Инженер Петра Великого 4

Он сделал глоток наливки, и его глаза хитро прищурились.

— А теперь оружие это — товар штучный, на исходе. И страх улетучился. Как только весть о твоем рейде до Варшавы докатилась, там все с ног на голову встало. Шляхта, она ж как флюгер, — куда ветер дует, туда и она. А ветер теперь дует с востока. От нас. Лещинский сидит в своем дворце, как паук в пустой паутине. Сторонники разбегаются, а те, кто еще вчера Карлу в вечной верности клялся, сегодня уже гонцов к Августу шлют с уверениями в преданности.

Стрешнев поднялся и подошел к карте.

— Мы вернем Августа на престол. Легко и без крови. И он будет нам по гроб жизни обязан. И Речь Посполитая из этого проходного двора, где каждый, кому не лень, свои порядки наводил, превратится в наш надежный западный щит. Мы закроем эту дверь на такой засов, что ни один швед или немец туда и носа не сунет. Ты одним ударом по заводу в Евле, барон, решил проблему, над которой наши деды и отцы бились. Обезопасил западную границу на поколение вперед.

Я отхлебнул наливки. Она показалась обжигающе-крепкой. В голове медленно вырисовывалась захватывающая картина мира. Исторические рельсы, по которым я пытался ехать, вырвали с корнем. Мои знания из будущего — о долгой Северной войне, о Полтавской битве, о разделах Речи Посполитой, которые должны были случиться только через десятилетия, — все это летело в трубу. Мир менялся на моих глазах, с какой-то бешеной скоростью.

Я был тем самым камнем, что сдвинул лавину, которая теперь перекраивала всю карту Европы. И от этого осознания становилось жутко.

— Я потому и веду с тобой эти речи, Петр Алексеич, — тон Стрешнева снова стал серьезным, и легкая ирония в его голосе уступила место деловитости. — Хочу, чтобы ты понял: каждый твой шаг — это события государственного значения. Ты бросил камень, а круги пошли по всей воде, до самых дальних берегов.

Он замолчал.

В этой тишине я увидел всю картину целиком — единое, дышащее, живое полотно большой европейской игры, в которую я, сам того не желая, влез по самые уши.

Раньше я видел мир как инженер. Вот есть проблема — паршивая сталь. Вот ее решение — конвертер. Вот враг с мушкетом, вот решение — скорострельная винтовка. Все было просто и логично, как на чертеже. А теперь передо мной разворачивалась гигантская, многомерная шахматная доска, где фигуры двигались по своим, неведомым мне законам.

Мой удар по Евле был нацелен на шведскую военную машину. Но рикошетом он обрушил репутацию английских лордов и, как я теперь понимал, наверняка встряхнул их биржу, о существовании которой я до этого и не задумывался. Каждая моя технологическая победа в Игнатовском, рождала новую дипломатическую ноту, шпионский заговор, тайный союз где-нибудь в Вене или Гааге.

— Ты запустил механизм, шестеренки которого зацепили всех, — продолжил Стрешнев, на моем инженерном языке, будто читал мои мысли. — От лондонских банкиров до стамбульских янычар. И теперь обратного пути нет. Нельзя просто сказать: «я устал, я ухожу, стройте дальше сами». Этот механизм уже не остановить. Он будет крутиться, ломая старые порядки и перемалывая судьбы.

Он поднялся, подошел к огромной карте на стене и провел по ней своей сухой, жилистой рукой.

— Вот здесь, — он ткнул в Лондон, — сидят униженные, жаль не сломленные враги. Они будут мстить. Хитро, подло, чужими руками. Вот тут, — его палец скользнул к Парижу, — новые, временные друзья. Но дружба их продлится ровно до тех пор, пока им это выгодно. А здесь, — палец замер над Стамбулом, — испуганный зверь, который в любой момент может броситься, чтобы перегрызть нам глотку. И все они, Петр Алексеич, теперь смотрят на нашего Государя, который теперь разгребает за тобой.

Я смотрел на эту карту и впервые видел ее как живой, кровоточащий организм. Я думал, что еду сюда бодаться с Демидовым, а на самом деле я приехал на встречу со всем миром, который сам же и разбудил.

Что же я натворил?

Странное, холодное, пьянящее чувство разлилось по венам. Чувство игрока, которому на руки сдали невероятно сильные карты. Теперь от его мастерства и умения блефовать, а то и рисковать, зависит исход всей партии.

Швеция… Да, армия у них еще ого-го, да зато это армия без будущего. Без своего железа они — развалятся (если не надумают захватить наши технологии — тоже ведь проблема). Нельзя дать им опомниться и найти спонсоров. Надо дожимать, пока они не встали на ноги, и закреплять за собой Балтику.

Запад… Польша. Если она станет нашим буфером, то Августа надо сажать на трон плотно, чтоб не рыпался. Прикрытая спина — это возможность развернуться в другую сторону. Государь наверняка так и сделает.

Придется поворачиваться на юг. Турция. Старик прав, они полезут из чистого страха. Значит, война с Османами — дело решенное. И готовиться к ней надо по-взрослому: флот, крепости, новое оружие. Уверен, Царь припряжет меня и тут.

И, наконец, Франция. Враг моего врага. С ними надо дружить. Против Англии. Осторожно, через Брюса, но надо. Это логично.

Я поднял глаза на Стрешнева. Вся эта комбинация, достойная хорошего аналитического центра, пронеслась в голове за полминуты. Старый боярин смотрел на меня с едва заметной, одобрительной усмешкой в уголках губ. В его мудрых, всепонимающих глазах не было удивления. Он будто видел всю эту развернувшуюся в моей голове карту будущих войн и союзов. Он видел, что я понял и принял правила этой игры.

— Вот видишь, барон. Начинаешь понимать, — тихо сказал он, и его голос снова обрел спокойную, отеческую твердость. — Я потому и позвал тебя, что знал — поймешь. Ты здесь, в Москве. На вражеской, можно сказать, территории. Демидов и его свора будут тебя на зуб пробовать, в душу лезть, капканы ставить.

Он подался вперед, положив свои сухие, жилистые руки на подлокотники кресла.

— Так вот, я хочу, чтобы ты знал: что бы здесь ни случилось, что бы ты ни услышал, — у тебя есть воля Государя. У тебя есть и наше, стариковское, благословение. Тех, кто видит в тебе, а надежду России. Ты только не наломай дров по своей горячности. Думай. И помни, что каждое твое решение теперь отзывается эхом. А мы чем сможем — подсобим. Незримо.

Глава 17

Старик замолчал, а я тупо пялился на огонь в камине. В голове — звенящая пустота, вакуумная, высасывающая. Будто из привычного мира, где все было понятно и разложено по полочкам, одним махом выбили несущую стену. И все расчеты, чертежи и шестеренки посыпались в эту дыру, как какой-то хлам. Я отхлебнул наливки. Сладкая, зараза, а на вкус — полынь. Неужели я так просчитался?

Я ведь на полном серьезе считал себя стратегом. Мужиком, который на три хода вперед видит. Который в цель лупит, все расклады вокруг просчитывает. Еще и нос задирал, чего уж там. А по факту оказался простым технарем. Гений, спору нет, правда только в пределах своей кузни, а за воротами — слепой котенок. Закопался по уши в своих конвертерах, в этой вечной битве за давление пара и жаропрочность кирпича, и упустил из виду главное. Прошляпил то, что этот старый боярин, который и слова-то такого, «термодинамика», не знает, раскусил в два счета, едва глянув на донесения Брюса.