Иное состояние

– Уважаемый человек, наблюдательный, сметливый. Петя привел его в надежде, что уж он-то сорвет печати с тайн, - разъяснил Тихон.

Наташа улыбнулась сочувственно, но последовавшие за тем слова не внушали оптимизма.

– Пустая затея, - сказала она.

Я впервые видел улыбку на ее лице, милом и привлекательном, хотя, повторяю, и не столь красивом, как я некогда ожидал, тайно созерцая ее по вечерам в освещенном окне.

– Типаж, - определил меня Глеб, и я тотчас уяснил, что он, а не Тихон, именно он мой настоящий противник.

Я не успел ответить, как-нибудь отбиться, а то и сокрушить зарвавшегося парня, ибо Петя неожиданно выкрикнул:

– Таинственный зверь!

– Закрался-таки?
– подхватил Тихон, изображая озабоченность.
– Хитрюга, каких еще свет не видывал! Неужто мало внимания мы ему до сих пор уделяли?.. Но каков!.. Существующий и не существующий, преследующий и преследуемый. Все бродит по округе, высматривает, вынюхивает, сотрясает стены дома, пыхтит и фыркает, а сущность свою тщится надежно припрятать.

– Чудны все до одной проделки того, - принялся с ученым видом дополнять сообщение приятеля Глеб, - кто гоняется за неким всезнанием, одержим нелепым стремлением постичь сокровенные тайны бытия. Он-то и пыхтит.

– Фыркать горазд!
– подтвердил Петя с чувством.

– Все мечтает вырваться из проклятой нами области бытия, но мечта его несбыточна, мы без зазрения совести отбрасываем ее назад, в область несущественности, невещественности, небытия. Скованный путами и прикованный цепями, он умно корпит, проводя время в целесообразном бдении. Это та половина его горемычной жизни, в которой он чуть ли не чиркает стишки, а в другой - ее мы тоже не склонны признавать существующей - он и впрямь потрясает стены, стонет в ночи, устрашающе фыркает, нюхая...

Я встал, приблизился к Пете и, склонившись к его уху, сказал с горечью:

– Петя, ты заодно с этими шутами?

Мой друг испуганно замотал головой, заозирался, как бы не понимая, кто заговорил с ним. Ответа я ждать не стал, поспешил на прежнее место, желая и дальше находиться рядом с Наташей. Впечатление было такое, будто мой маневр остался незамеченным.

– Если информация нуждается в проверке, - Тихон придал лицу вопросительно-грозное выражение, - и если проверка подтвердит правдивость информации, виновному есть чего остерегаться. Наверняка найдется желающий первым бросить камень.

– Берегись, Петя!

Все, кроме меня и Пети рассмеялись, довольные шутливой угрозой Глеба, у Пети лишь тень улыбки скользнула по осунувшемуся лицу.

– Тебе плохо, Петя?
– громко спросил я.

Тихон, уперев локоть в стол и обхватив ладонью подбородок, все еще будто бы озабоченный, предался размышлению вслух:

– Иные находят великую правду в гедонизме, ошибочно трактуя при этом эпикурейство как животную тягу к удовольствиям. Так отчего же не внушить праздным, неуемным, любознательным, что не нужно искать ничего лишнего и стороннего, не надо понапрасну ломать голову, теребить душу и расшибать лоб, достаточно черпать удовольствие из всего, что подворачивается под руку, сочится под ногами, снится за окошком, украшенном геранью, сколько бы ни считалась та пошлой...

– Вы в самом деле проницательны?
– спросила меня Наташа.

Я все еще находился под скверным впечатлением от притворства Глеба, пожелавшего всех нас, собравшихся за столом, убедить, будто он меня не узнает. Но Наташин вопрос приободрил, заставил подтянуться, наполнил сердце какими-то неясными, однако волнующими надеждами. Я поднял на нее глаза, взглянул... ну, с обожанием, чего уж там, и дрожащим голосом произнес:

– Я и сам пока не знаю... и возможны ли настоящие прозрения - большой вопрос, но если возможны... то есть если постараться, и если я действительно постараюсь, то почему же и не понадеяться, что какие-нибудь выдающиеся успехи все-таки будут...

Следовало ожидать взрыва хохота после таких моих слов, однако никто даже не улыбнулся, а Тихон с полной серьезностью сказал:

– В кои-то веки видим господина, на которого можно положиться.

– Вы что это, как будто шутите?
– воскликнул я, как по волшебству моментально распаляясь.
– Не надо ущемлять! Я не против, когда играет и шутит женщина, а вам все же следует осторожней выбирать слова!

– Не сердитесь, - поспешил приятелю на выручку Глеб.
– А главное, не судите поверхностно. Немножко было вычурно сказано про успехи и даже тяжеловесно, но ведь и ни о чем, и в сущности странно было вас слушать. Есть места, есть, - он бросил на меня многозначительный взгляд, - где ваши штуки совершенно не пройдут.

– Как может этот мальчишка так разговаривать с пожилым человеком?
– обратился я к Наташе, меча в Глеба гневные взгляды.

Она сидела, опустив голову, и, выслушав мой вопрос, усмехнулась себе под нос, а в мою сторону и не посмотрела. Но в следующее мгновение я вдруг обнаружил, что мы в упор смотрим друг на друга.

– Я краем уха слышала, что ваш брат умер, - ее взгляд был еще человечен, не угнетал, - умер, увязнув в какой-то скверной истории. Это так?

– Умер в апогее садизма, - солидно разъяснил Петя.

– Что же вам непонятно в поведении брата? Что так и осталось для вас тайной?

– Но почему вы решили, что я чего-то не понял? Или что я должен был понять что-то особенное?

Вмешался мой откровенный и наглый недоброжелатель Глеб:

– С кем же мы имеем дело, с гением или с безумцем?

– На данный момент, - крикнул я, - тот и другой существуют только в вашем воображении, а в действительности имеется многое повидавший на своем веку человек, с которым следует говорить и обращаться терпимо, вежливо и благоразумно!

– Нет гарантии, что вам понравится роль, которую вам, глядишь, отведут, - осклабился мой теперь уже сполна обнаруживший себя и раскрывшийся враг.

Я клокотал, пенился, и должны были бешеные ругательства вырваться из моей глотки, а вместо того - удивительное дело!
– плавно полились сладкозвучные слова:

– Я, можно сказать, глубокий романтик. А какой романтик был бы не рад убедиться, что ему многое по плечу, да и кому вообще не лестно распутывать, например, мысленные и даже немыслимые противоречия, загадочные тезы и антитезы, темные делишки?

– Но что, кроме романтики, у вас за душой?
– не унимался Глеб.

– Я довольно-таки честолюбив, хотя это слово не обнимает, разумеется, всей правды обо мне, и мог бы я еще многое порассказать о себе, но следует перво-наперво определиться с версией возможного успеха. Я скажу так, если мне суждено его здесь добиться, это очень польстит, очень... Заметьте, пришел я сюда, не нынче, а еще в прошлый раз, вот я о чем, пришел с тем, чтобы поговорить и между делом прояснить некоторые вопросы, занимавшие в то время мой ум. Но те вопросы внезапно отступили в тень и перестали быть проблемой, а на очереди другие, более насущные, более актуальные...