Инженер и Постапокалипсис
Шрифт:
Тело Кэссиди изогнулось в резкой судороге, но он все еще пребывал в сознании. Только прижал его грязную, перепачканную в крови голову к своему плечу и погладил по лбу.
— Сейчас пройдет… пройдет, — немея от ужаса, прошептал, безумно смотря в одну точку перед собой и прижимая его к себе, несмотря на усиливающиеся предсмертные судороги.
Его тело начало выгибаться с ужасной силой, а лицо исказилось страшной гримасой боли. Он, должно быть, вдохнул собственную кровь, потому что из его рта пошла розоватая пена… Отпустил его голову, положив на свои колени, Рид еще несколько раз выгнулся неописуемым образом, а затем все его напряженные мышцы вмиг расслабились. Он обмяк, склонив
Рид умер у меня на руках.
Его лицо, до того передернутое болью, страданием, теперь стало таким умиротворенным, безмятежным, спокойным. В глазах больше не было ужаса. Он не дышал, и сердце его уже не билось. Тихо сидел над его похолодевшим телом, опустив голову и продолжая по-прежнему смотреть в опустевшие глаза. На моих руках никогда до этого не умирал человек.
Что он видел в своей недолгой жизни, кроме горечи и страданий? Общество и даже родная семья отвергли его, отправив сюда. Да, он совершал ужасные злодеяния, но кто заложил первый кирпич в этот страшный фундамент? Ведь многие психические отклонения происходят из детства. Мне почему-то казалось, что у этого человека его и не было. Теперь же он наконец-то обрел покой.
Не смог его спасти, да и кто смог бы на моем месте? Рид пытался меня убить, убить безжалостно и не задумываясь, но поступил бы бесчеловечно, если бы отвернулся от него в последний момент его жизни, поддавшись злобе или эгоизму. Нет ничего хуже смерти в одиночестве, опыт умирания уникален для каждого человека. Кто-то, может быть, предпочел бы уйти один, без посторонних глаз, но был точно уверен, Рид испугался смерти. Он боялся оставаться наедине с ней. И все, что мог для него сделать, — разделить этот ужас и эту боль с ним. Просто подержать его за руку. Утешить. Подарить ему хоть какое-то тепло в последнее мгновение. Этого никто никогда не делал, уверен. Смотрел на его лицо и не мог принять тот факт, что он умер. Что он был минуту назад, а теперь его больше не было. Мне было больно. Сколько же жизней забрали эти жуткие стены?
— Спи спокойно, все закончилось, — негромко проговорил и осторожно закрыл навсегда большими пальцами его глаза.
Он не заслужил такой судьбы. Никто не заслуживает, даже самый последний из нас. Аккуратно подняв обескровленное худое тело Кэссиди, отнес его на стоявшую возле стены невысокую кушетку и уложил на нее. Осторожно убрав с бледных заострившихся скул покойного растрепавшиеся волосы, поправил его голову и сложил руки ему на груди, после чего присел около него, не сводя глаз с его умиротворенного лица. К горлу подступил ком.
— Прости меня за то, что не смог спасти тебя, — дрогнувшим голосом прошептал, — тебя… и всех остальных. Я тебя тоже прощаю. Покойся с миром.
Поднявшись на слабеющих ногах и оглядев свою испачканную сверху донизу в крови Кэссиди одежду, тихо и не оглядываясь вышел в коридор…
Медленно прошел до конца коридора, ничего не замечая и смотря в одну точку перед собой. Перед моими глазами словно завис образ умирающего Кэссиди: его передернутое болью лицо, судорожно цепляющаяся за меня ледяная рука, округленные от предсмертного ужаса глаза… Он погиб только по своей собственной вине, но мое сердце рвалось от осознания того, что не смог его спасти. Последними словами несчастного пациента были не какие-то пространные изречения, а простое и полное отчаяния «помоги мне»… Мольба о помощи, обращенная ко мне. Сделал все, что было в моих силах, но на самом деле не сделал ничего. Позволил ему умереть.
