Империя

– Откуда сами?

– Из Назарета.

– А-а-а… – протянул хозяин дома. – Садитесь за стол, я принесу вам чего-нибудь съестного.

– Тут что, всегда так? Стучи в любой дом, и тебя пустят переночевать без лишних вопросов? – удивленно поинтересовался Луций.

– Поселок стоит на пересечении торговых путей, здесь так принято. Нельзя отказывать путнику в ночлеге и еде.

Они прошли в небольшую комнату, где горела масляная лампа, коптя черным дымком. Грубый стол и пара лавок – вот и все, что здесь было. Хозяин поставил на стол кувшин с молоком, немного козьего сыра и ломоть хлеба.

– Ты живешь здесь один? – жадно отпил из кувшина и сунул в рот кусок хлеба Луций.

– Нет. С женой и нашим сыном, но он совсем плох.

– Извини, я не знал.

– Ничего. Это жизнь. Кто-то рождается, кто-то умирает. Располагайтесь здесь, а мне пора идти, ей нужно помочь.

Луций ел, запивая из кувшина. Его спутник молчал, не прикасаясь к пище.

– Что с тобой? Ты есть-то будешь?

– Нужно помочь.

– Ах, ну да, ты же… Я просто забыл. Конечно. Давай, а я спать.

Иисус поднялся и пошел вслед за хозяином дома.

– Ты серьезно?! Он же при смерти!

Луций догнал его у комнаты, где над кроватью склонилась в безутешном горе женщина. По ее виду можно было подумать, что умирает она сама, а не ее сын. Юноша лежал на кровати, покрытой бельем не первой свежести. Неподалеку стоял хозяин дома и подливал в лампу масло. Генерал остался возле двери наблюдать за происходящим, а Иисус подошел к парню и посмотрел на его бледную, с голубоватым оттенком кожу, на приоткрытый рот, на ввалившиеся глаза. Каждый его вдох сопровождался легким посвистыванием. Тело почти высохло, а через кожу проглядывали выпирающие кости. Все молчали, никто не препятствовал Иисусу подойти к больному. Он присел рядом с женщиной и посмотрел на нее, впитывая ее страдания, чувствуя ее горе, а затем положил руку на лоб умирающего.

– Осознаешь ли ты, что творишь, сын моего брата? – прозвучал позади голос Анатаса, но его услышал только Иисус и никто более.

– Я не могу стоять в стороне, когда страдают люди.

– Разве это правильно – отбирать то, что принадлежит другим? Я не вмешивался в ваши дела, но вы забираете Луция. Ты по совету отца взял его в ученики. Теперь ты привел его сюда, чтобы убедить в своей правоте. Ты изначально шел сюда за доказательством своей власти, демонстрацией своих способностей. Хочешь совершить чудо? А ведь ты ненавидишь его за то, что он совершил. В конце концов, у тебя тоже есть выбор, как и у людей. Почему ты не можешь сделать то, что на самом деле хочешь? Зачем он тебе? Отрекись, а я позабочусь о нем, как это и должно быть.

– Зло порождает зло и ничего, кроме зла. Ты отвлекаешь меня.

– Отвлекаю от чего? От наслаждения своей исключительностью? Хочешь, я скажу, что будет дальше? Ты исцелишь парня и будешь думать, что сделал доброе дело, хотя это не так. Ты просто поможешь одному человеку избежать смерти, чтобы склонить другого к вере. Разве это правильно нарушать естественный цикл жизни? Даже твой отец не вмешивается в ход процесса, установленный нами еще до создания мира. А ты? Имеешь ли ты такое право? И все ради чего? Ради того, чтобы повлиять на Луция. Ты создашь шумиху вокруг себя, но помочь всем ты не сможешь. Я не допущу, чтобы ты ходил по земле и делал то, что не дозволено никому. Не слишком ли ты много на себя берешь?

