Инкуб

 Впервые, не чувствуя движений своего тела, Убийца увидел себя в этом Городе бреда, услышал свой голос из призрачных, шепчущих уст – смеялся ангел Петропавловской крепости, шипели маски замурованных львов. Сильнее прижав очки к покрасневшим глазам, сжимая до боли, прорезая до алых рыданий покров переносицы, Доминик Фэй возвращался, не зная куда, и зачем, больше всего на свете желавший получить в вену свою сладкую смертельную дозу кубинских морей, где всегда так мечтал побывать, оставив, наконец, позади вечный призрак ненастья. Свернув на спуск к тёмной реке, вместо пасти голодной змеи он видел бар – Bodeguita del Medio [182] – и бокал ледяного мохито, манившего запахом мяты в пучину ромовой пустоты…

182

La Bodeguita del Medio (уютный подвал в центре мира, исп., адапт.) – культовый бар-ресторан в кубинском городе Гавана, где выпил свой первый мохито американский писатель Эрнест Хемингуэй.

 Стоя на последней ступени – у кромки воды, жадно лизавшей его ослабшие ноги, Доминик Фэй протянул руку навстречу мечте, но не мог дотянуться, едва лишь касался бокала, марая кончиками пальцев рваные линии жизни на запотевшем, чёрнёном стекле. Всего один шаг отделял его от нежной иллюзии рокового душевного опьянения. И анаконда разверзлась, приглашая, развеяв любые сомнения, вдохнуть полной грудью тепло атлантических пляжей и души креольских сигар.

 Убийца шагнул, погрузился под кожу Невы – словно героиновый хвост, расширяющий вену – готовый вот-вот раствориться, и илистым тленом наполнить скользящее дно одержимой реки – как Ла'мия Китса [183] , замершей в чешуйчатых стенах. Потеряв контроль, подчинившись безумной фантазии, Доминик Фэй исчезал, становясь новой жертвой безымянных петербургских интриг. Сильная воля сломалась, вдохнув новый наркотик беспечности – и колокол выл, нагоняя смиренный покой.

183

Отсылка к поэме английского поэта Джона Китса «Ламия». Согласно древнегреческому мифу, Ламия, дочь Посейдона, была возлюбленной Зевса, чем прогневала Геру, которая обратила её в змею.

 ***

 Инкуб, прислонившись к холодному парапету, угрюмо смотрел на девятые валы северной, жестокой реки. Нева, вековая артерия Санкт-Петербурга, никого не жалела, как Город, чья душа, казалось, раньше просившая о помощи, сейчас готова была покорить себе всё – даже Наблюдателя, полюбившего слёзы и смог балтийской Венеции.

 Рядом с ним лежал человек – очередной невольный утопленник улиц безумия, в безвольном бреду совершивший мертвецкий прыжок… в тишину?

 "Её нет после смерти. Всё так же громко, даже хуже, и уши ничем не заткнуть. Но узнает он это не скоро. По крайней мере, уже не сейчас."

 Доминик Фэй приходил в себя. Смутно сквозь мокрые стёкла очков, он различил силуэт, и, вспомнив, что недавно (вроде как) был на Кубе, подумал, что это сам Хемингуэй, надев широкополую шляпу, присоединился к нему, задумчиво дымя трубкой у кромки атлантических берегов. Но холод и дождь, да протяжный звон соборных колоколов разрушил игру подсознания, и Убийца, почти превратившийся в самоубийцу, спрыгнул с иглы перед тем, как проткнула насквозь.

 Приподнявшись, Доминик Фэй протёр очки и посмотрел на Инкуба, не зная, что сказать, или спросить, но, понимая, что именно ему – этому странному незнакомцу в длинном потёртом плаще – он обязан своей бессмысленной жизнью.

 - Если ты хочешь спросить – зачем? То – не знаю. Одинокий прохожий в час, когда все люди прячутся за спинами тяжёлых дверей. Одинокий прыгун, не рассчитывающий на спасение, словно спешащий навстречу чему-то красивому, одному ему видному среди сумрачных траурных волн. Всё это неслучайно. И неважно, звала ль тебя нимфа на тинное ложе, иль некий иной наполненный одержимым влеченьем коктейль, но я видел, ты слепо шагаешь навстречу обману. А ведь нет ничего ужаснее, чем нелепая смерть. Лучше я познакомлю тебя с одной пани… пообщаетесь, выпьете чаю, а там уже видно будет – сюда вернёшься или иным путём пойдёшь. Выбор есть всегда, - незнакомец с усмешкой посмотрел на Доминика, и, покачав головой, протянул ему фляжку – Выпей. Для начала и это поможет.

