Империя статуй
Шрифт:
— Прошу принять и понять мои принципы, Рэнгволд.
— Я уважаю их, но желаю вам только лучшее.
— Благодарю…
Могла ли я нравиться ему? Осознавая врожденную красоту, я, тем не менее, рассматривала себя исключительно с позиций ужасной Горгоны, потому разговор с нагом казался мне неловким. Рассуждая логически, я понимала его заинтересованность в моей внешности, статусе, белоснежном хвосте и беззащитности, с силой ударяющей по инстинктам змеевидной расы. Предложи мне Рэнгволд руку и сердце, смогла бы я ответить да? Скорее, я бы желала ответить подобным образом. Рэнгволд казался мне олицетворением силы и защиты, и, даже не чувствуя сильных чувств, я бы эгоистично оставила его рядом.
— Могу я задать вам вопрос?
— Конечно, Сиггрид.
— Вы бы убили Горгону, если бы знали, что она не желает никому вреда? Что
— Пост главнокомандующего не позволяет мне сделать выбор. Но, рассматривая этот вопрос гуманно и справедливо, я бы не поднял меча над шеей невиновного. Почему вы задаете столь странные вопросы? Все мы подчиняемся воле Императрицы.
— Я считаю это жестоким. Никто не выбирает, где и кем ему родиться.
— Вы вправе жалеть Горгону, но, очевидно, не до конца понимаете всю ненависть поколений к этому существу из-за того, что длительное время пробыли в Солэе. Вы были в Королевской кузне, где выковали Алмазный меч?
— К сожалению, нет…
— В таком случае я буду рад сопроводить вас туда завтра утром. Там вы сами все и увидите.
— Но ваша невеста…
Рэнгволд поморщился и лишь отмахнулся от этого предложения. Молча покинув архив, он пришел следующим утром, чтобы сдержать данное обещание.
Глава 17
Алмазный меч — надежды свет,
И злу коварному ответ.
Страшись, Горгона — облик тьмы,
Ибо лишишься головы.
Эти строки, выгравированные на неприметном, покрытом чем-то склизком камне не вызвали во мне равным счетом никаких бурных чувств, что полыхая в груди первые столетия, сожгли во мне, должно быть, все отчаяние от попыток найти своё место под солнцем. Рэнгволд был любезен, но намерения его, отчасти жестокие и крайние, приходилось рассматривать исключительно с позиции просвещения, не позволяя иным другим сомнениям затрагивать уставший и измученный разум. Была ли причина в непривычном темпе работы, однако, все чаще я ловила себя на мысли, что будь возможность начать жизнь с чистого листа со знаниями из прошлого, я бы поступила иначе. Полагаю, я бы сразу рассказала все отцу — гораздо раньше, чем мои глаза посветлели, а волосы выцвели. Мы бы наверняка перебрались в ещё большую глушь, где люди оторваны от цивилизации, и прожили бы там спокойно столько, сколько смогли прежде, чем соседей смогла бы насторожить моя не сходящая с лица молодость. Я бы вновь нашла на черном рынке этот драгоценный артефакт и начала жить иначе…
И все же выбор, сделанный в прошлом необходимо уважать. Необходимо уважать себя. Того себя, что делал выбор давным-давно, не зная о будущих испытаниях и решениях. Не будь Айварса, я бы уже опустила руки. Не будь нынешнего статуса, я бы продолжала жить в неведении, боясь незапланированных проверок. Мне не о чем было сожалеть, но кузня, вход в которую был разрешен только высокопоставленным имперским лицам, давила на тело своей отвратительной мрачной энергией. Я никогда не была в кунсткамере, но, читая о ней, представляла подобное место именно так.
— А вот и вы!
Увидеть внутри Флоки я не ожидала, как не ожидала увидеть красновласую макушку и Рэнгволд, но, будучи другом Его Величеству, наг не стал скрывать гримасу недовольства.
— Я думал, ты на объезде.
— Много, кто так думал, — беззаботно ответил принц, вовсе не по-королевски ковыряясь зубочисткой в зубах. — Я и сам так думал.
— И что же, скажи на милость, ты здесь забыл?
— Прячусь.
— От кого?
— От обязанностей, дорогуша.
Поморщившись от столь ужасного обращения, Рэнгволд тотчас позабыл о Флоки, поворачиваясь ко мне и указывая на длинный ряд всевозможного оружия, украшающего дальнюю стену подобно картинам. В это время кузня пустовала, и никто не мешал простому любопытству, с каким хотелось узреть, чем же любили убивать хитрые наги. Все то время, что я блуждала вдоль ряда орудий, Флоки не прекращал колкие выпады в сторону главнокомандующего, и изредка до меня долетали диалоги, которые не пристало слушать уважающим себя знатным нагиням.
— Когда ты женишься на моей сестре, у тебя лопнут обе барабанные перепонки.
