Ищи меня в отражениях

Но это не помогло... Все, казалось, поверили в мое раскаяние, но тут вступила математичка. Целую лекцию прочитала, почему таких, как я, надо выгонять из школы. Лишь только паучиха начала говорить, все учителя будто скукожились. Никто и слова вымолвить не смел. Даже директриса поджала хвост. Вся учительская заполнилась липкими вонючими волнами страха. Неужели такими отбросами можно питаться?

В итоге назначили педсовет на следующий понедельник. И если там будет математичка, меня точно выгонят из школы, каким бы абсурдным не был повод.

Устроить мне домашний арест - тоже было идеей математички. Она не напрасно подозревала, что и мне нужна энергия. А если я буду сидеть взаперти, то останусь голодным. Но ничего, три дня-то я уж выдержу. Меня сейчас больше беспокоило то, что Надя не сможет найти меня здесь. Надо же быть таким идиотом, чтобы забыть карманное зеркало в спальне!

Я нарезал круги по комнате, как слон по одной и той же траектории. Она появилась через несколько часов, когда я уже почти отчаялся увидеть ее в зеркале над умывальником.

– Почему ты здесь?
– накинулась она.
– Я искала тебя в спальне, в душевой, в общем холле, в столовой - почти все зеркала в Никитском проверила!

– Ну...

– Где твое карманное зеркало?

– Я забыл его в школьных брюках, - в ту же секунду я оказался у зеркала.

– Что ты здесь делаешь?
– настаивала Надя.

– Ну... опять наказан, - ответил я, разводя руками и стараясь улыбнуться невинно, как младенец.
– Меня заперли тут на три дня. Так что можешь приходить в любое время.

– Что ты опять натворил?
– она строго посмотрела на меня.
– Боже, что это?
– Я почувствовал прохладные кончики пальцев там, где совсем недавно был синяк. Досадно, что теперь от него осталась мелкая ссадина.

– Неважно, - сказал я небрежно.

Она посмотрела мне в глаза, и сквозь мину сочувствия пробилась легкая улыбка:

– Ну, ты герой...
– от этих слов и от ее пальцев, все еще ласкавших мою щеку, что-то сжалось внутри и поползло вниз живота. Я попытался поймать ее руку, но лишь воздух прошел сквозь пальцы. Мне непременно нужно было сейчас ее почувствовать. Так сильно, как будто от этого зависела жизнь. Я протянул вперед ладонь, и Надя тут же поймала ее в отражении. Моя рука заскользила выше и выше, чувствуя под собой локоть, плечо, на секунду задержалась возле мочки уха, и вот уже ее лицо в моих горячих ладонях, и ее прохладные губы наконец встретились с моими.

Я знаю, тот миг в ее объятиях останется со мной навсегда. Он, как точка отсчета, безвозвратно изменившая мою жизнь. Я чувствовал, что теперь способен на что угодно, лишь бы не потерять ее. Внезапно она стала самым необходимым и единственно важным во всей вселенной. Я понял, что обрел себя таким, каким всегда хотел быть, будто нашел потерянное когда-то. В ней я обрел свою душу.

Мы стояли молча, крепко прижавшись друг к другу. Казалось, мы знали друг о друге так много, гораздо больше, чем все остальные люди могут знать о нас.

– Как странно, - оборвал я тишину, - обнимаю воздух и чувствую тебя.

Глава 25

Это были самые счастливые три дня моей жизни. Большую часть времени Надя проводила со мной, уходя ненадолго лишь для того, чтобы я мог заняться уроками. Мы болтали обо всем на свете. Надя рассказывала о своих путешествиях, о разных людях и городах, о своих родителях, о проблемах и вещах, которые ее волновали.

– Друзей из класса у меня никогда не было, - начала она, когда я осмелился спросить про школьный бойкот.
– Ну, просто скучные они там все! О чем с ними говорить? Вот с Викой, например? Восхищаться ее новыми туфлями, которые привез крутой папочка из заграничной командировки? Тырить у родителей сигареты я не умею, тем более мои не курят. Сидеть с их компанией в кафе после уроков денег нет, а быть шестеркой за кусочек шоколадки я не собираюсь. В общем... не было у нас никогда ничего общего. Но как-то они терпели меня, особо не донимали. А тут эта выставка городская. Надо было что-то нарисовать. От каждой школы брали по одному рисунку. Кто хотел поучаствовать, принесли в школу свои работы. Вика у нас тоже типа рисует. Приперла огромный холст. Чего-то там маслом было намалевано, - Надя криво ухмыльнулась. А я вспомнил как заносчиво вела себя с Надей Вика.

