Искра жизни (перевод М. Рудницкий)

К нему придвинулся Розен.

— У меня есть деньги, — шепнул он пятьсот девятому. — Возьми. Я сумел припрятать, через все шмоны протащил. Вот, сорок марок. Отдай ему. Мы у себя всегда так делали.

Он сунул бумажки пятьсот девятому в ладонь. Тот взял их механически, словно не понимая.

— Не поможет, — сказал он. — Деньги он спокойно прикарманит, а потом все равно сделает, что захочет.

— А ты пообещай ему, что потом дашь еще.

— Откуда же я возьму?

— У Лебенталя есть кое-что, — поддержал Бергер. — Разве не так, Лео?

— Да, кое-что есть. Но если мы хоть раз поманим его деньгами, он начнет приходить каждый день и требовать все больше и больше, покуда у нас ничего не останется. И тогда мы окажемся в таком же дерьме, как сейчас. Только уже без денег.

Все замолчали. Никто не счел соображения Лебенталя безнравственными. Это были деловые соображения, только и всего. Вопрос стоял очень просто: имеет ли смысл пожертвовать всеми коммерческими возможностями Лебенталя ради того, чтобы пятьсот девятый получил несколько суток отсрочки? Это означало бы, что у ветеранов будет теперь меньше еды; возможно, настолько меньше, что некоторые из них, а то и все, умрут от голода. Любой из них, не колеблясь, отдал бы все, если бы этим пятьсот девятого действительно можно было спасти. Но если Хандке и вправду не шутит, тогда шансов на спасение, считай, что нет. Выходит, Лебенталь прав. Нет смысла рисковать жизнями десятков людей только ради того, чтобы кто-то один просуществовал на двое-трое суток дольше. Таков неписаный и беспощадный закон зоны. Закон, благодаря которому они до сих пор выжили. Все они этот закон знали, но в этом случае никто не хотел признавать его правоту. Все искали выход.

— Надо эту мразь просто прикончить, — простонал наконец Бухер в бессильном отчаянии.

— Чем? Как? — спросил Агасфер. — Он в десять раз сильнее всех нас.

— Если все разом, мисками?

Бухер умолк. Он сам понимал, что это идиотизм. Даже если удастся убить Хандке, их всех вздернут.

— Все еще стоит? — спросил Бергер.

— Да. На том же самом месте.

— Может, забудет.

— Тогда бы он не ждал. Он ведь сказал, что будет ждать до окончания ужина.

В темноте барака повисла угрюмая тишина.

— Ты можешь пока что отдать ему хотя бы эти сорок марок, — немного погодя сказал Розен. — Это деньги твои и больше ничьи. Я отдаю их тебе. Тебе одному. И никого больше это не касается.

— Правильно, — согласился Лебенталь. — Это правильно.

Пятьсот девятый посмотрел в проем двери. Вдалеке, у забора, на фоне серого неба чернел силуэт Хандке. Где-то, когда-то, что-то похожее уже было: темный контур головы на фоне неба и смертельная угроза. Но он не помнит, где и когда. Он снова взглянул за дверь и про себя подивился собственной нерешительности. В нем росло какое-то мрачное, смутное сопротивление. Надо было просто пойти и сунуть Хандке взятку — а у него все внутри этому противилось. Раньше ничего подобного не было, всегда один только липкий страх.

— Иди, иди, — торопил Розен. — Отдай ему деньги и пообещай еще.

Пятьсот девятый медлил. Он сам себя перестал понимать. Он, правда, прекрасно осознавал, что от взятки проку мало, если уж Хандке всерьез решил его загубить. Он таких случаев в зоне знал сколько угодно: деньги вытянут до последнего гроша, а потом тебя же за это и ухлопают, чтобы лишнего не болтал. Но день жизни — это день жизни, за один день мало ли что может случиться.

— Вон ужин несут, — сообщил Карел.

— Вот что, — прошептал Бергер пятьсот девятому. — Ты все-таки попробуй, дай ему денег. А если он придет снова и потребует еще, мы ему пригрозим, что донесем на него за взяточничество. Нас, вон, двенадцать человек свидетелей. Двенадцать — это много. И все как один заявят, что видели. Против двенадцати свидетелей он не пойдет. Это единственное, что мы можем сделать.

