Игры Немезиды

— Значит, все, что у них есть, станет никому не нужно и они здесь умрут с голоду?

— Так им видится, — сказал Фред, и с минуту они с Холденом молча пили.

— Да, — наконец заговорил Холден. — Да, в этом есть смысл. Но я не вижу, что они тут могут изменить.

— Кое–кто над этим думает. Но идет накрутка…

— Каллисто и Паллада?

— А совсем недавно еще и нападение на Землю — со старого, воняющего нафталином грузовоза.

— Не слыхал, чтобы на Земле рвануло, так что, надо понимать, атака не удалась, — рассмеялся Холден.

— Ну, атака была самоубийственной, и самоубийство как раз удалось. Находившийся на высокой орбите патрульный флот ООН превратил грузовик в газ за десятую а. е. от планеты. Ущерба не было, шума в прессе тоже. Но не исключено, что это только разведка. Они затевают большое шоу, которое всем напомнит о Поясе. И меня дико пугает, что невозможно предвидеть, чем это окажется.

***

Плавно уходящий вниз коридор жилого кольца Тихо был полон рабочими. Холдена расписание станции почти не касалось, но сейчас он решил, что попал в пересменок. Если, конечно, это не упорядоченная эвакуация без объявления тревоги.

— Йо, Холден! — окликнул кто–то на ходу.

— Привет, — отозвался Холден, понятия не имея, с кем здоровается.

Он так и не научился обращаться со славой. В него тыкали пальцами, на него глазели, перешептывались. Понятно, мало кто хотел его оскорбить. Такая реакция была просто проявлением удивления, когда человек, много раз виденный на экране, вдруг появляется в реальном мире. Большая часть шепотков, которые ему удавалось подслушать, сводились к чему–то вроде: «Это не Джеймс Холден? По–моему, это Джеймс Холден».

— Холден, — бросила попавшаяся навстречу женщина, — как делишки?

На Тихо в три смены жили и работали пятнадцать тысяч человек. Маленький город в космосе. Так и не вспомнив, знаком ли он с этой женщиной, Холден улыбнулся ей.

— Нормально. Как у тебя?

— Да так себе, — отозвалась она, проходя мимо.

У двери каюты он вздохнул с облегчением — за ней ждала только Наоми. Она сидела за столом с чашкой горячего чая и рассеянно смотрела перед собой. Холден не знал, грустит она или задумалась над сложной инженерной задачей. С виду это бывало очень похоже.

Она налил себе воды из кухонного крана и сел напротив, дожидаясь, пока Наоми заговорит. Она взглянула на него сквозь пряди волос и грустно улыбнулась. Значит, не работа, а меланхолия.

— Привет, — сказала она.

— Привет.

— Тут у меня одно дело.

— Я могу помочь? — спросил Холден. — Только скажи.

Наоми отпила чаю. Тянула время — не лучший признак.

Значит, она не знает, как рассказать о случившемся. У Холдена поджались мышцы на животе.

— Собственно, ситуация такая, — призналась она. — Мне нужно кое–что сделать, а тебя я в это замешивать не могу. Совсем. Потому что ты попытался бы помочь, а у тебя не выйдет.

— Не понимаю, — сказал Холден.

— Обещаю, когда вернусь, дать полный отчет.

— Погоди. Что значит «когда вернешься»? Ты куда собралась?

— Для начала на Цереру, — сказала Наоми, — но, возможно, придется лететь и дальше. Не знаю точно, сколько меня не будет.

— Наоми! — Холден через стол дотянулся до ее руки. — Ты меня страшно пугаешь. Я не отпущу тебя на Цереру одну. Тем более если дело плохо, а мне сдается, что дело совсем плохо.

Наоми отставила чашку и обеими руками сжала его ладонь. Пальцы, прикасавшиеся к горячему пластику, согрелись, остальные были холодными.

— Я лечу одна. Это не обсуждается. Либо я лечу, потому что ты меня понимаешь и даешь мне свободу, либо потому, что между нами все кончено и у тебя больше нет права голоса в моих делах.

— Постой. Ты что сказала?

— Ты про «все кончено»? — Наоми крепко сжала его руку.

— Нет, нет, конечно.

— Тогда спасибо, что доверяешь мне и даешь разобраться самой.

— Я это сказал?

— Более или менее.

Наоми встала. Теперь Холден заметил на полу рядом с ней уже собранный багаж.

— Постараюсь быть на связи, но, если не выйдет, не бери ничего в голову, ладно?

— Ладно, — как во сне отозвался Холден.

Наоми, стоявшая по ту сторону стола с зеленым рюкзачком в руке, показалась ему очень далекой. То ли комната стала больше, то ли Холден стал маленьким. Он поднялся и покачнулся от головокружения.

Наоми бросила на стол рюкзак и обняла его обеими руками. Уткнувшись подбородком ему в волосы, прошептала:

— Я вернусь. Обещаю.

— Ладно, — повторил он.

Мозг отказывался выдавать другие слова.

Наоми еще крепче сжала его, потом забрала рюкзак и пошла к двери.

— Подожди! — сказал Холден.

Она обернулась.

— Я тебя люблю.

— И я тебя люблю, — сказала она и ушла.

Холден снова сел — чтобы не упасть. Вытащил он себя из кресла через час или через минуту — сам не помнил. Хотел было позвонить Амосу и напиться вместе с ним, но вспомнил, что Амоса с Алексом тоже нет.

Никого нет.

***

Странно, как все вокруг остается прежним, когда так много изменилось. Холден по–прежнему вставал по утрам, чистил зубы, надевал чистое и завтракал. К девяти приходил в ремонтный док, влезал в вакуумный скафандр и вместе с ремонтниками занимался «Росинантом». Восемь часов он лазал по скелету корабля, подсоединяя проводку, устанавливая новые маневровые двигатели, латая пробоины. Он не все умел, но в том, чего не умел, подражал кому–нибудь из техников и справлялся таким образом даже со сложными работами.

И все казалось нормальным, обычным, как в прежней жизни.

Но через восемь часов он возвращался домой, а там никого не было. Холден впервые за несколько лет по–настоящему остался один. Амос не заходил, чтобы позвать его в бар. Алекс не смотрел новости, отпуская с кушетки ехидные комментарии. Не было Наоми, с которой он мог бы поговорить о том, как прошел день, и обсудить ход ремонта. Комната даже пахла пустотой.

Впервые Холден начал понимать, как ему нужна семья. У него было восемь родителей, а дедушек и бабушек, дядь и теть, двоюродных братьев и сестер не смог бы пересчитать. Поступив в земной военный флот, он провел четыре года в академии и жил в одной комнате общежития с однокашниками и подружками. И даже после позорной отставки он сразу получил работу в «Чисто–прозрачно», и на «Кентербери» его ждала новая недружная семья. Ну пусть не родные люди, но все–таки свои!