 Фэй вздохнул, и Наблюдатель чувствовал, что тяжёлое бремя давит ему на душу, но не хотел спрашивать, вникать, знать больше о человеке. Ведь все, кого он спасал, умирали. Если и этот умрёт – Инкуб не хотел бы жалеть.

 - Айла... я там родился… - прошептал Доминик, возвращая фляжку незнакомцу.

 - Мне нравится айлейский букет. Ты там и вовсе родился. Надеюсь, это единственное общее, что у нас есть. И тем более надеюсь, что мы больше не встретимся. Иди на Стрелку, в кафе Серебряный Сфинкс. Там тебя ждут. Прощай.

 С этими словами незнакомец поднялся и направился в сторону, откуда появился Убийца, чернокнижник пуль, оказавшийся пешкой в игре сил, способных в один миг свести с ума и вырвать из объятий смерти.

 _________

Слепой Единорог

 _________

 Он долго выбирал позицию, намереваясь проделать всё так же быстро и чётко, как в первый раз, когда убивал девушку в мансарде, в одном из старых домов, похожих на башни, разбросанных по Петроградской стороне. Расположившись на одной из ближайших крыш, ему достаточно было спустить курок, чтобы поразить жертву; и эта простота казалась Фэю неправильной, неслучайной.

 "Что могла натворить обычная девушка, стоявшая в слезах у окна? Чем привлекла внимание сил, явно более серьёзных, потусторонних масштабов?"

 Уже тогда Доминик Фэй понял, что ввязался в странную, нетрезвую, нелепую игру, в которой главной тайной являлся его заказчик – безликий, бесформенный, незнакомый, не-человек. Так думал о нём Убийца. И, возможно, был недалёк от истины. Но, будучи профессионалом своего дела, предпочёл отмести прочь все сомнения, твёрдо решив, что совершит последний выстрел и уедет на Кубу, подальше от сырости северных городов и таинственных покровителей.

 Так он мечтал ещё в детстве, ещё до того, как был завербован иностранными агентами, долгое время использовавшими его талант к стрельбе, шантажируя смертью сестры – единственного родного человека, оставшегося у него в Шотландии.

 В те времена он стал ненавидеть себя, за то, что любопытным юнцом упросил отца научить его стрелять из оружия. Вместе они стали часто ездить на охоту, и вскоре сам Фэй старший принялся продвигать сына на всевозможные стрелковые мероприятия, где Доминик неизменно выигрывал главный приз. Определённо, такой талант сложно было не заметить, и уже вскоре он был приглашён на почётную службу в армии, что оказалось прикрытием, под которым и была осуществлена вербовка. Доминику даже не позволили увидеться с отцом, умиравшим от неизлечимой болезни. А когда он заявил, что намерен покинуть организацию – недвусмысленно намекнули, что он может потерять и сестру.

 С тех пор он никогда её не видел. Только редкие далёкие письма связывали их, напоминали друг о друге; о том, что живы. Но случилось, что вести от сестры, которых Фэй всегда так сильно ждал, перестали к нему приходить. На все вопросы Доминик не получал ответа, и тогда сам прокрался в архивы организации, надеясь найти хоть какую-то информацию - но всё было тщетно. Пока вдруг не наткнулся на собственный файл, в котором среди прочих заказов значилось убийство английской заговорщицы – Аннори Фэй.

 Сердце Доминика стучало, словно рваные кастаньеты, и, вновь и вновь перечитывая слова, набитые бездушной секретарской машинкой, он вспоминал тот день, когда был направлен на дело, задачей которого значилось «заставить молчать» председателя одного из тайных политических обществ – женщину, узнавшую слишком много, чтобы позволить ей жить. Она сидела за длинным столом, спиной к окну – единственной точке, откуда мог быть произведён выстрел, и он – Доминик Фэй – как услужливый пёс, нажал на курок, не зная, что отправил на смерть любимую сестру, ради которой был готов пожертвовать всей своей свободой и жизнью.