— Он возвращается, — прошептал Зульцбахер со своего поста у двери.

Хандке действительно повернулся. Потом медленно направился к секции «Г».

— Ну, сучий потрох, где ты там? — спросил он.

Пятьсот девятый вышел. Прятаться все равно не имело смысла.

— Я здесь.

— Ну и отлично. Тогда я пошел. Можешь попрощаться и садись пиши завещание. Сейчас за тобой пожалуют. С почетным караулом.

Он осклабился. Насчет завещания — отличная шутка, решил он. И насчет почетного караула тоже. Бергер подтолкнул пятьсот девятого в спину. Пятьсот девятый выступил на шаг вперед.

— Можно с вами поговорить?

— Ты? Со мной? Еще чего.

Хандке направился к выходу. Пятьсот девятый не отставал.

— У меня есть деньги, — сказал он прямо в спину Хандке.

— Деньги? Да ну? И много? — Хандке не останавливался. Он даже не обернулся.

— Двадцать марок.

Пятьсот девятый хотел сказать «сорок», но все тот же голос сказал иначе. Внутри у него росло какое-то упрямство; в итоге же он предложил за свою жизнь лишь половину денег.

— Двадцать марок и два пфеннига — кто больше… Парень, отвали!

Хандке ускорил шаг. Но пятьсот девятому удалось с ним поравняться.

— Двадцать марок лучше, чем ничего.

— Проваливай!

Теперь уже не имело смысла предлагать и сорок. Пятьсот девятый понял: он совершил непоправимую ошибку. Надо было предложить все деньги. Внутри вдруг все оборвалось. И упрямство, которое он прежде в себе ощущал, тоже куда-то исчезло.

— У меня есть еще деньги, много денег, — выпалил внезапно он.

— Ты посмотри! — Хандке остановился. — Прямо капиталист! Буржуй недорезанный! И сколько же у тебя еще?

Пятьсот девятый набрал в грудь воздуха.

— Пять тысяч швейцарских франков!

— Что?

— Пять тысяч швейцарских франков. В банковском сейфе. В Цюрихе.

Хандке рассмеялся.

— Так я тебе, голодранцу, и поверил.

— Я не всегда был голодранцем.

Хандке смотрел на пятьсот девятого испытующе.

— Я перепишу на вас половину этих денег, — горячо зашептал пятьсот девятый. — Достаточно просто моего заявления, и деньги ваши. Две тысячи пятьсот швейцарских франков. — Он смотрел прямо в это жестокое, тупое лицо. — Война скоро кончится. Деньги в Швейцарии тогда очень пригодятся. — Он выждал. Хандке все еще молчал. — Если война будет проиграна, — добавил пятьсот девятый с расстановкой.

Хандке поднял голову.

— Вот как, — произнес он тихо. — А ты, значит, уже на это рассчитываешь? Все до мелочей продумал, да? Ну ничего, мы тебе это живо порушим. Считай, что ты сам себя заложил! Теперь тобой еще и политический отдел займется: нелегальное хранение валюты за границей! Одно к одному! Ну, парень, не хотел бы я сейчас оказаться в твоей шкуре!

— Иметь или не иметь две тысячи пятьсот франков — вещи разные.

— И для тебя тоже. А ну уматывай! — разъярился вдруг Хандке и так толкнул пятьсот девятого в грудь, что тот упал.

Пятьсот девятый медленно поднялся с земли. К нему подходил Бергер. Хандке скрылся в темноте. Пятьсот девятый понимал: бежать за ним нет никакого смысла, да и не догонишь уже, слишком далеко ушел.

— Что случилось? — спросил Бергер взволнованно.

— Он не взял.

Бергер не отвечал. Он смотрел на пятьсот девятого. Пятьсот девятый заметил в руке у него дубинку.

— Я ему предложил гораздо больше, — сказал он. — Не берет. — Он растерянно огляделся. — Наверно, я что-то не так сделал. А что — сам не знаю.