Интердевочка

–  Слушай, - говорит мне вдруг водила, - я в прошлую смену одного «штатника» часа четыре возил. И в Павловск, и в Пушкин, и еще черт-те куда. Так у него наших «деревянных» не хватило и он со мной по счетчику «зелененькими» расплатился. Тебе не нужно? Отдам по трехе.

Ах, ты ж, думаю, гад ползучий! Печать на мне, что ли, какая?! Что же он мне с ходу доллары предлагает и не боится ни черта?!

Но я и глазом не моргнула:

–  Извините, пожалуйста, но я не понимаю, о чем вы говорите.

–  Ну, дает!
– заржал водила.
– Прямо театр юного зрителя!..

–  Вы меня, наверное, с кем-то путаете, товарищ, - говорю.

Он еще сильнее заржал:

–  Как же!
– говорит.
– Вас спутаешь…

И тут мы как раз к моему дому подъехали. То есть не к моему, а к соседнему - к дому номер тридцать два.

У нас внутри квартала, как и во всех новых районах, дорожки между домами узенькие и дальше не проехать, потому что на пути у нас стоит огромная машина «вольво» с рефрижератором. Из «Совтрансавто». Тоже, кстати, деловые ребята… И эта машина тут часто стоит. Наверное, какой-то дальнобойщик живет.

–  Ладно, дойду, - говорю я водиле.
– Остановись.

Вылезла, положила ему червонец на сиденье (по счетчику трехи не набежало), вынула фирменную сигаретку, чиркнула зажигалкой и говорю этому жлобу:

–  Да! Насчет «зелененьких». Статья восемьдесят восьмая, часть первая. От трех до восьми с конфискацией.

–  Я тебя умоляю!

–  Это ты потом прокурора будешь умолять, а меня не надо.

–  А ты по какой статье ходишь?

–  А для меня статья не придумана. В нашем государстве это социальное явление отсутствует. Понял, дядя?

Смеется, сукин сын:

–  Тогда, может, телефончик оставишь?

–  Не по Сеньке шапка, - говорю.
– Тут тебе ни «деревянных», ни «зеленых» не хватит. Без штанов останешься. Чао, бамбино! Сорри…

И домой пошла…

В квартире темно. Мы в белые ночи всегда задергиваем плотные шторы.

Сижу на кровати у мамы и совсем не вижу ее.

–  Я замуж выхожу, ма… - шепотом говорю я.

–  Слава богу. А за кого?
– Тоже почему-то шепотом спрашивает мама. Она еще в полусне.

–  За Эдика. Эдвард Ларссон.

–  Это такой высокий?

–  Нет. Высокий - Гюнт. А это - Эдик. Он заезжал как-то за мной, помнишь?

–  Как мы тут все поместимся?..

–  Я у него жить буду, в Швеции.

–  Боже мой!
– тихонько прокричала мама.
– А я?!

И зажгла свет у кровати. Сидит в своей старенькой пижамке, всклокоченная, худенькая. Руки у подбородка сцепила, а в глазах такая тоска, такой ужас…

Поспать ни минутки не удалось. Мама вздрючилась, взвинтила меня, бросилась готовить мне завтрак. Я накинула домашний халатик, стала делать завтрак для нее, вырывать из ее рук чайник, спички…

Колготимся по кухне, сталкиваемся то у плиты, то у холодильника, то у раковины.

–  А что ты видела в своей жизни?
– кричу я ей.
– Папочку-кобеля, зарплату - сто сорок?! Кооператив однокомнатный!? Это - жизнь?

–  Почему, почему ты ушла из института?!
– кричит мама и обжигается о раскаленную сковородку.

Я хватаю ее руку, сую под струю холодной воды и приговариваю:

–  Потому что я каждое утро в институт на трамвае ездила и объявления в вагоне читала: «Третий автобусный парк… Курсы водителей… Обучение - четыре месяца. По окончании - зарплата от трехсот рублей и выше.» А мне нужно было пять лет учиться, чтобы потом сто десять зарабатывать. Да пошел он, этот институт, знаешь, куда?! Много тебе твой институт дал!

–  Да, много!
– вырывается от меня мама.
– Я детей воспитываю и учу!

–  Это они тебя учат и воспитывают! Положи тарелку на место, я сама все сделаю!..

Потом (я уже была одета в джинсы и какую-то майку-расписуху, а мама с забинтованной рукой причесана и чуть-чуть успокоена) мы сидели за нашим крохотным столом и завтракали.

–  Хочу свой дом, свою машину!.. Хочу зайти в магазин и купить ту шмотку, которая мне нужна, а не переплачивать фарцовщикам втридорога!.. Хочу мир увидеть! Разные страны… И не по телеку, не в программе «Время», не в «Клубе кинопутешествий». Своими глазами, своими руками пощупать, а не слушать наших телекомментаторов. Они там по пять лет прокантуются - поленом не вышибешь, - а потом возвращаются в Союз и начинают поливать все на свете!.. А сидя здесь, на этой кухне, я хрен что увижу! Но у меня тоже кое-что есть другое, ма! Поверь мне. Я - женщина. Так почему бы мне…

–  Но, Танька!.. Доченька! Это же - торговать собой…

–  Правильно, - уже спокойно сказала я.
– Правильно, мам. Ну, кто не торгует собой? Кто не стремится подороже продать свою профессию, свой талант? Кто не хочет получать вознаграждения за свои достоинства? Писатель торгуется с издательством, у художника покупают его картину, конструктор получает гонорар за изобретение…

–  Но книги, изобретения, живопись приносят народу счастье! Физическое и духовное…

–  Во, во!
– разозлилась я.
– Привыкли мыслить только глобально - в масштабе народа, континента, космоса! Ничуть не меньше. А отдельно взятая личность одного человека никого не волнует!..

–  Какого человека?

–  Того же Эдварда Ларссона - одинокого шведского инженера. Если его женитьба на мне осчастливит его, разве этого мало?

–  Ну почему для этого нужно уезжать?! Пусть он переедет к нам. Потеснимся, потом поменяемся…

–  Мама! Представь - художник много лет создавал картину и мечтал, что когда-нибудь ее оценят. А когда картина была готова и ему предложили персональную международную выставку, его мать сказала: «Нет! Никаких выставок! Пусть она висит только на нашей кухне!..»

–  Да ты-то тут при чем?!

–  А чем я хуже, черт бы тебя подрал!!!

И тут мама заплакала. Я посмотрела на часы. Нужно было мчаться на работу. Но я не могла оставить маму в таком состоянии.

–  Успокойся, мамуль, - я поцеловала ей руку, а она меня машинально погладила.
– Успокойся. Я буду приезжать к тебе по нескольку раз в год. Так все наши девочки делают, кто туда замуж вышли. Это во-первых. А во-вторых, все это произойдет еще так нескоро. Как говорится, «курочка - в гнезде, а яичко…» Знаешь, где?

–  Танька!
– возмутилась мама.

–  Все, все. Молчу, молчу.

Я посмотрела на часы, поднялась, набросила на плечи старенькую курточку и стала запихивать в большую черную сумку кое-какие шмотки. Во-первых, нужно было что-то захватить на работу - как-никак, а я заряжаюсь на сутки без продыху, - а во-вторых, еще до работы нужно было успеть по дороге заскочить в одно замечательное местечко…

–  Но ты его хоть любишь?
– С надеждой спросила мама.

Тут на меня навалилась такая усталость, что ничего не захотелось выдумывать: