Исключая чувства

Как возможно побороть столь глубокий, удерживающий всевозможными путами и узлами ее способность полностью, беззаветно довериться другому страх? Страх, столь давний, пропитавший клетку за клеткой все ее существо, долгие годы спасавший ее от боли, что не перенести, не выдержать, если снова придется потерять кого-то по-настоящему, безраздельно ее.

Она не хотела возобновлять агонию прошлого. Достаточно было помнить, как в детстве страх, что мама тоже умрет, лишал ее сна каждую ночь. В какой-то степени Ларе повезло: мать не умерла, а просто ее разлюбила. Возненавидела и постепенно нивелировала свою значимость, невольно помогла Ларе заморозить все ее опасения и тревоги, притвориться, что их больше нет, потому что нельзя в ущерб всей своей жизни бояться за того, кто тебя ненавидит. Подпитываемый этой почвой режим самосохранения был слишком хрупок, чтобы рисковать вновь.

Если она только попробует, ставки уже будут слишком высоки — она навсегда станет уязвима. К ней неизбежно, на всю оставшуюся жизнь вернется невозможная, всеохватывающая тревога, вечный страх: она лучше всех на свете знает, что никто ни от чего не застрахован — истина, с которой трудно жить тем, кому она была доказана опытным путем.

С Димой в любое мгновение может что-то случиться. Дима просто может ее разлюбить, а Лара… Лара уже не переживет. Если она позволит себе полюбить, она лишится сердца, расколоченного и разломанного на куски годы назад; от него и без новых потрясений сохранилось немного. Можно дотянуть до старости при строгом режиме, но не более того. Она ни физически, ни психологически не может снова кого-то потерять.

Очевидно, что построить и сохранить основанные на глубокой привязанности отношения она не сумела бы: не хватит душевных сил. От нее совсем ничего не осталось, она не выдержит подобные нагрузки. Нужно быть благоразумной и ждать, а чувства — и ее, и Димы — пройдут.

Пусть сейчас ему больно, но он не знает всей безнадежности ее проблемы. Лара не сомневалась, что без нее ему будет лучше. Его признание — чистой воды заблуждение человека, не понимающего, в кого именно он якобы влюблен. Все забудется и пройдет.

Дима точно будет счастлив, даже если она действительно разбила ему сердце. Его нормальность, цельность не лишат его надежды. В отличие от нее. Им с Димой совершенно не по пути. Он никогда не поймет, что у нее за жизненный багаж из опасений и недоверия. Ни один человек, не столкнувшийся с событиями, подобными ее, не поймет.

Вздохнув, Лара потрясла головой. Все эти пустые рассуждения совершенно ни к чему. Ей давно пора ехать в офис. Заставляя себя думать исключительно о работе, она быстро завершила сборы и, уже стоя на пороге квартиры, почувствовала, как в кармане коротко завибрировал телефон. Пришлось задержаться еще не пару секунд, чтобы прочитать присланное Леной сообщение:

«Лара, милая, что у тебя случилось? Знаю, ты сказала, что у тебя нет сил общаться, но почти месяц — это слишком. Ты молчишь. Давай созвонимся вечером? Или, хочешь, я приеду?»

Лара заблокировала телефон и, наконец, вышла из квартиры. Сил, чтобы ответить содержательно, действительно не было. Позже.

В лифт бизнес-центра она забежала последней. В очередной раз перечитывая сообщение от Лены, она думала, как лучше увернуться от расспросов и вместе с тем успокоить подругу. Лишь убрав в сумку телефон, Лара осмотрелась и вдруг заметила знакомый профиль. У противоположной стены стоял Дима.

Они не пересекались друг с другом с того самого дня, что был почти месяц назад; даже издалека не виделись, насколько она была в курсе. Их взгляды встретились, и Лара почувствовала, как отчаяние затопило ее всю. Удержаться на месте было совсем не так просто, как она предполагала. Казалось, словно Дима неведомым образом зацепился руками за ее нервы и жилы и тянул ее к себе.

