Игры с Вечностью

То, что его жена влюблена, Сандро чувствовал спинным мозгом, и понимал: для нее это явно не было просто увлечением. Это очень наглядно показала сцена прощания на пороге той лачуги. Уж его не проведешь. Ладно, если бы просто любовник, он бы стерпел, или что-то придумал не сильно страшное, ограничился бы увольнением слуги. А это! Она его любит. И для Сандро это было нестерпимой мукой. Он прекрасно сознавал, что Анна никогда не испытывала к нему, как к мужу теплых чувств. А здесь какой-то мальчишка пленил такую гордую женщину, сделал за пару месяцев то, что не под силу было богатому и любящему Сандро за двадцать лет. Ни в какие рамки не лезет. С этим надо что-то делать. Месть, одна только месть может помочь. Но нужно придумать что-то необычное, чтобы досталось обоим. Понятно, что настоящий мужчина в порыве ревности и боли ворвался бы в дом еще тогда, когда винодел следил за женой, и нашинковал бы голубков шпагой, как капусту. Но загвоздка, я повторюсь - Сандро был трусом. И что ему оставалось? Только мстить. Первой пришла в голову мысль изобличить жену перед светом, но она была отвергнута. Как это так, признать себя рогоносцем перед всеми? О судьбе детей после подобного скандала, Сандро не думал. Его интересовала своя, а не их репутация. Ладно, но что же тогда?

На третью ночь в его голове созрело решение, план мести, если его так можно назвать. Основная мысль было проста - если она любит Викторио, то наверняка худшим наказанием будет его потеря. Что же, эта птица не того полета, чтобы нанимать сбиров для его устранения, проще отравить, как крысу. Чего-чего, а во Флоренции ядов всегда было предостаточно, выбирай, если сможешь любой, тем более никто и не хватится сироту без рода и племени. Сандро решил действовать незамедлительно. Торговля ядами была противозаконной, об этом во Дворце Сеньории приняли законопроект еще при Козимо Старшем, еще сильнее с ней начали бороться после возвращения Медичи во Флоренцию в 1569 году, но везде были исключения. Для начала Сандро раздобыл яд у старого знакомого аптекаря, который задолжал виноделу крупную сумму и был готов на что угодно, лишь бы угодить кредитору. Само собой, он будет молчать как рыба, лишь бы не продали с молотка его дом и лавку. Теперь оставалось продумать детали операции, и это для ограниченного ревнивца было непросто. Многие варианты прошли через его голову, но по тем или иным причинам были отметены. Одно он знал четко - в собственном доме травить нельзя, дабы избежать скандала и возможной смерти кого-то еще. Оставался только домик для свиданий. Чтобы самому все узнать, Сандро отправился туда днем. Дверь ему открыл какой-то старик, от которого вовсю разило перегаром и луком.

– Добрый день, господин.
– Поприветствовал его субъект, приглушенно икнув.

– Добрый, добрый. Твой дом?

– Мой.

– Ты в нем постоянно живешь?

– Почти что. Иногда у племянницы ночую.

– Слушай, старый сводник. Ты сдаешь это помещение для свиданий одной благородной даме, и можешь не отпираться, я это знаю. Ты знаешь, что с тобой будет, если обо всем узнает ее муж? Он очень страшный человек, и в глубокой дружбе с герцогами. А ты покрываешь преступление, и тебя будут пытать, чтобы узнать все факты, либо же по-тихому зарежут, чтобы ты никому ничего не сказал. Понимаешь это?

– Да, сеньор, да. - Старик моментально протрезвел и говорил все это дрожащим голосом.
– Я больше...

– Слушай меня. Есть выход. Я - друг семьи. Необходимо, чтобы дама образумилась. Понимаешь?

– Понимаю. А что...

– Не перебивай меня.
– Сандро повысил голос.
– Она должна влюбиться, то есть, снова полюбить мужа.
– Сандро и сам удивлялся, как складно он сочинял на ходу. Видимо, его мозг проснулся от своего дремотного состояния в кои то веки, и теперь выдавал мысль за мыслью, наслаждаясь, что ему впервые за сорок лет дали поработать.
– А для этого ты получишь эликсир, благодаря которому она полюбит своего мужа. Понял?

– Сеньор, - жалобно запричитал пьяница, - но это же колдовство, а я с колдовством никогда не сталкивался...

– А ты выбирай, пытки или это. Что лучше?

– Я не знаю...

– Я тебе дам тысячу золотых флоринов. Ты такой суммы никогда не держал в руках, я уверен.
– Он посмотрел на лицо хозяина дома, и увидел широченную счастливую улыбку.

– За такие деньги я отраву в питье Его Святейшеству подмешаю!
– Старик хлопнул в ладоши.

– Хорошо. Ты сам стол сервируешь?

– Чего-чего?

– На стол еду подаешь ты или нет?

– А, это. Нет, племянница моя.

– Они пьют вино?

– Кагор.

– Отлично. Просто отлично. В кагор ты и подмешаешь эликсир. Как она с тобой связывается, когда готовить еду?

