Империя
Шрифт:
– Марк, что теперь, стал выше императора?! – разозленный размышлениями Понтий непроизвольно озвучил свою досаду и тут же со страхом огляделся по сторонам: вдруг кто-нибудь услышит?
Но никого не было, он сидел один. Голова снова страшно разболелась, и прокуратор вышел на свежий воздух. Преданный пес последовал за своим хозяином. Понтий смотрел вдаль отрешенно, совсем по-старчески. За короткое время он превратился из молодого, полного сил и храброго воина в дряхлого чиновника. Зачем было махать мечом, если за тебя это сделают другие? Зачем было думать, если за тебя все уже решили? Прокуратор Иудеи Понтий Пилат, властитель провинции, он ощущал себя не господином, а рабом. Ничто теперь не приносило ему удовольствия: ни пиры, ни женщины, ни гладиаторские бои. Он был жив, но чувствовал
Марк стоял в небольшой рощице, посаженной специально для Тиберия на острове, который стал для императора крепостью. Он стоял, сложив за спиной руки, и слушал, как прекрасно поют птицы, привезенные сюда со всех концов света для того, чтобы своими трелями услаждать душу старого императора. С утра до поздней ночи не смолкало их разноголосие. В этом хоре участвовали тысячи пернатых певцов: они на все лады свистели, щебетали, чирикали и пищали. Воздух звенел от громких и тихих, радостных и тоскливых мелодий. Птахи пели сидя и на лету, во время отдыха и охоты на насекомых – они не смолкали ни на секунду. Марк слушал их с очевидным наслаждением, чуть прикрыв глаза.
– Тебе не кажется, что ты перегнул палку? – внезапно птичье пение смолкло, наступила тишина.
– Михаил! Ты, как всегда, не вовремя. Что же за привычка у тебя такая – лезть туда, куда не просят?
– Мы знаем, чего ты добиваешься, Анатас.
– Поздравляю. Я особо и не скрывал этого. Но я не пойму, в чем ты меня упрекаешь?
– Ты вмешиваешься в судьбы людей, так нельзя.
– Раньше было нельзя, Михаил. Раньше. Больше я играть по вашим правилам не намерен.
– Ты не можешь нарушить их. Он запрещает!
– Он? Запрещает? Послушай меня, Михаил: не я создал эту мразь. Слышишь?! Слышишь?! Ты слышишь стоны и мольбы о помощи? Там его создания творят такое с себе подобными, что даже я поражаюсь этому. А ты знаешь, что вот этот заповедник, в котором так прекрасно поют птицы, создан для удовлетворения императорского сладострастия? Конечно, знаешь. И Он знает. Вы оба это знаете, но ничего не делаете. А еще Он знает, что здесь живут дети, обученные самым изощренным формам разврата и ни к чему на свете больше не пригодные. Но покарать Он их не может, ведь Он сам их создал. Для отца сын – это сын, даже если он урод. В глубине души, Михаил, ты не можешь не признать моей правоты. Поражают не разврат и жестокость, творимые ими. Поражают их масштабы! Но скоро все закончится, мой друг. Луций станет императором, и этот мир сожрет сам себя. Ни они первые, ни они последние…
– Я не позволю!
– Ха-ха-ха! Михаил, друг мой, вы уже позволили мне совершить то, что нужно. Никто из вас не в силах причинить вред Его игрушкам, и в этом ваша слабость. Скоро Луций встретится с Его сыном, и затем люди сами покарают себя. Он хотел дать им истину, веру, учения, и они отплатят Ему за это. И ты знаешь, чем. Вы все знаете, всегда знаете, но предпочитаете спрятать голову в песок.
– Этому не бывать!
– Да, Михаил, в большой игре Ему всегда будет нужен тот, на кого можно списать все беды. Потоп, уничтожение Содома и Гоморры, десять казней египетских – ведь Он был не против, когда я делал это. Ему стоило только попросить, и я бы оставил все, как есть. Он не лучше меня, и ты знаешь это. Мы одно целое, нас разделяют только его создания. И если он будет продолжать упорствовать, все закончится тем, чем обычно. Животному нельзя внушить, что хорошо, а что плохо: скотина она и есть скотина!
– Они как дети, Анатас! Ребенок тоже не сразу умеет ходить и говорить. Его сначала нужно всему научить, а на это требуется время.
