Исключая чувства

Она… мечтала ли? О любви, о семье? Надеялась ли встретить важного для себя человека?

Ему подумалось, что скорее всего она давным-давно ничего не представляет: не потому что решила, будто мечты — это для глупеньких девочек, а потому что ничего не представляется тем, кто никогда не встречал в мире чудес.

Он не был до конца уверен, действительно ли так хорошо ее понял или только думает, что понял, но ему казалось, что он чувствует ее, как себя.

— Надеюсь, теперь тебе понятнее, почему я права?

Глубоко задумавшись над услышанным, он вздрогнул, когда Лара вновь заговорила. Наверное, его молчание достаточно затянулось.

Сегодняшний разговор привел его к одному важному пониманию: слова в их ситуации бесполезны. Как и красивые жесты. Они ничего не ускорят, не прибавят Диме убедительности.

Лара поверит только времени. Времени, в котором чувства не переменятся, а намерения останутся прежними.

Отрицательно покачав головой в ответ на ее вопрос, Дима поднялся и с сожалением выпустил ее ладони из своих.

— Ты увидишь, что между нами ничего не пройдет, — сказал он спокойно, без прежней настойчивости, но с новой, размеренной убежденностью в своей правоте. — Ты сама поймешь, что нам нужно быть вместе. Я дождусь.

Раньше чем Лара успела бы найти уместное возражение, Дима покинул кабинет.

Глава 42

Дни растворялись во времени, сливаясь в сплошную, из которой и при усилии не удалось бы вытащить и датировать отдельные эпизоды. Заседания, консультации, выезды к доверителям, бесконечные чашки с кофе, поездки в метро — ни один миг жизни ничего примечательного Ларе не сообщал.

Раздражающе легко в последнее время забывались события не то что недельной, а часовой давности: она отправлялась в супермаркет и, вдруг задумавшись, не могла припомнить, чем занималась тридцать минут назад; выходила из бизнес-центра за кофе — и по возращении тратила уйму времени, вспоминая, что именно хотела проверить в лежавших на столе документах. Пусть качество ее труда пока не страдало, работать Лара стала заметно медленнее.

Она чувствовала себя обессилевшей и истощенной. Разговор с Димой осушил ее до дна. Все о себе — прошлой и настоящей — она не доверяла еще никому. Даже Лена много лет назад была ознакомлена только с тщательно переработанным и сжатым обрывком лариного жизнеописания, из которого нельзя было понять, насколько плохо ей приходится до сих пор. В конце концов, как юрист она великолепно умела подавать факты в правильном свете.

В тот вечер в кабинете притворяться перед Димой уже не имело смысла: напротив, Лара надеялась, что полноценно увидев ситуацию с ее стороны, он прекратит идеализировать происходящее между ними и осознает глубину проблемы. Она хотела дать ему честное, позволяющее поставить финальную точку в их взаимоотношениях объяснение, пусть и вывернув себя наизнанку.

Реакция Димы ее удивила. Она ждала другого: в лучшем случае — согласия, принятия ее правоты; в худшем — возобновления прежних пылких убеждений в том, что им обязательно стоит быть вместе, но он, прежде разгоряченный и резонирующий отчаянием, вдруг стал поразительно спокоен. Его слова о том, что между ними ничего не пройдет, звучали совсем иначе, чем прошлые аргументы и убеждения, он словно и вовсе больше не считал нужным тратить время на доказывание неизбежного, оставляя роль оратора времени.

Тогда Лара не восприняла смену его тактики всерьез. До мурашек отчетливое ощущение пугающей неотвратимости, что вдруг завибрировало в ней на несколько секунд, когда их с Димой взгляды пересеклись, она упорно проигнорировала. Однако несмотря на все попытки оставить этот разговор позади, принять его как окончание, она была вынуждена признать, что ничего не получается.

Чем больше проходило времени, тем сильнее к ее прежним страхам примешивались новые, противоречащие уже имевшимся: незаметно нарастая и развиваясь, словно вариации внутри основной музыкальной темы, они беспрестанно заполоняли ее мысли, чтобы, достигнув кульминации, оглушительно заявить о своем существовании. Поначалу неосознанно Лара стала сомневаться.

Сразу после того, как Дима ушел, она предсказуемо уверилась в мысли, что на этом их отношения закончены полностью. Он мог думать или говорить что угодно, но ничего не изменило ее решения держаться подальше. Как и раньше, Лара была намерена перетерпеть выкручивающую кости потребность быть рядом с ним. Она верила, что тоска пройдет.

Собственная упертость дотащила ее до выходных, а после начала сдаваться под то и дело всплывающими в сознании словами. Димиными словами. Возникшее в Ларе тогда ощущение неотвратимости сказанного возвращалось вновь и вновь. Ударяло по ее мысленным затворам с постоянно увеличивающейся частотой.

Чересчур часто для принявшего окончательное решение человека Лара стала бояться, что Дима может быть прав, а она нет. Перспектива ошибки ото дня ко дню обретала более ясные очертания. Пугающе убедительные.

Сознание Лары будто раздвоилось: одна часть была уверена, что ей и близко нельзя подступаться к Диме, и приходила в ужас, стоило задуматься об отношениях; другая же мучилась из-за противоположных доводов. Эта часть боялась, что Ларе выпал истинный шанс, который она бездарно упускает из-за трусливой установки на самосохранение.

Всегда упорядоченные и ясные, не поддающиеся влиянию эмоций мысли стали хаотичными и спутанными. Лара тонула в страхах и сомнениях. Затуманенный чувствами рассудок подводил ее, оставлял без ответов, не привносил никакой ясности, не давал оружия в борьбе с неуверенностью.

Теоретически она не могла доказать или опровергнуть ни одну из мучивших ее неопределенностей. Она должна была сделать выбор, не зная последствий наверняка.

Время шло, и изначальное восприятие разлуки с Димой как закономерной неизбежности, которую можно пережить, начало меняться. Лара вдруг поняла, что не в состоянии выдержать мысль о том, что между ними по-настоящему все кончено. Ничего и никогда больше не будет. Димы рядом не будет. Ни в какой ипостаси — друга, любовника ли — не будет. Прикосновений, поцелуев, секса, общения — не будет.

Слово «никогда» обрело именно то устрашающее значение, какое прежде у Лары ассоциировалось в первую очередь со смертью; но исключая Диму из своей жизни, она обеспечивала себе потерю практически на том же уровне пустоты. Сколько бы она ни утешалась пасторальной картинкой его счастья без нее и собственного покоя в одиночестве — они больше не работали.

Ее чувства к Диме оказались сильнее ее. По вине чувств у Лары не получалось смириться с более чем разумным решением не ввязываться в отношения с полным отсутствием сил и неумением переживать потери; по вине чувств она перестала быть себе хозяйкой.

Лара выдержала полторы недели, что прошли с дня их последней с Димой встречи. В пятницу, вернувшись из фирмы домой, она весь вечер не находила себе места. Не могла ни поужинать, ни отвлечься на книгу, ни закончить оставшийся наполовину написанным иск. Ее потряхивало мелкой дрожью, под кожей, вопреки стоящей за окном июльской жаре, расползалась зябь. С наступлением темноты стало совсем плохо. Лара больше не могла с собой бороться. Не находила убедительных причин.

Вызывая такси, она впервые за полтора месяца выбрала пунктом назначения среди сохраненных адресов тот самый дом с автоматическими дверями, не позволяя себе задуматься над тем, что делает. Подачу машины обещали через шесть минут, и Лара успела лишь переодеться из домашнего в кружевной сарафан и схватить с вешалки в прихожей теплый кардиган: ее морозило все сильнее.