– Ну, в общем, выбрали, конечно, мою картину. А ей сказали, что масла много, а толку мало. Да еще объяснили популярно, почему моя работа лучше. Вот тут они всей толпой начали меня травить.

– А учителя, почему они не вмешиваются?

– Вика отличница, и папа у нее в мэрии сидит...

– Понятно. А тот случай, в раздевалке?

Надя отстранилась и отвернулась от меня. Она молчала. Потом выдохнула:

– Да, было такое. Я просто устала от них. Ты знаешь, сколько времени я провела в этой раздевалке? Или туалете? Или в каморке со швабрами?... Сколько раз они тащили меня куда-нибудь, устраивали темную, а потом запирали. Я должна была что-то сделать, и сделала...
– сказала она твердо и посмотрела на меня.
– И я совсем не жалею. Пусть лучше считают меня опасной и чокнутой, чем тряпкой...

– Это скучно все, - Она встряхнула плечами, будто сбрасывая груз.
– Расскажи лучше что-нибудь о себе.

И я раскрылся, как мог. Я чувствовал, что просто обязан быть честным с ней. Я пытался рассказать все, и несколько раз слова готовы были сорваться с языка, но в последнюю секунду что-то мешало.

– Я должен сказать тебе, что не самый хороший... человек, - попробовал начать я.

– Знаю, - ответила Надя.

– Что именно?

– Вот хотя бы это... Ты всегда выглядишь испуганным, стоит мне сказать, что я все про тебя знаю, - я отвел глаза и заставил себя улыбнуться.

– А еще потому, - продолжала Надя, - что ты так и не извинился за тот поступок в школе.

– Я извинился, но ты не слышала. Я просил прощения каждый раз, когда приходил навестить тебя в больницу. Прости меня!
– я протянул к ней руку, и она приняла ее.
– Но быть таким, как я, непросто. Странных люди не принимают. Их боятся или ненавидят. Я не могу доверить свой секрет каждому.

Надя приложила палец к моим губам.

– Мне это знакомо, и я давно не сержусь на тебя, - сказала она.
– Давай забудем об этом навсегда? Ты мне поможешь забыть?
– она улыбнулась самой лукавой из своих улыбок, той самой, от которой мурашки бежали по коже.

– Конечно, - я потянул ее к себе.
– Иди сюда...

Этим обычно все и заканчивалось. Став для своей любимой сверхчеловеком, супергероем, мне так хотелось продлить момент триумфа. Слишком сложно было добровольно сойти с пьедестала. Как мог я разочаровать ее? Где мне было найти слова, чтобы правильно объяснить, какой ценой достаются мне способности? Она же не задавалась подобными вопросами. Для нее открытием была она сама и ее возможности. Мир для нее в одночасье стал в сотни, тысячи раз шире и многообразнее, чем она когда-либо могла себе представить. В нем появились новые цвета и оттенки, одним из которых был я. Она приняла меня как данность, как новое условие своего нового мира. Убедив себя в том, что правильный момент еще не настал, я отложил признание на потом. Я не понимал тогда, что подобные тайны всегда всплывают в самый неподходящий момент.

Зеркало над умывальником я поставил на стул возле кровати, чтобы нам было удобнее сидеть вместе.

– Завтра тебя отпустят, да?
– спросила она на исходе третьего дня.

– Ага, - грустно отозвался я.
– Опять придется вернуться в свою комнату, и мы уже не сможем целыми днями быть вместе. А в понедельник я пойду в школу.

– Но ведь я собираюсь выйти из зеркала завтра, - она улыбалась мне.

Я совершенно забыл, что именно благодаря мне Надя согласилась пойти в больницу в эту субботу и попытаться вернуться в свое тело.