Искра и Тьма

Барх с холодной яростью на забрызганном каплями крови лице перешагнул через убитого дядю, ступив прямо в растекающуюся лужу крови. Мгновение — и молча набросился на сторонников Мергена. Потрясенные, они пропустили этот момент, за что и поплатились. Первыми пали Байрак и Пурхан со своим батыром. Остальные бросились врассыпную, но Барх настиг вана Шонкара, рубанул сверху вниз. Черный меч с чавканьем перерубил хребет — несчастный упал с истошным воплем. Один из братьев Талгата споткнулся и упал; Барх налетел на него, в отчаянии закрывшегося руками, и зарубил. Эллак, заметив, что Барх, вконец ослепленный жаждой убийств, увлекся, бросился ему в ноги и сшиб, но и сам упал, получив по голове палкой. Постарался Берюк. Тут же подбежал кривоногий Багша, прыгнул на спину Барху и, испустив нечто вроде рычания, стиснул его шею, но не успел что-либо предпринять, как умер — тот же Берюк, незаметно подкравшись сзади, размозжил ему череп камнем.

Барх сбросил с себя мертвого Багшу и, выставив перед собой меч, закружился, напряженно выискивая тех, кто хотел наброситься на него. На холме появились люди. С одной стороны — воины Тумура и Урдуса, с другой — отборная сотня Шайтана во главе с ним самим, держащим в руке отрезанную голову Урдуса, с которой еще капала кровь.

Унэг почувствовал легкий толчок в спину и не успел оглянуться, как ощутил привычную прохладу кожаной рукояти — кто-то вручил ему его палаш.

Шайтан скосил глаза на рассеченное тело Мергена, но ничем не выдал своих эмоций. Старейшины сгрудились тесной пугливой кучкой возле липы. Эллак лежал на спине, в животе его торчала длинная щербатая палка, глаза остекленели, на губах запечатлелась презрительная ухмылка. «Что за бесславная смерть, батыр!» — с великим сожалением подумал Унэг и тут же, в который раз, вспомнил жестокие слова Млады, нависшие над ним, будто проклятье: И тебя ждет такой же конец. Помни об этом, багатур.

— Стойте! — зычно выкрикнул Эри. — Постойте, не делайте глупостей!

Старик на коленях подполз к Барху. Дрожащими ладонями обхватил перепачканный грязью и кровью сапог, поцеловал, потом, не вставая, повернулся к соперникам.

— Послушайте меня! Ты, Тумур, и ты, Иса.

Шайтан мрачно усмехнулся, услышав свое настоящее имя, и кинул в шамана голову Урдуса, попав тому в бедро. Эри, отшатнувшись, в мольбе сложил руки и сказал:

— Разве вы не видите? Небеса благословили его — кагана Барха, вложив ему в руки карающий меч! Мы все здесь, на Белесе, были полностью безоружны, так велят нам наши обычаи, освященные древностью. Но сияющий Туджеми простер над нами свою десницу — и нечестивцы, посмевшие осквернить хулой и наветами это священное место, подохли, как шакалы! Одумайся, Иса, и поклонись своему повелителю! Будь благословен великий хан!

— Ты смешон, пес Мергенов! — сказал Барх и ногой оттолкнул от себя шамана. — Тебе здесь не место. Убирайся или умрешь.

Эри изумленно посмотрел на Барха. Когда смысл сказанных новым каганом слов дошел до него, он растерянно оглянулся, но, заметив только враждебные лица, покинул Белес, согнувшись, как побитая собака.

Слова Эри немного охладили пыл. Обе стороны продолжали недоверчиво поглядывать друг на друга. Барх опустил меч и не спеша подошел к Шайтану. Настал самый напряженный момент за весь вечер — Унэг заметил, как выступил пот на лбу Берюка, как закрыл в страхе глаза Хардар. Шайтан, не спуская с Барха глаз, отступил на шаг, потеснив воинов. Поднял меч, левой рукой взялся за клинок и протянул его к Барху рукоятью вперед.

— Моя жизнь и мой меч в твоих руках, повелитель, — с достоинством склонив голову, произнес Шайтан.

Барх впервые, несколько нервозно, улыбнулся и отвел от себя клинок.

— Твоя жизнь мне еще понадобится, — сказал он и громко добавил: — Все, братья, расходитесь с миром! Тумур!