– Я знаю твои намерения. Тебе нужен Луций для реализации своих планов. Но я не отвернусь от него. И этому парню я все равно помогу. Пока я здесь, я буду помогать людям.

– Хорошо. Делай то, что должен, но помни: благими намерениями вымощена дорога в ад. Они вознесут тебя до небес, и они же сбросят тебя оттуда. Ведь это всего лишь люди. – Анатас исчез.

Едва руки Иисуса коснулись юноши, из-под них заструился серебристый свет. Все с изумлением смотрели на то, как умирающий начал приходить в себя: к нему возвращалась жизнь, во взгляде появилась ясность. Он попытался приподняться, но Иисус остановил его.

– Отдыхай, завтра все будет по-другому.

Повисла тишина, только скрипнула дверь: это Луций подошел к постели, не замечая вокруг никого, кроме исцеленного юноши.

– Как? Как это? Разве такое возможно?

Мать бросилась в ноги Иисусу, целуя их и пол вокруг. Он поднял не перестающую благодарить его женщину. Хозяин дома поочередно переводил взор то на выздоровевшего сына, то на его спасителя, то на генерала, который стоял возле парня, что-то бормоча себе под нос и не веря своим глазам. Ликование длилось бы, наверное, очень долго, если бы сам творец чуда не вышел бы молча из комнаты. За ним последовал и отец мальчика.

– Постой. Чем мне отблагодарить тебя? У меня есть немного денег. Хочешь, я отдам тебе свой скот?

– Не стоит. За добро не берут плату. Я попрошу только об одном.

– Проси, о чем угодно!

– Я и мой спутник поживем у тебя два дня и две ночи, а ты расскажи обо мне односельчанам. Я помогу тем, кто нуждается, тем, кто болен, и научу вас найти спасение и исцеление. Я дам вам то, чего прежде у вас не было. Я дам вам веру!

Хозяин дома какое-то время смотрел на гостя, как на божество, впитывая каждое его слово, но затем внезапно наклонился к его уху и тихо заговорил.

– Твой спутник, – он произнес эти слова с такой опаской, будто ожидал, что его вот-вот схватят и упекут в темницу. – Он страшный человек! Я служил с ним в Германии. Будь осторожен: он безжалостен. Я видел, что он творил в той далекой стране.

– А ты?

– Что я?

– Только видел или сам творил то же самое? А если так, то вправе ли ты осуждать его?

– Я был солдатом. Что я мог сделать?

– Всегда можно что-то сделать. Всегда есть выбор. Не суди и не судимым будешь. Ступай и сделай то, о чем я попросил.

Как только мужчина ушел, из темноты призраком появился Луций.

– Все слышал? – тихо спросил Иисус.

– Все. Он сказал тебе правду: я страшный человек. Знаешь, сначала я хотел попросту свернуть ему шею.

– Отчего же не свернул?

– Я впервые в жизни подумал о том, что меня осудят. Ты осудишь. Когда ты напоил меня в пустыне, я мало что понимал. Теперь, когда ты спас парня и спас просто так, безвозмездно…

– Ты подумал о том, что будь я рядом тогда, то мог бы спасти Юлию? Мог бы исправить твои ошибки? Мог бы отговорить тебя от многих ужасных поступков, в особенности от того, что ты совершил по отношению к Ромулу?

– Откуда ты знаешь? – изумленно прошептал Луций.

– Я же сказал тебе, кто мой отец. Я не могу исправить то, что ты уже натворил, Луций, не могу. Но я могу дать тебе веру в то, как должен жить человек. А распоряжаться этой верой ты вправе по своему усмотрению. Ты волен уйти, я не держу, но ты волен остаться, ведь я и не гоню тебя.

– Я хочу знать правду. Расскажи мне все!

– Что именно?

– Я хочу познать то, что знаешь ты.

– То, что знаю я, слишком много даже для Луция и уж совсем непостижимо для простого сметного.