Всю поездку до тринадцатого этажа он продолжал смотреть на Лару со сдержанным, чуть ли не холодным выражением лица, которому она не верила: это лицо не принадлежало ему, как бы натурально он ни старался изобразить безразличие. Дима не был таким, и она это знала.

Лишить себя его присутствия, пусть молчаливого и неощутимого тактильно, все равно оказалось тяжело. Лара в самый последний момент покинула лифт на своем этаже, заставив себя отвести взгляд и сделать шаг вперед.

Все проходит, и это — пройдет.

Глава 40

Каждый будний день Дима, оставив машину на подземной парковке, заходил в лифт бизнес-центра, мучаясь надеждой, наконец, увидеть Лару вновь. Совершенно по-детски, будто ему снова тринадцать, он стал приезжать в офис раньше прежнего — ближе к тому времени, когда она имела привычку появляться на работе. От этажа к этажу он сканировал столпотворения людей у площадки лифтов, всегда с особенным волнением — на первом, где была проходная, желая неожиданно зацепиться взглядом за знакомые черты.

За бесконечные четыре недели разлуки ему ни разу не повезло. Умирающая от июльской жары Москва, душная и еще более многолюдная, чем обычно, мало подходила на роль города-мечты из голливудской мелодрамы. Да и шансов на случайное столкновение в огромном здании высотой в семьдесят этажей было крайне мало; тем более что свой «романтический момент в лифте» они уже потратили месяцы назад.

В чудо незапланированной встречи Дима не верил, но побороть внутренние порывы надежды не мог. Вопреки здравому смыслу изо дня в день он внутренне замирал, доезжая до первого этажа, и только пальцы не скрещивал во исполнение. Идиот.

О своей поспешности, о не к месту сказанном признании, о том, что не сумел Лару убедить, он пожалел много раз. Неделями после той самой ночи он, возвращаясь с работы, вновь и вновь просиживал часы в прострации, прокручивал в голове все, что мог и должен был ответить на любое сомнение, анализировал их с Ларой разговор, но попытки понять ее отказ или хотя бы признать его терпели крах.

Дима приходил в себя уже у входной двери с ключами от машины в руках и… запрещал себе пересекать порог. Он застывал на месте, не в силах пошевелиться. Сжимая кулаки и стискивая зубы, в отчаянии впечатавшись лбом в металлическую дверь: его тянуло к Ларе как к никому и никогда.

Они ведь и в самом деле договорились. В январе он, самодовольный и непоколебимый, уверенно обещал Ларе, что, изъяви она желание разойтись, с его стороны не возникнет ни единой проблемы, и теперь с трудом держал данное ей слово, когда и разум, и чувства, и тело убеждали его поступить вопреки взятым на себя обязательствам.

Приехать к Ларе.

Быть с ней.

Сделать что угодно, только бы она захотела того же, что и он.

Прекратить, наконец, эту агонию безнадежности.

Как ему смириться с тем, что между ними больше ничего не будет? Как принять, что ничего нельзя поделать, что эта задача — неразрешима, сколько бы усилий он не приложил?

Мысль о том, что он потерял шансы на Лару, на жизнь с ней, вызывала в нем протест: он отказывался думать о завершении их отношений. Он не мог. Он не знал, что существование, из которого исключен один-единственный человек, может стать настолько нестерпимым. Он никогда не верил, что женщина в самом деле способна свести мужчину с ума, но Лара не зря чудилась ему ведьмой.

Он не хотел никого, кроме нее. Он думал о ней больше, чем положено зрелому и психологически здоровому человеку. Он видел ее во снах: счастливую, отвечающую на его слова о любви; разгоряченную, с мутным взглядом и раскрытыми в ожидании поцелуя губами. Он просыпался один, и все в нем восставало против будущего, в котором ее не будет рядом.