– Ступай, Михаил. Времени у вас было предостаточно. Я ограничил себя во многом, придя в этот мир и став частью их. И теперь, когда мое могущество возвращается ко мне, я не буду учить – я буду карать!
Глава XXXV
ОБРАТНАЯ СТОРОНА
–
Отец?– Здесь хорошо, не то что в мире живых. Тут все свободны, можно пересечь хоть всю Вселенную.
– Вселенную?
– Тебе не понять. Я многое сейчас могу, но не хочу.
– Почему?
– Мне страшно за тебя. Мне страшно за Маркуса. Что ты натворил? Что я натворил?
– О чем ты?
– Меня просили беречь вас, но я не уберег. Я не смог. Если бы я только знал тогда, что знаю сейчас.
– Что знаешь?! Скажи!
– Он не позволит мне. Я уже пытался с Ним договориться. Нужно было идти к тебе, как Он мне советовал. А я… Если бы мы были, как они, скольких проблем можно было бы избежать! Вы погрязли в темноте, которая вас окутала. Луций, мой бедный мальчик, ты даже не представляешь, какое место приготовлено для таких, как ты и твой брат. И прощения не будет никому. Помоги Ему!
– Кому, отец? Кому?!
– Не дай ему обрести ту силу, которая у него была до прихода в этот мир. Помоги! Помоги ради себя и брата, ради тех невинных, которых ты…
Корабль подкинуло на волнах. От сильной качки Луций проснулся. Воздух в каюте был спертым и влажным. Судно скрипело. Снаружи трюма слышались удары барабана, крики и хлесткие удары плети по спинам рабов. Весла синхронно взмывали вверх, поднимая из темного моря белую пену, и падали обратно. Барабан монотонно отбивал привычный ритм. Они шли в Иудею – самую худшую из провинций, как представлялось Луцию, к прокуратору Понтию Пилату, его другу детства, единственному оставшемуся в живых.
Луций перевернулся на койке. Большая, упитанная крыса неторопливо прочесывала периметр каюты в поисках съестного. Она застыла на мгновение, уставившись черными, блестящими глазами-бусинами на человека, лежащего в нескольких метрах от нее, и стала нагло умываться. Но вот одно молниеносное движение руки, и тело зверька приколочено клинком к деревянной переборке. Корабль качало на волнах. Луцию вспомнилось, как плохо переносил плавание Ратибор и как над ним из-за этого подшучивали его тогда еще живые друзья.
Генерал не понимал, для чего Марк отправил его в Иудею в тот момент, когда в вечном городе вот-вот должна была решиться его судьба. Все, кто мог воспрепятствовать его возвеличиванию, были либо уничтожены, либо сосланы, а остальные попросту побоялись бы возразить, потому что именно он в последнее время фактически управлял Римом. Кто мог перечить тому, у кого под командованием Черный легион и вся преторианская гвардия? Оставалось всего ничего – по велению Марка разобраться с каким-то сумасшедшим, который называет себя царем Иудейским и несет байки о том, что его отец якобы живет на небесах. И ради этого несчастного его отослали за тридевять земель? Неужели этот бродяга достоин внимания того, кто скоро будет править людьми, населяющими половину всего известного мира, а затем, возможно, и всем миром? Но Луций привык доверять Марку во всем, привык, что тот решает за него, что ему делать, привык всегда полагаться на его мнение. Зачем думать своей головой, когда есть такой человек, как Марк?
В мрачной каюте генерал провел почти все время плавания, лишь изредка поднимаясь на палубу вдохнуть свежего воздуха. В основном он лежал на койке, изредка шевелясь под одеялом. В голову лезли то ли сны, то ли видения – иногда самые неожиданные. Временами Луцию становилось так страшно, что он выхватывал меч и нездоровым взглядом всматривался в темные углы своей ненавистной темницы, в которую он заточил сам себя по воле случая. Он боялся не карлика и не призраков, которые уже стали привычными для него, и тем более не смерти. Его пугала страшная мысль, которая время от времени всплывала из глубин его сознания, – мысль о том, сколь велик ужас, им творимый. Будто чей-то голос ставил под сомнение все то, во что он верил, а верил он в то, что говорил ему Марк. В юности он подозревал свою избранность, свое высокое предназначение, а когда в его жизни появился Марк, то и вовсе перестал в этом сомневаться. Почему же теперь, когда весь мир практически у него в руках, к нему в голову лезут такие глупости? Почему после того, как он совершил столько великих дел, он стал сомневаться в своей правоте?