Остановился, пошатываясь, и медленно закрыл глаза. Как же больно было…
Сколько смертей видел за эти последние часы, сколько страдания, безнадежности, безумия, сколько диких криков слышал… Это всеобщее человеческое горе вытеснило все остальное из моей измученной души, заполнило ее своей беспроглядной
тьмой, тяготой. Не осталось ничего, кроме могильного холода.— Господи, почему ты шлешь это все нам? За что? — прошептал, не открывая глаза. — Если ты видишь это все? Если ты нас любишь…
Сколько душ загубила жуткая лечебница… Сколько слез и потоков крови видели эти стены… Пациенты опустились ниже диких неразумных зверей в своей невыразимой жестокости, но никому не дано было пасть ниже бесчеловечных выродков, допустивших такое. Все эти страдания были исключительно на их вине, вся кровь, которую пролил Рид, Полтергейст и все остальные, на самом деле оседала только на их руках. На руках таких людей, как тот высохший старик-ученый, оставшийся в стенах подземной лаборатории, как доктор-извращенец по имени Стюарт, который использовал пациентов для реализации своих грязных фантазий, как прочие и прочие, как все те бесчисленные охранники, избивавшие меня и других пациентов, имена которых мне уже не дано было узнать… Именно они были повинны в этом.
— А я знаю, почему… — продолжил свой обращенный неизвестно к кому монолог, — ты просто нас не слышишь. Наши слезы и мольбы заглушаются миллионами радостных голосов, воздающих хвалу твоему имени и деяниям в храмах. Наш плач не способен пробиться через их восторженные крики. Все понимаю…
Нас всех принесли в жертву на алтаре науки, как говорил пациент в комнате с доской, на которой была написана система уравнений, но он ошибался. Нет, не науки — наживы, алчности. Не знал, для какой цели была создана технология морфогенетического кондиционирования, но конечное ее назначение состояло именно в извлечении прибыли. Технологию приобрели бы правительства мировых держав, а мы все так и остались бы в конечном итоге пустыми и ничего не значащими числами в финансовых отчетах компании.
Открыл глаза и, тяжело дыша, с трудом справляясь с подступившей волной горечи, тихо покачал головой. Подняв опустошенный взгляд к потолку, прошептал:
— Помоги мне. Помоги мне, прошу тебя.
Постояв в безмолвном ожидании еще какое-то время, устремил взгляд вперед, на расположенную передо мной в конце коридора очередную очистительную камеру, двери в которую были заблокированы.
«Выживу, — мелькнуло у меня в голове, — выживу, несмотря ни на что. Что бы они ни делали, выживу».
Собрав свои разрозненные истощенные силы, прихрамывая на обе ноги, направился к ожидавшим меня автоматическим дверям. Прислонив к считывающему устройству испачканный в крови пропуск охранника, молча шагнул вперед, когда створки разъехались передо мной. Как же показательно это все было! Они устанавливали дорогостоящее и сложнейшее в эксплуатации оборудование там, где оно было необходимо, но сделать хотя бы косметический ремонт, чтобы привести эти обшарпанные стены с потрескавшейся и отколовшейся штукатуркой в нормальный вид, никто и не думал. Руководство экономило на всем, даже на собственных сотрудниках и их комфорте. О пациентах не стоило и говорить…
Каким же огромным был этот медицинский блок! Вышел из камеры и попал в очередной коридор, точно такой же, как тот, где я пребывал до того.
«Может быть, заблудился и опять хожу кругами?» — подумал, осторожно обходя огромные лужи крови на грязном полу.
Здесь тоже повсюду были разбросаны мертвые тела, а вдоль стены были не слишком аккуратно расставлены в ряд оторванные головы…
«Рид не мог сделать это… — пронеслась у меня леденящая душу мысль, в то время как в немом ужасе косился на открытые рты с высунутыми наружу языками и налитые кровью стеклянные глаза, — он попросту не мог попасть сюда — у него не было электронного пропуска… Может, это все-таки Полтергейст? Но зачем ему складывать оторванные головы в ряд? Он не делал этого в подземной лаборатории…»