И ты войдешь. И голос твой потонетв толпе людей, кричащих вразнобой.Ты сядешь. И, как будто на ладони,большое поле ляжет пред тобой.И то мгновенье, верь, неуловимо,когда замрет восторженный народ,удар в ворота! Мяч стрелой и… мимо.Мяч пролетит стрелой мимо ворот.И, на трибунах крик души исторгнув,вновь ход игры необычайно строг…Я сам не раз бывал в таком восторге,что у соседа пропадал восторг,но на футбол меня влекло другое,иные чувства были у меня:футбол не миг, не зрелище благое,футбол другое мне напоминал.Он был похож на то, как ходят тенипо стенам изб вечерней тишиной.На быстрое движение растений,сцепление дерев, переплетеньеветвей и листьев с беглою луной.Я находил в нем маленькое сходствос тем в жизни человеческой, когдаидет борьба прекрасного с уродствоми мыслящего здраво с сумасбродством.Борьба меня волнует, как всегда.Она живет настойчиво и грубов полете птиц, в журчании ручья,опроделенна, как игра на кубок,где никогда не может быть ничья.
Эдуард Подаревский
«Вспомним
про лето. Про это вот лето…»
Вспомним про лето. Про это вот лето.Оно заслужило, чтоб вспомнить о нем.Мы доброю славой его помянем,И доброю песней, и добрым вином.И вместе потом просидим до рассвета,Припоминая про то и про это,Про славное лето, веселое лето,Как мчалось, как пенилось, солнцем согрето,Как кличут кузнечики в спеющей ржи,Как небо крылом рассекают стрижи,Как осока растет на поемном лугу,На зеленом до боли речном берегу…А в небе звезда догоняет звезду,И грозди созвездий плывут в вышине,И жирные карпы в замшелом прудуНосами копаются в илистом дне…И венок из цветов на твоей голове,И томик Багрицкого в мятой траве…И дорога прямая,И ветер степной,И ветер степной над родной стороной…Ветер в лицоИ ветер в груди,И ветер приказывает: иди!Иди посмотри, как хлеба хороши,Прислушайся, как шелестят камыши,Как песни звенят в полуночной тиши,Иди и дыши, всей грудью дыши,Иди и гляди, всем сердцем гляди.Простор голубой впереди, позади,Простор голубой,Да ветер степной,Да ветер степной над тобой, надо мной…И дьявольски хочется не умирать,Все в мире услышать, узнать и понять, —И звезды ночей,И журчанье ручьев,Рожденье стиховИ дрожь парусов,Романтику странствий и цокот подков,Романтику бурь и походных костровРомантику схваток,Романтику слов,Романтику песен и песни ветров…… … … … … … …Я поднимаю тост за этоУже промчавшееся лето…За то, чтоб солнцем вновь и вновьКипела кровь, звенела кровь,За то, чтоб сквозь годов громаду,Не посутулившись, пройти,Чтоб жить,Чтоб умереть как надо;Чтоб не растратить в полпутиБольшую радость созерцанья,Большое, жадное вниманье,Чтоб до последнего дыханья,Не растранжирив, донестиЗарниц далеких полыханье,Горячей полночи молчаньеИ трепет Млечного Пути…Чтоб залпом выпить дар бесценный,Любить, работать, петь, дышать,Чтоб каждой клеткой вдохновенноВесь этот мир воспринимать;Чтоб дней потокСвободно тек,Безбрежно светел и широк;Склонив седеющий висок,Чтоб каждый после вспомнить мог,В веселый час, в минуту злую,В труде, на отдыхе, в бою,Огнем и ветром налитуюБольшую молодость свою.
Москва, 1938 г.
«На этаже пятнадцатом…»
На этаже пятнадцатомГостиницы «Москва»(Хоть не хочу признаться в том)Кружится голова…А с улицы доноситсяСирен разноголосица,Колес разноколесица,Трамвайные звонки…Тяжелые, зеленые и желтые жуки,Ползут себе троллейбусы, задравши хоботки.
