Икосаэдр 2.0

В речном такси было человек пятнадцать, в основном средних лет. Двое мужчин, бородатых, одетых в жилетки с множеством карманов, активно обсуждали какую-то онлайн-игру. Антисексуалы. Генрих уважал подобных людей — все его приятели причисляли себя к этой субкультуре, и, по сути, он сам был таким же, только бороду не носил. Это намного лучше, чем… Каждый раз он с тихим ужасом слушал новости об обсуждении законопроекта, который запрещал антисексуализм и вводил службу обязательных гомосексуальных знакомств. К счастью, в парламенте антисексуалов пока тоже хватало, продавить этот чудовищный закон не получалось, и движение пока не запрещали.

Четверо китайцев сидели отдельно, как это обычно бывает. «Понимание» касалось и приезжих, которых пускали в страну на короткий период по трудовому найму, чтобы хоть как-то восполнить дефицит рабочих рук. Тем не менее, ассимиляцию пресекали, а всех забеременевших азиаток и негритянок ждала или высылка из страны, или, того хуже, принудительный аборт, поэтому среди трудовых мигрантов почти не встречалось женщин.

Генрих поймал себя на мысли, что на последнюю неделю не видел ни одного ребенка. Еще бы, ведь единственным «политкорректным» способом получить потомство, по сути, осталась «пробирка», поэтому большинство горожан предпочитало не заниматься лишними хлопотами. За последние двадцать лет коренное население страны, как и в большинстве соседних стран, сократилось на сорок с лишним процентов.

* * *

Он начал понимать, что все вокруг не так, еще в лет пятнадцать — шестнадцать. В то время его знакомые одноклассники, как того велела государственная пропаганда, стали строить друг другу глазки и расходиться по парам. Генриху это почему-то казалось противоестественным и неприятным, и на знаки внимания друзей он никогда не обращал внимания. Ещё в школе-интернате ему нравилось украдкой смотреть на женщин, а те немногие изображения обнажённого женского тела, что он видел в юности, вызывали у него странную и нелепую реакцию. Генрих одно время жутко комплексовал из-за этого, считал себя неправильным. Позднее он узнает, что подобных ему называют «устойчивым гетеросексуалом», и что инстинкт отторжения со временем все равно сработал бы, вне зависимости от школьного воспитания и телевизионного внушения.

Окончательно все встало на свои места через несколько лет, когда ему в почтовый ящик закинули рекламную листовку клуба «Восточный взгляд». Ни телефона, ни электронных координат — только адрес и фраза «мы расскажем всё о том, как было и должно быть». Удивило то, что ни одному из соседей, судя по содержимому прозрачных ящиков, такой листовки не пришло, и Генрих рискнул.

Он нашёл этот клуб. Это полуподвальное помещения находилось на окраине столицы, в китайском квартале. Дверь оказалась закрыта, Генрих нажал кнопку звонка, и через минуту изнутри послышался голос:

— Пароль?

— Какой пароль?

— До свидания, — ответил голос.

Генрих в недоумении стоял несколько минут, затем достал из сумки скомканную листовку и ещё раз позвонил.

— Пароль? — снова спросили изнутри.

— Послушайте, мне пришла листовка с вашим адресом, — Генрих показал её в дверной глазок. — Тут написано, что вы можете рассказать о том, как было и должно быть.

— Листовка? Назови своё имя.

— Генрих Хартманн.

— Адрес?

— Квартал сорок три, дом семь, квартира пятнадцать.

— Так… Возраст?

— Восемнадцать лет.

— А чего пришёл? Чего тебе интересно?

Генрих замялся, потом сказал, покраснев:

— Мне кажется… Я гетеросексуал.

— Приходи завтра, мы проверим данные о тебе, и присылалась ли листовка. Сегодня всё закрыто.

Парень рискнул и вернулся на следующий день, прогуляв занятия в университете.

Говоривший с ним днём ранее оказался пятидесятилетним бородатым мужиком в кожаной куртке. Генрих немного напрягся — внешностью мужик напоминал матёрого БДСМ-щика, но смотрел на юношу совсем по-другому. Не так, как обычно смотрят одинокие старшие.

— Пошли, — сказал он и повёл по тёмному коридору. — Вроде бы, всё чисто, хвостов полиции за тобой не замечено.

Они прошли в зал. Внутри играла рок-музыка — запрещённая, шовинистическая и страстная. В углу находился небольшой бар, где Генрих с удивлением увидел спиртные напитки. Вдоль стены виднелось несколько дверей с табличками «занято» и «свободно», а в центре, в полумраке, за старыми ноутбуками сидели три девушки и пара парней. По напряжённым и покрасневшим лицам Генрих понял, что они смотрят что-то странное.

— Меня зовут Роберт, — сказал мужчина, остановив юношу у комнатки. — Собственно, особенно рассказывать тут нечего. Даёшь шесть евро за час. Любой компьютер. В твоём распоряжении двадцать терабайт старой, доброй гетеросексуальной порнухи и нефильтрованный выход в Интернет. Есть старые книжки по половому воспитанию и настоящие фильмы о любви. Аренда комнатки — ещё три доллара в час. Выпивка, закуски, презервативы — ко мне.

Генрих заплатил за один час, сел за ноут и запустил список видеоплеера. В кадре были он и она, на огромной постели, абсолютно голые. Через пару минут Генрих, испугавшись, закрыл окно. То, что он увидел на экране, было одновременно жутко непривычным, неправильным по сравнению с тем, что он видел до этого, но в то же время бессознательно казалось естественным и настоящим.

— Извините, — его тронули за плечо.

Рядом стояла худая брюнетка — чуть постарше его, испуганная и раскрасневшаяся. Она смотрела ему в глаза.

— Да, — сказал он неожиданно хриплым голосом.

Взгляд Генриха жадно скользнул по фигуре девушки. Несколько секунд он смотрел на неё. Смотрел самым запретным, неприличным и попирающим гражданские права взглядом, пытаясь представить, как она выглядит без одежды.

— Вы… не хотели бы попробовать? Я уже заплатила на комнатку, — девушка показала ключик в руке.

У Генриха пересохло в горле.

— Я…

— Что? — она нахмурилась.

— Я новичок… первый раз тут…

— И что страшного? Я всего лишь второй раз тут, и тоже ни разу не пробовала, — она потупила взгляд.

— Я не могу, — сказал Генрих. — Я не умею.

Девушка раздражённо фыркнула и вернулась обратно на место за ноутбуком.

* * *

Он жалел о своей трусости все последующие годы. В следующий раз, через неделю, той брюнетки в клубе не оказалось, а подойти самому к любой другой девушке ему не хватило смелости и желания. Но и этот раз не прошёл даром — в этот раз Генрих читал статьи, много запрещённых статей о том, какой должна быть идеальная семья, что такое любовь между мужчиной и женщиной, как люди жили раньше.

От прочитанного стало страшно. Именно тогда Генриху стало совершенно ясно, что тот путь, которым ведут его народ последние десятилетия — это вовсе не прогрессивный путь. Это путь в никуда, и он идёт по этому пути вместе со всеми.

Ещё страшнее оказались мысли о том, что его родители — не преступники, как ему внушали до этого.

Когда их лишили родительских прав, Генриху было пять лет. Как и большинство других семей в начале правления НФПЕ, мать с отцом, потеряв надежду, переехали в другую страну. След их затерялся. Генрих тогда не сразу осознал весь ужас произошедшего — ведь его мозги были промыты телевидением и психологами — воспитателями. Что и говорить, одно время даже сами слова «папа» и «мама» были запрещены, как неполиткорректные и ущемляющие права гомосексуальных пар.