! Влезла в старую вонючую шкуру! Все равно что в помойку! Твое бессмертие закончится этой ночью!»

Сердобольная Люся уложила Брокгауза в пустующую койку.

— Где Алевтина? — в горле у девушки пересохло. Сердце трепыхалось на шее. Воздуха не хватало.

— Лежи, лежи, дедушка…

— Какой я тебе дедушка! — прорезался у Ведьмы дребезжащий, задыхающийся голос. — Я всех баб в вашем дурдоме перетрахал!

«О, боже, — запоздало ужаснулась Алевтина. — Что я такое говорю!»

— Ходок нашелся! — негодующе фыркнула Люся, обойденная мужским вниманием Брокгауза. — Вот через свое котовство и подыхай!

Последнее напутствие сестрички не помешало ее хлопотам по спасению жизни развратника.

— Где Аля?

— Ты смотри! — восхитилась Люся жизнелюбием больного. — Одной ногой уже в могиле, а все бабами интересуется!

— Она не баба… бушка… — язык не слушался умирающего. — Она не бабушка… моя ба… бушка… Арина… Родионовна… в смысле, няня…

— Молчи уж, Пушкин, — спасительница колдовала с микстурой для бедняги. Насильно открыла ему рот, вынула вставные челюсти…

«Какое хамство — лишать девушку последних зубов… — в полуобморочном состоянии затосковала Алевтина. — Как же я теперь выгляжу… — Ее тяжелая деревянная рука поднялась, чтоб ощупать лицо. — Это не я…»

— Доигрался хуй на скрипке! — раздался совсем рядом знакомый женский голос. И сразу же издал рвотный звук:

— Ку…

— А дальше? — всполошилась Люся.

— Ку…

— Замолкни, накаркаешь!

Кукушка и так молчала, больше ей накуковать было нечего.

«Приказываю похоронить меня с воинскими почестями… у Кремлевской стены… плача… Китайской стены… — прорезался незнакомый глухой голос в сумерках, опустившихся на Алевтину, — и произвести… произвести… меня посмертно в генералы… Отставить. Произвести салют из пушек победы… Над могилой главного чекиста Советского Союза…»

Кукушка впала в мизантропию, как всегда с ней случалось, если будущее, предрекаемое ею, бывало недолгим.

— Ку… — всей душой стремилась она превозмочь смертельную немоту. — Ку… — снова споткнулась предсказательница о замысел Создателя. — Ку…