«Серые избы в окошке моем…»
Серые избы в окошке моем,Грязные тучи над грязным жнивьем.Мы, вечерами Москву вспоминая,Песни о ней бесконечно поем —Каждый со всеми, и все о своем.Ночью — далекие залпы орудий,Днем — от дождя озверевшие людиВ тысячу мокрых, пудовых лопатЗемлю долбят, позабыв о простуде,Липкую, грязную глину долбят.Значит, так надо. Чтоб в мире любили,Чтобы рождались, работали, жили,Чтобы стихи ошалело твердили,Мяли бы травы и рвали цветы бы…Чтобы ходили, летали бы, плылиВ небе, как птицы, и в море, как рыбы.Значит, так надо. Чтоб слезы и кровь,Боль и усталость, злость и любовь,Пули и взрывы, и ливни, и ветер,Мертвые люди, оглохшие дети,Рев и кипенье огня и свинца,Гибель, и ужас, и смерть без конца.Муки — которым сравнения нет,Ярость — которой не видывал свет…Бой небывалый за тысячу лет,Боль, от которой не сгладится след.Значит, так надо. В далеком «потом»Людям,не знающим вида шинели,Людям, которым не слышать шрапнели,Им, над которыми бомбы не пели,Снова и снова пусть скажут о том,Как уходили товарищи наши,Взглядом последним окинув свой дом.Значит, так надо.Вернется пора:Синие, в звоне стекла-серебра,Вновь над Москвой поплывут вечера,И от вечерней багряной зариИ до рассветной туманной зариСнова над незатемненной столицейТысячью звезд взлетят фонари.Пусть же тогда нам другое приснится,Пусть в эти дни мы вернемся туда,В испепеленные города,В земли-погосты,В земли-калеки…Пусть мы пройдем их опять и опять,Чтобы понять и запомнить навеки,Чтоб никогда уже не отдавать.Вспомним, как в дождь, поднимаясь до света,Рыли траншеи, окопы и рвы,Строили доты, завалы, преградыВозле Смоленска и возле Москвы…Возле Одессы и у Ленинграда.Вспомним друзей, что сейчас еще с нами,Завтра
уйдут, а вернутся ль — как знать…Тем, кто увидит своими глазамиНашей победы разверстое знамя,Будет о чем вспоминать.……………Травы желты, и поля пусты,Желтые листья летят с высоты,Осень и дождь без конца и без края…Где ты, что ты, моя дорогая?Часто, скрываясь за облаками,Чьи-то машины проходят над нами.Медленный гул над землею плыветИ зататихает, к Москве улетает.Кто мне ответит, кто скажет, кто знает:Что нас еще впереди ожидает?Нет никого, кто бы знал наперед.Может быть, бомбой шальной разворочен,Жутко зияя оскалами стен,Дом наш рассыплется, слаб и непрочен…Может быть… Много нас ждет перемен…Что же… Когда-то, романтикой грезя,Мы постоянно считали грехом,То, что казалось кусочком поэзииНынче явилось в огне и железе,Сделалось жизнью, что было стихом.
«Плыли блики в речке синей…»
Плыли блики в речке синейКеросиновых кругов,Разбегались в керосинеПереблески всех цветов.Плыли радуг переблески,А над речкой, на гореТихо стыли перелескиВ предзакатном янтаре.И за эту елку-палку,За речную тишь да гладь, —Вдруг я понял — мне не жалкоВсе отдать. И жизнь отдать.
14 мая 1942 г.
Борис Смоленский
«Я сегодня весь вечер буду…»
Я сегодня весь вечер буду,Задыхаясь в табачном дыме,Мучиться мыслями о каких-то людях,Умерших очень молодыми,Которые на заре или ночьюНеожиданно и неумелоУмирали, не дописав неровных строчек,Не долюбив, не досказав, не доделав.
1939 г.
