Инженер Петра Великого 5

— Впечатляет, — наконец выдавил он, стараясь скрыть свой интерес. — Весьма мудреная конструкция, ваше благородие.

— То-то же, — я с довольным видом свернул чертежи. — Пока это тайна. Но вам, как союзникам, я доверяю. Изучайте. Может, и вы чего дельного подскажете.

Я оставил их наедине с этой «тайной», а сам вышел. За дверью меня ждал де ла Серда.

— Они клюнули, — тихо сказал он.

— Я знаю, — я усмехнулся. — Сегодня ночью они попытаются скопировать эти чертежи. А через неделю Демидов получит донесение о том, что питерский выскочка строит какую-то невообразимо гениальную машину. И он, со своей уральской основательностью, начнет строить такую же. Вбухает в нее тысячи пудов железа, сотни людей, месяцы работы. И в итоге получит груду бесполезного, неработающего хлама. А пока он будет возиться со своей игрушкой, мы уйдем далеко вперед. Если он приедет обвинять меня в том, что я строю нереальную машину, то сам же себя и выдаст, тем более к тому времени я уже смогу показать достойный механизм.

Это была моя маленькая месть. Не кровавая, не жестокая, изящная. Я не собирался его разорять. Я хотел выиграть время. Уж лучше пусть он думает, что узнал все что надо. Мы заставим его бежать в неверном направлении, пока сами будем прокладывать дорогу в будущее.

Спектакль для уральских шпионов отвлек меня, но не де ла Серду. Старый испанец, в отличие от меня, не питал иллюзий насчет «святой делегации». Пока я играл в технологические поддавки с Демидовым, он вел свою, невидимую войну. Его не волновали ультиматумы и богословские споры. Он, как старый волкодав, чуял запах настоящей, смертельной угрозы.

— Они слишком чистые, барон, — сказал он мне тем же вечером, когда мы остались вдвоем. Мы сидели в его маленькой каморке, которую он оборудовал под штаб. Стены были увешаны картами окрестностей, на которых красными флажками были отмечены посты и маршруты патрулей. — Я наблюдал за ними, за попами. Двигаются слаженно, как отряд солдат. Почти не говорят между собой. И всегда, всегда кто-то из них остается на часах. Священники так себя не ведут. Это волки в овечьих шкурах. Заброшенную церквушку, которую они заняли, давно хотели восстановить. Селяне не нарадуются на них, священников этих.

— Я дал им три дня, капитан, — ответил я, разглядывая карту. — У нас есть время.

— Времени у нас как раз и нет, — отрезал он. — Враг, который скалит зубы, не так страшен, как тот, кто прячет их за улыбкой. Феофан — это ширма. Он орет громче всех, чтобы мы смотрели на него и не видели тех, кто стоит в тени. Мне не нравится, как легко они обходят мои дозоры. Мои ребята — лучшие, они зверя в лесу на слух чуют, а эти проходят сквозь их сети, как призраки. За ними стоит кто-то, кто знает наши повадки.

Его слова заставили меня напрячься. Де ла Серда не был паникером. Если он говорил об угрозе, значит, она была реальной. Я подошел к карте.

— Что предлагаете?

— Усилить давление. Сжать кольцо. Я хочу, чтобы они почувствовали себя дичью в клетке, — он ткнул мундштуком трубки в точку на карте. — Они остановились на ночлег на старой лесной заимке, в двух верстах отсюда. Место глухое, удобное для тайных встреч. В церквушке на пороге зимы не поспишь, вот селяне и дали им приют. Хотя их приглашали к себе домой — отказались. И это тоже странно. Я выставлю вокруг три скрытых поста наблюдения. Мы будем следить за каждым их шагом.

— Хорошо, — я взял уголек и обвел заимку кругом. — Ставьте посты треугольником, чтобы был перекрестный обзор и никто не мог подойти или уйти незамеченным. И никакого огня. Даже трубки не курить. Если что-то заметите — не лезть на рожон, а немедленно докладывать условным сигналом. Сова ухнет четыре раза — значит, замечена активность. Два — тревога, нужна подмога.

Де ла Серда коротко хмыкнул, его глаза одобрительно блеснули. Он лично отобрал для этой задачи шестерых своих лучших людей — бывших преображенцев, прошедших со мной шведский рейд, молчаливых, закаленных парней, для которых лес был родным домом. Они ушли в ночь, растворившись в темноте, словно их и не было.

Я лег спать с тяжелым сердцем. Чувство тревоги усилилось. Неужели у церкви появились такие люди, полувоенные, срытые? Так недалеко и до русских инквизиторов додуматься. Бред, конечно, но что-то в этом есть.

Ночь прошла тревожно. Под утро меня разбудил резкий стук в дверь. На пороге стоял один из сержантов «Охранного полка». Лицо у него было серым.

— Беда, ваше благородие. Западный пост на связь не выходит. Степан и Михей. Условного сигнала на рассвете не было. Один пропал, второй… Еще и попы эти пропали…

Да твою ж…

Я быстро оделся и с десятком вооруженных солдат поспешил к заимке. Зимний лес встретил нас тишиной. Ни звука, ни птичьего крика. Только хруст снега под сапогами.

Мы направились сразу к заимке, она была ближе. Здесь уже находился де ла Серда.

Заимка была пуста. Внутри — следы поспешного бегства: разбросанные вещи, остывшие угли в печи. Де ла Серда присел на корточки у порога.

— Ушли сразу после полуночи, — тихо констатировал испанец, разглядывая примятый снег. — Ушли организованно, след в след, в сторону болот. У них был готов путь отхода. Они знали, что их обнаружили.

Мы направились к месту, где должны были прятаться наши люди. Тело мы нашли в глубоком, заснеженном овраге. Это был Степан, молодой парень, из тех, кто первым лез на стену в Евле. Он лежал на спине, раскинув руки, его глаза удивленно смотрели в серое, бесцветное небо. На его темно-зеленом мундире не было ни единой капли крови. Никаких следов борьбы, никаких ножевых ран. Его напарника, Михея, нигде не было. Пропал.

Де ла Серда опустился на одно колено рядом с телом. Его пальцы осторожно коснулись головы убитого, чуть сдвинув его шапку. И тогда мы увидели маленькое, почти незаметное отверстие точно посреди лба. Аккуратное, с ровными, обожженными краями.

— Один выстрел, — глухо произнес испанец, поднимаясь. Его лицо превратилось в непроницаемую маску. — С большого расстояния. В темноте. Он даже не понял, что произошло. Это работа профессионала. Охотника.

Я смотрел на убитого парня, и меня накрыла волна ярости.

Глава 3

Ярость ослепляла. Глядя на маленькое, аккуратное отверстие во лбу Степана, я понимал, что это не убийство, а это послание. Демонстрация. Нас хотят остановить, пришли убивать — тихо, профессионально, без лишнего шума. Стрелял хладнокровный охотник, убирающий с доски мешающую ему фигуру.

В Игнатовское мы возвращались в гнетущей тишине, неся тело убитого на импровизированных носилках. Мои мужики, закаленные в шведском рейде преображенцы, не сводили с меня глаз, ожидая приказа. В их взглядах читалась мрачная сосредоточенность и жажда действия — одна команда, и они разнесут в щепки эту заимку. Но я молчал. Рвать и метать сейчас — верх глупости.

Вечером, запершись в каморке де ла Серды, я наблюдал, как старый испанец молча раскуривает трубку, наполняя комнату густым, терпким дымом. На стене висела испещренная его пометками карта.