Империя Страсти

— Как ты узнал, что у Кэролайн есть собаки?

— Когда я разговаривал с ней по телефону, она сказала, что Каин и Люцифер передают привет. Очень надеюсь, что это всего лишь какие-то извращенные клички собак, и что ты не приглашала настоящих демонов в свою квартиру.

— Зачем ты вообще позвонил Кэролайн… Дай угадаю, она сказала тебе, где я?

— Ты угадала.

Я убью Кэлли.

— Не будь незнакомкой. — он показывает на мою близость с кривой улыбкой. — Я тебя не укушу.

— Не укусишь меня, ага. У меня есть знаки, доказывающие, что ты не прав.

— Позволь мне исправить свое заявление. Я не укушу тебя сейчас.

Он направляется ко мне длинными, решительными шагами, перекинув через плечо чистое полотенце.

Я хватаю ближайший предмет, золотой канделябр, и защитно держу его перед собой.

— Клянусь Богом, Кингсли. Если ты сделаешь еще шаг, я проломлю тебе голову.

Если я думала, что это его отпугнет, то оказалась совершенно неправа, когда он продолжает приближаться со злобной ухмылкой.

— У тебя есть силы, чтобы вырубить мои нейроны уровня гения?

— Точно так же, как у тебя есть силы, чтобы осушить меня.

— Твоя киска и твой рот не поют одну и ту же мелодию, дорогая. — он останавливается на расстоянии волоска. — Держу пари, если я введу пальцы внутрь, эта киска проглотит их и не отпустит.

— Прекрати…

Я прижимаю канделябр к его груди, но что-то заслоняет мне глаза.

Полотенце.

Он вынимает канделябр из моих пальцев с неловкой легкостью. Затем зрение возвращается, когда он начинает обеими руками вытирать полотенцем мои волосы.

Я напрягаюсь, но он просто продолжает свою работу.

— Расслабься. Я больше не буду тебя трахать… пока. Сначала тебе нужно поесть и выпить побольше воды, иначе у тебя произойдёт обезвоживание.

Мои губы приоткрываются, когда я смотрю на него, честно ища знак, что это шутка. Когда я ничего не нахожу, у меня пересыхает в горле.

С каких пор он стал заботливым человеком? Да, я знаю, что он посвятил свою жизнь Гвен и является любящим отцом, но, кроме этого, он был признан мудаком.

Я предполагала, что он будет таким же по отношению к своим сексуальным партнерам.

При этой мысли у меня в животе разливается тошнотворное чувство.

Нет, нет. Я не собираюсь думать о его секс партнерах, армии эскортниц и о том, что я одна из них.

Я не одна из них.

Я просто позволяю ему трахать себя ради снятия напряжение, между нами.

Вот и все.

Я пытаюсь схватить полотенце.

— Я могу сделать это сама.

— Не шевелись.

Он заботится о каждой рыжей пряди, будто он на задании.

— Я не ребенок, — ворчу я.

— Нет, но ты небрежно относишься к потребностям своего тела.

— Я могу сама высушить волосы полотенцем.

— Чего ты не сделала. Прекрати превращать это в гребаное событие и находить проблемы во всем.

Я открываю рот для язвительного ответа, но решаю молчать. Я защищаюсь, полностью и окончательно, и если я что-нибудь скажу, это послужит лишь доказательством против меня.

— Полагаю, ты не привыкла, чтобы люди заботились о тебе, — говорит он мягко в тишине комнаты, или настолько мягко, насколько Кингсли может.

— Я независимая.

— Это еще одно слово, означающее, что я боюсь открыться?

— Только сексистский мудак может предположить, что независимая женщина такая, потому что она чего-то боится.

— Я не предполагаю, дорогая. А знаю это точно, и если сексизм это тот ярлык, который ты хочешь на меня навесить, то, конечно, так тому и быть. Все, что поможет тебе спать по ночам. Тот секс, который я дам, 404 не найдёт. Просто знай, что никакое сопротивление с твоей стороны не изменит моего мнения о том, что я с тобой сделаю.

— И что это значит?

— Именно то, что ты слышала. Я решил, что на данный момент ты моя, и это означает, что кроме меня к тебе не прикоснется ни один мужчина. Ох, и ты будешь приходить сюда каждую вторую ночь и проводить ее в моей постели.

Ненавижу, когда что-то сжимается в моем сердце и желудке.

Какого черта?

— Проводить в твоей постели?

— Или в душе, или на столе, или у стены. В общем, на любой поверхности, которую можно использовать, чтобы трахнуть тебя до беспамятства.

— И ты просто решил это сам, не поговорив со мной об этом?

— Часть о том, что ты моя, абсолютна. Вторая часть, которая касается твоего появления здесь, возможна для обсуждения, но, если хочешь, чтобы я приехал в твою квартиру, сначала избавься от публики.

— Ого. Ты так уверенно говоришь о том, что я соглашусь стать твоей.

— Я богат, красив и незаконно умен, не говоря уже о том, что у меня такой член, за которым не угнаться. Я находка. Очень рекомендую. Так почему бы тебе не согласиться?

— Не знаю, может, из-за того, что ты мне даже не нравишься?

— Я не обязательно должен тебе нравиться, чтобы трахнуть меня, дорогая. Твоя киска с радостью поддержит мои притязания.

Я шлепаю рукой по его груди и отталкиваю его — во всяком случае, пытаюсь это сделать.

— Позволь мне воспользоваться твоей любимой фразой и отказаться.

Он убирает полотенце с моей головы, но не возвращает мне мое пространство.

Цвет его глаз темнеет, словно вдалеке назревает буря с чистым намерением массового уничтожения.

— Твое упрямство уже не такое милое.

— Так оно не должно было быть.

Я бросаю взгляд, и его челюсть сжимается.

Мы остаемся в таком положении в течение нескольких долгих ударов. Как в перетягивании каната между двумя могущественными генералами. Почти невозможно поддерживать с ним зрительный контакт в течение длительного времени, но я готова быть выжатой до нуля, если это означает, что мне удастся удержать себя в руках.

— Давай послушаем, — наконец говорит он.

— Что послушаем?