– Я на рынке по утрам торгую сыром, и она подсылает слугу, а он уже договаривается о вечере.

– Понятно. Ну, завтра все это и проделаешь. Я в это же время принесу деньги и эликсир. И только попробуй что-то исполнить не так! Тогда ее муж придет прямиком к тебе. Ну, а если все сделаешь как надо, она вернется в семью и ты никогда больше ничего о ней не услышишь. Все ясно?

– Все ясно, сеньор.

– Хорошо. До завтра.

Все было как нельзя лучше, - думал Сандро. Он знал, что его жена не пьет вина. Она не употребляла те крепкие вина, которые он пил сам, и во время семейных трапез никогда не прикладывалась к бутылке. На званных вечерах мужчины обычно сидели отдельно, и Сандро просто не мог заметить, что пьет его жена, но раз уж она не пила никогда при нем, значит не пила вообще. У Сандро неожиданно проскользнула мысль, что он может чего-то не знать о своей жене, и что она может тоже употреблять вино, но тут вмешалась ненависть к слуге. Что же, пусть и так, значит ей же хуже. Пусть лучше умрут вместе, чем она будет любить другого. С ее потерей он свыкнется, ведь его любовь после измены сильно поостыла. Но что это за мысли? Если Сандро в чем-то уверен, значит, так оно и есть, и если он знает, что его жена не пьет вина, значит это непреложная истина. И точка.

Настало двадцатое марта, день, когда Сандро решился на месть. Все шло так, как он задумал. Для начала он предупредил жену, что уедет из города на пару дней по делам, а потом днем пришел к старику-пьянице, и тот подтвердил утреннее появление Викторио на рынке с повелением готовить стол на вечер. Сандро принес хозяину дома тысячу монет и сильный яд, две капли которого убивали в течение пары часов. Наступил вечер. Сандро не отважился присутствовать при отравлении, а отправился прямиком в таверну, где намеревался хорошенько покутить и переночевать, чтобы утром узнать последствия своего плана.

Что муж уедет, Викторио был предупрежден Анной еще утром, и это обстоятельство крайне радовало, так как супруг последние две недели безвылазно торчал по ночам дома. У Анны промелькнула мысль, что он может что-то подозревать, но тупое безразличие мужа обмануло женщину. Быть может, ей просто захотелось обмануться этим, чтобы продолжилось столь долгожданное счастье? Кто его знает, но в ту ночь они договорились о встрече. Она, как обычно отправилась в дом раньше Викторио, и он, выждав час после ее ухода, сам тронулся в путь. Март выдался теплым, безветренным. Ранняя Пасха обещала скорое наступление жары и начало лета немного раньше, чем обычно. Об этом и думал Викторио, когда его ноги буквально несли к женщине, в которой заключалась его жизнь. Он по привычке влетел с улыбкой в дом, и остановился. Анна, вопреки обыкновению, не стояла на пороге зала. Ее не было видно. Она всегда встречала его со своей шикарной, нежной улыбкой и влюбленными, сияющими глазами, чтобы кинуться ему на шею, забыв обо всем, и страстно поцеловать. Но на этот раз ее не было. Викторио испугался, но тут пришла мысль, что она может просто отдыхать в спальне, уснув в ожидании любимого. Он кинулся в спальню. Его любовь лежала на кровати, хрипло дыша. Ее скрутила невыносимая боль, и испарина покрывала лицо. Викторио откинул мокрые волосы со лба, и наклонился к ней.

– Любимая, что с тобой? Что случилось?
– он покрыл поцелуями ее лицо, шепча это в лихорадке. Он испугался чего-то впервые в жизни, не за себя, за нее. Его мысли смешались, все тело била мелкая дрожь, и руки вмиг стали холодными.

– Милый. Ты пришел. Наконец-таки.
– Ее голос был слаб, еле слышен. Казалось, это шелестит ветер, а не она разговаривает с ним. Она закричала в новом приступе боли, он был недолгим, но Викторио показался вечностью. После приступа она опять обмякла, часто дыша. Викторио вытер выступившие не ее глазах слезы, и сам заплакал, переживая за нее.

– Что у тебя болит?

– Все внутри. Просто огнем жжет. А иногда особенно сильно, нестерпимо просто.

– Я бегу за доктором...
– он хотел подняться, но она вцепилась в его руку.

– Не надо, милый. Мне уже не помочь.
– На ее губах появилось что-то вроде улыбки, но какой-то мученической, невыносимо-грустной.

– Ты что? Да как ты такое можешь говорить? Я...

– Не надо никуда ходить. Ты не понимаешь, это яд. Вино...

– Как это яд?

– Вино отравлено. Я его никогда не пила, и решила в кои-то веки попробовать в ожидании твоего прихода...
– ее опять скрутила боль. Викторио заскулил, именно на это походил издаваемый им звук. Он хотел отвернуться, чтобы не видеть ее мучений, но не смог оторвать взгляда от ее лица. Его глаза застилали слезы, и он их вытер рукавом камзола.