— Да… повелитель? — Тумур произнес этот титул немного неуверенно, словно пробуя его на вкус.

— Распорядись, чтобы здесь все убрали. Завтра мы похороним всех с почестями, похороним так, как полагается, и… Мергена тоже. Пусть простит он меня. Я не хотел этого.

iТерсунэ-Ой (Место, где рождается Тьма) — лес Шагра.

9. Выходите на бой!

Село живописно расположилось на склонах долины, среди деревьев. Чуть в стороне, затерявшись среди холмов, виднелся обломок стрелы изначальных — груда камней вокруг обширного пьедестала. Взглянув на него, Искра задумалась, кто же мог сломать такое исполинское сооружение. Точно не человек.

В опустевшей деревне царила зловещая тишина. В избах двери были раскрыты настежь, а то и просто вырваны; заборы свалены наземь. Во дворах, среди разбросанных ведер, колес, телег и прочего мусора валялась мертвая гниющая скотина. Крыши проломлены, и дранка с соломой разбросана повсюду.

— Похоже, был налет, — сказал Девятко, всматриваясь в темноту домов. — Но крови совсем нет. Была бы кровь…

— Отчего скот пал? — тараща глаза, спросил Чурбак. — И не зарублен?

— Заткнитесь все! — заорал вдруг Горыня. Он свалился с коня в придорожную траву. Полежал там с минуту, потом с трудом встал. Плюнул — длинная, тягучая слюна повисла на бороде. Вынул меч и, шатаясь, побрел вперед. — Где вы, твари? — ревел он. Меч волочился за ним, буравя острием чернозем.

Горыня подошел к калитке, ведущей в один из дворов; натужно размахнулся и ударил — послышался треск ломаемого дерева. Меч застрял — княжич попытался вынуть его, но оступился и рухнул всем телом на калитку, повалив ее и подмяв под себя.

— Где вы, твари?! Выходите на бой! Выходите! Ну же? Я приму бой! Я… я покажу всем, что я воин…

Он на четвереньках выполз на тракт.

— Я не… я не трус! Слышишь ты?! Сестренка!

Искра вздрогнула.

— Пусть так, — уже слезливо сказал он, усевшись прямо на земле. — Пусть… да. Замышляли. И много чего еще… Да, да! Но ты мне доброго слова никогда не сказала… да я и не заслужил…

«Замолчи, пожалуйста, — Искра заткнула уши, стараясь не слышать его. — Замолчи, не надо, не надо больше!»

— Выходите на бой, твари!..

Девятко, Черный Зуб и Чурбак обходили деревню. Уже был поздний вечер. Черный Зуб держал наготове боевой топор, который он называл бушоганом. Топор приковывал взгляды: рукоять из эбенового дерева, лезвие изукрашено искусно вытравленным рисунком.

— Вот этот дом, — указал Девятко. — Посмотрим, Зуб?

Они остановились перед большим срубом с двухскатной крышей, единственной уцелевшей во всей деревне. Сруб одиноко стоял на уступе, выше всех остальных домов.

— До лесу далеко, — оглядевшись, сказал Девятко. — И до ближайших домов тоже. В случае чего врага, кем бы он ни был, успеем заметить. И будем, значит, бить по нему из окон.

— А не лучше ли переночевать в лесу? — спросил Чурбак.

— Не болтай глупостей. Здесь будем.

— Странный домишко…

— Это их молельня.

— Чего?

— Коренники тут богам своим поклонялись.

Внутри было темно.

— Ничего не видно, — сказал Девятко. — Чурбак, разожги-ка факел.

Факел осветил единственное помещение, занимавшее всю внутренность сруба. Вдоль стен стояли лавки; посередине стол, также окруженный лавками. У стола лежал мертвец.

— О! Вот и первый покойничек! — усмехнулся Чурбак.

Черный Зуб осмотрел мертвеца. Им оказался тучный дядька с густой бородой. Все обратили внимание на его искаженное ужасом лицо.

— Надо бы вынести его отсюда, — сказал Девятко, — и бросить где-нибудь подальше.

— Согласен, — ответил Черный Зуб.

Они волоком потащили труп. Бросив его в овраге, повернули было назад, когда Чурбак крикнул:

— Стойте!

— Чего еще?

Чурбак пугливо заглядывал в овраг, водя перед собой факелом.