Ветреный день
По гулкой мостовой несется ветер,Приплясывает, кружится, звенит,Но только вот влюбленные да детиСмогли его искусство оценить.Взлетают занавески, скачут ветви,Барахтаются тени на стене,И ветер, верно, счастлив,Что на светеЕсть столько парусов и простыней.И фыркает, и пристает к прохожим,Сбивается с мазурки на трепак,И, верно, счастлив оттого, что можетВсе волосы на свете растрепать.И задыхаюсь в праздничной игре я,Бегу, а солнце жалит, как слепень,Да вслед нам машут крыльями деревья,Как гуси, захотевшие взлететь.
Ночной экспресс
Ночной экспресс бессонным окомПроглянет хмуро и помчит,Хлестнув струей горящих оконПо черной спутанной ночи,И задохнется, и погонит,Закинув голову, сопя,Швыряя вверх и вниз вагоны,За стыком стыки, и опятьС досады взвоет и без счетаЛистает полустанки, стыкЗа стыком, стык за стыком, к чертуПослав постылые посты…Мосты ударам грудь подставят,Чтоб на секунду прорыдатьИ сгинуть в темени… И стаяБросает сразу провода.И — в тучи, и в шальном размахеИм ужас леденит висок,И сосны — в стороны, и в страхе,Чтоб не попасть под колесо…И ночь бежит в траве по пояс,Скорей, но вот белеет мгла —И ночь бросается под поезд,Когда уже изнемогла…И как же мне, дорогой мчась с нимПод ошалелою луной,Не захлебнуться этим счастьем,Апрелем, ширью и весной…
«Как лес восстановить по пням…»
Как лес восстановить по пням?Где слово, чтоб поднять умерших?Составы, стоны, суетня,Пурга да кислый хлеб промерзший.Четвертый день вагон ползет.Проходим сутки еле-еле.На невысоких сопках ледДа раскоряченные ели.А сверху колкий снег валит.Ребята спят, ползет вагон.В печурке огонек юлит.Сидишь и смотришь на огонь.Так час пройдет, так ночь пройдет.Пора б заре сквозь темноту —Да нет вот, не светает тут…Ползут часы. Ползет вагон.Сидишь и смотришь на огонь.Но только голову нагни,Закрой глаза, накройся сном —В глазах огни, огни, огни,И тени в воздухе лесном.
«Снова вижу солнечные ели я…»
Снова вижу солнечные ели я…Мысль неуловима и странна…За окном качается Карелия —Белая сосновая страна.Край мой чистый! Небо твое синее,Ясные озерные глаза!Дай мне силу, дай мне слово сильноеИ не требуй, чтоб вернул назад.Вырежу то слово на коре ли яИли так раздам по сторонам…За окном качается Карелия —Белая сосновая страна.
Петрозаводск, 1939 г.
Франсуа Вийон
В век, возникающий нежданноВ сухой, отравленной траве,С костра кричащий, как Джордано:Но все равно ведь! — Вот твой век!Твой век ударов и зазубрин,Монахов за стеной сырой,Твой век разобран и зазубрен…Но на пути профессоровТы встал широкоскулой школой…Твой мир, летящий и косой,Разбит, раздроблен и расколот,Как на полотнах Пикассо.Но кто поймет необходимостьТвоих скитаний по земле?По кто постигнет запах дыма,Как дар встающего во мгле?Лишь тот, кто смог в ночи от градаПрикрыться стужей, как тряпьем, —Лишь тот поймет твои баллады,О мэтр Франсуа Вийон!…И мир не тот, что богом навран,Обрушивался на квартал,Летел, как ветер, из-за Гавра,Свистел, орал и клокотал.Ты ветру этому поверил,Порывом угли глаз раздул,И вышвырнул из кельи двери,И жадно выбежал в грозу,И с криком в мир, огнем прорытый,И капли крупные ловил,И клялся тучам, как открытью,Как случаю и как любви.И, резко раздувая ноздри,Бежал, пожаром упоен…Но кто поймет, чем дышат грозы,О мэтр Франсуа Вийон!