Искра жизни (перевод М. Рудницкий)

Он закутался поплотнее в свою гусарскую тужурку и снова лег.

— Месть, — задумчиво произнес Агасфер немного погодя. — Это сколько же понадобится мести! Одна месть потянет за собой другую, а толку что?

Горизонт вдруг озарился вспышкой.

— Что это было? — спросил Бухер.

Ответом ему было далекое громыхание.

— Это не бомбежка, — заметил Зульцбахер. — Опять гроза. Теплынь-то вон какая.

— Если дождь пойдет, придется этих из Рабочего лагеря разбудить, — сказал Лебенталь. — Пусть тогда они на улице лежат. Они все-таки поздоровее нас будут. — Он повернулся к пятьсот девятому. — И дружок твой, бонза, тоже.

На горизонте полыхнуло.

— Никто из них ничего про этап не слыхал? — спросил Зульцбахер.

— Только слухи. Последний был, что тысячу человек отберут и отправят.

— О Господи! — Лицо Розена мертвенно белело в темноте. — И конечно, они отберут нас. Самых слабых. Чтобы поскорее от нас избавиться.

Он смотрел на пятьсот девятого. Все сейчас думали о последнем этапе, который им довелось увидеть.

— Это же только слухи, — сказал пятьсот девятый. — Теперь таких параш каждый день ходит видимо-невидимо. Давайте не волноваться раньше времени. Вот приказ придет, тогда посмотрим, что Левинский, Вернер и наши люди в канцелярии смогут предпринять. Или мы сами.

Розен содрогнулся.

— Как вспомню, как они этих двоих из-под нар за ноги тащили…

Лебенталь кинул на него взгляд, полный презрения.

— Неужто ничего страшнее в жизни не видел?

— Нет.

— А я однажды был на большой бойне, — сказал Агасфер. — Меня послали проследить за кошерным убоем. В Чикаго. Так вот, животные иногда чувствуют, что их ждет. Наверно, запах крови. И тогда они так носятся, так мечутся — ну вот как эти двое. И забиваются куда угодно. В углы. И их точно так же выволакивают..

— Ты был в Чикаго? — спросил Лебенталь.

— Да.

— В Америке? И вернулся сюда?

— Так это двадцать пять лет назад было.

— И ты вернулся? — Лебенталь смотрел на Агасфера как на ненормального. — Нет, вы когда-нибудь такое слыхали?

— Мне домой захотелось. В Польшу.

— Ну, знаешь… — Лебенталь махнул рукой. Для него это было уже чересчур.

XX

Утром ненастье развеялось, суля пасмурный молочно-серый день. Молнии больше не сверкали, но где-то вдалеке, за лесами, все еще глухо перекатывался гром.

— Странная гроза, — заметил Бухер. — Обычно, когда она отходит, зарницы еще долго видны, а грома не слышно. А тут наоборот.

— Может, она возвращается? — предположил Розен.

— С какой стати ей возвращаться?

— У нас дома грозы иной раз целыми днями между горами бродят.

— Но здесь-то у нас не котловина. Горы, вон, цепочкой, да и то не бог весть какие, так, холмы.

— У тебя других забот нету? — с ехидцей спросил Лебенталь.

— Лео, — спокойно ответил Бухер. — Ты лучше бы подумал о том, где бы нам раздобыть чего-нибудь пожевать. Хотя бы старую подошву.

В первую минуту Лебенталь даже опешил от такой наглости, потом спросил:

— Еще что-нибудь угодно?

— Нет.

— Вот и прекрасно. В таком случае думай, прежде чем говорить. И впредь добывай себе жратву сам, молокосос! Это ж надо, до чего обнаглел! — Лебенталь хотел было презрительно сплюнуть, но во рту у него пересохло, поэтому вместо плевка вылетела челюсть. В последнюю секунду он успел подхватить ее в воздухе и водворить на место. — Вот она, благодарность за то, что ради них каждый день своей шкурой рискуешь, — бормотал он сердито. — Упреки и приказы! Не хватает еще, чтобы Карел пришел и начал распоряжаться!

К ним уже подходил пятьсот девятый.

— Что тут у вас?

— Его вон спроси. — Лебенталь указал на Бухера. — Приказывать вздумал. Я не удивлюсь, если он захочет быть у нас старостой.

Пятьсот девятый взглянул на Бухера. «А он изменился, — подумалось ему. — Это не сразу бросается в глаза, но он изменился».

— Ну так что случилось-то? — спросил он снова.

— Ничего. Просто поговорили о погоде.

— Вам-то что до того, какая погода?

— Да ничего. Просто странно, что все еще гром гремит. Причем молний нет, и туч особых тоже. Только эта вот серая муть. Но это же никак не грозовые облака.

— Тоже мне проблемы! Гремит, но не сверкает! Чтоб мне сдохнуть! — крякнул Лебенталь со своего места. — Одно слово — псих!

Пятьсот девятый посмотрел на небо. Оно было серое, но без туч. Потом прислушался.

— Гремит-то и в самой де… — Он осекся. Даже осанка вдруг изменилась. Он весь обратился в слух.

— Во, еще один! — сказал Лебенталь. — Похоже, сегодня косяком идут.

— Тихо ты! — цыкнул на него пятьсот девятый.

— Ну, знаешь, если и ты…

— Да тихо ж, черт возьми! Помолчи, Лео!

Лебенталь замолк. Он вдруг почувствовал, что дело тут, наверно, не в погоде. Он пристально смотрел на пятьсот девятого, который вслушивался в отдаленное громыхание. Теперь все замолкли и прислушались.

— Знаете что, — произнес наконец пятьсот девятый медленно и так тихо, словно боялся кого-то вспугнуть. — Это не гроза. Это…

Он снова прислушался.

— Ну же? — Бухер стоял напротив него. Оба прислушивались, не сводя друг с друга глаз.

Громыхание вдруг усилилось, потом стихло.

— Это не гром, — сказал пятьсот девятый. — Это, — он еще секунду подождал, потом огляделся по сторонам и произнес, по-прежнему очень тихо: — Это артиллерия.

— Что?

— Артиллерия. Это не гром.

Все молча смотрели друг на друга.

— Что это с вами? — спросил появившийся в дверях Гольдштейн. Ему не ответили. — Вы что, примерзли?

Бухер повернул к нему голову.

— Пятьсот девятый говорит, что уже слышно канонаду. Значит, фронт совсем недалеко.

— Что? — Гольдштейн подошел ближе. — Правда, что ли? Или выдумываете?

— Ну кто тебе станет здесь про такое выдумывать?

— Ну, я хотел сказать: вы не ошиблись? — спросил Гольдштейн.

— Нет, — ответил пятьсот девятый.

— А ты в этом разбираешься?

— Да.

— Боже мой! — Лицо Розена передернулось, и он вдруг всхлипнул.

Пятьсот девятый все еще вслушивался.

— Если ветер переменится, будет еще слышней.

— Как ты думаешь, сколько им еще до нас? — спросил Бухер.

— Точно не знаю. Километров пятьдесят. Ну, шестьдесят. Вряд ли больше.