— Мне кажется, из-за тебя у меня уже одной нет.
— Но я же не кричу.
— Ты
трещишь, не прекращая. Подобрал бы я иное слово, только…Неважно.— Это какое такое слово?
— Плохое.
— Скажи его.
— Нет.
— Не хотел ли ты случайно сказать, что я много пиз..
— Все! Я посмотрела, — громко произнесла я, подползая вновь к двум собеседникам, один из которых был очевидно раздражен, а другой — самодоволен. — Можем…идти дальше.
— О, Сиггрид, решила посмотреть на выставочный зал? Похвально! Я пойду с вами. Давненько там не был.
— Нет нужды. Леди Сиггрид хотела бы увидеть «сокровищницу кузни» в тишине.
— С подобным сопровождающим она скорее заснет, так и не доползя.
— Все в порядке! Рэнгволд — прекрасный сопровождающий, но я буду польщена, если Его Величество тоже составит нам компанию…
Флоки язвительно усмехнулся, Рэнгволд же, проигнорировав принца, вежливо открыл мне дверь, пропуская в плохо освещенный коридор, на каменных стенах которого трещали тускнеющие факелы. Несмотря на врожденную говорливость, оказавшись внутри, принц тут же смолк, поддаваясь тяжелой атмосфере, и, покорно следуя за главнокомандующим, я вновь и вновь пыталась понять, отчего столь гнетущее место называют сокровищницей. Рэнгволд, полагаю, желал показать мне нечто особенное, то, что из века в век укрепляло ненависть к Горгоне. То, что могло бы помочь мне в вечных поисках ответов. И я старалась не думать о том, что наг, возможно, пытается и во мне взрастить нелюбовь к существу, которое так или иначе вскоре погибнет, а смерть его не принесет мне ничего кроме страдания. В отличие от других представителей своей расы, Рэнгволд не казался мне заносчивым или эгоистичным. Во всяком случае, рядом со мной он вел себя иначе…
— Тысячелетия назад, — неожиданно начал Флоки, — сокровищница была довольно популярным местом. Было время, когда туда даже водили детей. Знаете, ну, как на экскурсию.
— К чему это ты?
— К тому, что с тех пор, как все решили забыть о Горгоне, в этом месте было не более двух тысяч нагов. Меня сюда и вовсе привели в юношестве вместе с сестрой. Нам было интересно. Думаю, всем было интересно.
Загадочная комната манила и отталкивала. Интуитивно я понимала, что не желаю заходить внутрь, но Флоки, уже отпирающий дверь, лишь весело и красиво улыбался, и улыбка эта, словно бы магическая, несколько успокаивала и подбадривала. Но, оказавшись, наконец, в самом центре кузни, окинув взором освещенное холодным голубым светом её достояние и сокровище, я поняла, что более не смогу ступить и шага. Это было сродни тому, как если бы кого-то при жизни привели в склеп, указав на пустующий и подготовленный гроб. Как если бы лежа на дне выкопанной ямы, кому-то пришлось смотреть на десятки лопат, сбрасывающих в яму землю. Захоронение заживо — вот, что назойливо вертелось в мыслях. Второй раз за всю мою жизнь я отчетливо почувствовала незримо преследующее меня дуновение смерти.
На выставочных тумбах, огражденные стеклянными кубами покоились каменные головы моих предшественниц. Я знала, что все они некогда разговаривали и смотрели по сторонам, но никогда бы не подумала, что с отрубленной головой Горгона сама превращается в камень. Быть может, так её настигает и естественная смерть? Ощущали ли это другие, но в это мгновение я не могла пошевелиться, безмолвно переводя взгляд с одной головы на другую. Пускай рты их были безобразно раскрыты, а налипшие волосы казались мерзкой паутиной, все они показались мне при жизни прекрасными девами. В самом деле, на мгновение я увидела её — стройную и завораживающую — что приветливо махала ладошкой, укладывая другой рукой черные густые волосы. Но стоило мне приблизиться, как красавица нахмурилась. Её тонкие черты исказились в безумной гримасе и, рассмеявшись мне прямо в лицо, он внезапно сорвала с громким хрустом свою голову, опустив её на пропитанный жестокостью алый бархат, окутывающий все тумбы.
Это не кузница, и не сокровищница. Это кладбище, сродни тому, какое было в холле моего Храма. Здесь более никогда не заговорит восемь молодых дев, а девочка, семи лет от роду, никогда более не засмеется и не найдет покоя вдали от захороненного тела. Вот почему здесь столь ужасающая атмосфера, вот почему здесь трудно дышать. Вот почему я никогда не смогу стать частью общества, но, что ещё хуже…одна из тумб пустовала. Всматриваясь в стеклянный куб, я неожиданно реалистично представила там свою голову, а после…мне почудилась в ней голова Айварса.