Инженер Петра Великого 4

Путешествие было бы почти идиллическим, если бы не постоянное, гнетущее напряжение. Орлов держал своих людей в тонусе. Ночью выставлялись усиленные дозоры, днем разведка уходила далеко вперед. Будто идем по вражеской территории.

Проверка на прочность случилась на пятый день пути, на глухом, затерянном в лесах почтовом стане, где мы остановились, чтобы сменить лошадей. Едва мы успели расположиться, как дорогу нашему отряду преградила группа из полутора десятков всадников. Это были явно не разбойники. Крепкие, хорошо вооруженные мужики в добротных тулупах, они сидели на сытых лошадях с уверенностью людей, которые здесь хозяева.

Их предводитель — мужчина лет сорока с жестким, обветренным лицом и холодными, волчьими глазами — подъехал к Орлову.

— Здорово, служивые, — процедил он, смерив нашего капитана оценивающим взглядом. — Я тут управляющий местного боярина, князя Трубецкого. Порядок блюду. А вы чьи будете? Куда путь держите? И что за груз такой ценный в телегах везете, что охраняете его, как государеву казну?

Он говорил вежливо, правда за каждым его словом чувствовалась угроза. Вопросы были слишком точными, слишком проницательными. Это была разведка боем? Неужели люди Демидова прощупывали нас?

Орлов и бровью не повел.

— Доброго здоровья и тебе, управляющий, — его голос был обманчиво-спокойным. — Мы люди государевы. Едем в Москву по личному указу Его Величества. А что до груза — то секрет государственный. И не твоего ума дело в такие секреты нос совать. Подорожную показать?

Он полез за пазуху, его движение было медленным, ленивым. За его спиной десяток моих преображенцев, не сговариваясь, как один, положили руки на свои фузеи. Они не целились. Просто держали оружие наготове. Этого было достаточно.

Наступила немая дуэль. «Управляющий» смотрел на Орлова, на молчаливых, как истуканы, гвардейцев за его спиной. Он взвешивал шансы. Наскоком нас было не взять. А начинать открытую бойню с государевыми людьми, да еще и с неизвестным исходом, — глупость.

Он криво усмехнулся, поняв, что проиграл этот раунд.

— Да что вы, господа служивые, я ж для порядка интересуюсь, — он натянул на лицо маску радушия. — Время-то нынче неспокойное. Ну, раз государево дело, то счастливого пути.

Он развернул коня и, бросив на нас последний долгий взгляд, ускакал вместе со своей сворой.

Мы молча проводили их взглядом. Никто не проронил ни слова. Нам недвусмысленно дали понять: за нами следят. Нас ждут. Нам объявили войну еще до того, как мы добрались до поля боя. Эта встреча отрезвила.

Еще через неделю пути, на исходе дня, мы поднялись на высокий холм. И там, внизу, раскинулось бескрайнее море деревянных крыш, из которого, как острова, вырастали сотни золотых и синих маковок церквей.

Москва.

Глава 16

После Питера, застроенного под линейку, где все ровно и по-немецки, Москва навалилась всей своей сумбурной массой. Это какой-то живой организм, который веками рос сам по себе, куда глаза глядят. Кривые улочки, где рядом с боярскими палатами, похожими на расписные терема, в землю вросли почерневшие избы. Воздух — густой, с тысячами разнообразных ароматов — густая смесь капусты, печного дыма, конского пота и сырой земли. В общем, полный набор. Въезжали мы через Дорогомиловскую заставу, не по парадному, наши телеги тут же сели в непролазную осеннюю кашу.

У самого моста через реку нас уже поджидали — с десяток мужиков — хмурых, крепких, в добротных суконных кафтанах. Видно, что люди серьезные. Они даже дорогу не перегораживали, просто стояли в сторонке, но от одного их вида вся уличная суета вокруг как-то сама собой сдулась. Их главный, мужик средних лет с таким лицом, будто его из гранита вырубили, вышел вперед, когда к нему подъехал Орлов.

— Барон Смирнов? — это был не вопрос, а констатация факта.

— Он самый, — отозвался я, высовываясь из кареты.

— Тихон Никитич Стрешнев приказал встретить и проводить, — без всяких там «извольте видеть» доложил мужик. — Покои для вас и ваших людей в Кремле готовы.

Я про себя хмыкнул. Кремль? Еще чего. Лезть в это змеиное гнездо, где у каждой стены есть уши, а в каждом темном углу паутину плетут? Где людишки Демидова наверняка в любой приказ вхожи? Нет уж, спасибо. Брюс в Питере, конечно, советовал остановиться у этого Стрешнева — мол, человек надежный, доверенный, за всю Москву в отсутствие царя отвечает. Но я этого старика в глаза не видел, и лезть под крыло к незнакомому боярину, даже с лучшими рекомендациями, — дело рисковое.

— Передай Тихону Никитичу мою благодарность за заботу, — ответил я, вылезая из телеги и пытаясь отряхнуть с себя дорожную грязь. — Только не к лицу мне в царских палатах отираться. Мне бы куда поближе к железу да к огню. Ведите на Пушечный двор. Там и людям моим место найдется, и для груза моего особого.

Главный из встречавших смерил меня долгим взглядом. И мне показалось, что на его лице промелькнуло что-то похожее на уважение. Видать, ждал увидеть изнеженного щеголя, а тут какой-то перепачканный мужик, который вместо хорoм в мастерские просится.

— Будет сделано, ваше благородие, — он коротко кивнул. — Проводим.

Наш обоз, взятый под невидимую охрану этих молчаливых ребят, пополз вглубь города. Они как-то растворились в толпе, я кожей чувствовал их присутствие — будто нас взяли в невидимое, прочное кольцо, отсекая и любопытных зевак, и возможные неприятности. Пушечный двор оказался именно тем, что надо. По сути — крепость внутри крепости. Высоченные каменные стены, огромные дворы, где пахло углем и металлом, свои казармы и склады. Здесь я был дома. Здесь можно было дух перевести и спокойно готовиться к предстоящей битве.

Едва мы начали располагаться, и я отдал первые приказы насчет разгрузки моего драгоценного макета, как передо мной снова вырос тот же каменный мужик.

— Тихон Никитич ждут вас к вечеру. В своих палатах на Знаменке. За вами пришлют.

Разгрузились мы достаточно быстро. В пушечном дворе нашлось нам место, да и начальство тут вроде адекватное, правда в Питере сидит почему-то. А вечером за мной пришли. От встречи с московским начальником невместно было отказываться.

Палаты у Тихона Никитича Стрешнева оказались точь-в-точь как он сам — без лишнего золота, правда чувствуется порода. Все добротное, вековое, даже воздух какой-то пряный и пахнет воском от свечей. Сам Стрешнев, седой старик с умными, глубокими глазами, сидел по-простому, в кресле у камина. На столике — два серебряных кубка с вишневой наливкой. Никакой суеты, никакой лести. Пока я отряхивался с дороги, он встал мне навстречу, поприветствовал. Потом сел и смерил меня долгим, изучающим взглядом,