Искусство как вид знания. Избранные труды по философии культуры
Шрифт:
Изложенным не отрицается непосредственная передача в слове, как средстве общения, в строении речи («спокойно», «порывисто», «с волнением» и т.п.), в акцентуации и тл. тех субъективных волнений и переживаний, которыми сопровождается для сообщающего значение сообщаемого им (то. что я в прежних работах называл «со-значени-ем»). Все это - область естественной экспрессии, превращающейся в определенной социальной среде из естественной в конвенциональную, входящую в намерение сообщающего, когда он хочет произвести, вызвать то или иное впечатление, когда он «играет» в жизни или на сцене известную роль и тл. Все это имеет большое значение для уяснения смысла искусства, поскольку последнее действительно преследует цель произвести впечатление. Естественная экспрессия как такая - жест, эмоциональность, импульсивность и тл., не есть собственно сфера языка, как слова, т.е. социально условного злака, смысл которого с ним не связан, как связывается горение с дымом, падение барометра с атмосферным давлением, прилив крови к лицу со стыдом и тл. Здесь нет отношения знака и значения, а есть отношение признака или симптома и некоторого реального процесса. Фактически - перед нами один реальный процесс, стороны или части которого мы различаем, так, что по присутствию одной утверждаем наличность и другой, и с тем вместе наличность некоторого единого целого. В частности, применительно к
– когда все это становится условным знаком душевного переживания или состояния («маска» - persona) даже по отношению к принятой конвенциональной экспрессии. Каков бы ни был в таком случае генезис условного знака экспрессии, он уже играет роль, аналогичную роли слова, и, значит, тут опять поднимается вопрос о внутренней форме. Об этом - ниже.
Общий результат, к которому принуждает все сказанное, богаче и шире, чем простое устранение психологизма из изучения словесных форм. Нужно признать не только то, что внутренняя форма не отожествляется с содержанием и не входит в его состав, будет ли то содержание объективно-смысловое100 или субъективно-психологическое. Нужно признать, что и со стороны своей силы, динамически определяющей течение мысли и диалектику сообщения, внутренняя фюрма не может толковаться как акт переживания данного субъекта, как его внутреннее напряжение или творческое усилие101. Все это по отношению к действительной внутренней форме слова есть также содержание, и притом содержание безотносительное, абсолютное, лежащее за пределами оформленно сообщаемого смысла. Гётеанская традиция в истолковании термина «внутренняя форма» должна быть изжита.
(II) Если теперь от того, что «предшествует образованию понятия с помощью языка», и, что более или менее случайно, respective, психологически закономерно, сопровождает его, обратиться к самому образованию, то мы должны прямо войти в структуру понятия и рассмотреть второй тезис: о праве внутренней формы на место особого рода высшей формы в словесно-логическом построении. Ясное само по себе положение внутренней формы в структуре слова затеняется, когда, вместо прямого анализа ее, спешат объяснять языковое явление из готового запаса психологических и исторических теорий, отбывших свою службу в соответствующих науках. Представители словесных наук как будто пребывают в убеждении, что движется лишь их собственная наука, а психологические и исторические объяснения остаются такими же, какими они были усвоены языковедами, в годы их юности, из книжек и лекций их учителей. Поэтому надо считать счастливою и для языковедов ту эпоху, когда, наконец, показано, что принципиальный анализ научного предмета, как такового, и его структуры вообще ни в каких объяснительных теориях не нуждается. Он производится до всяких теорий. Из этого одного вытекает, что «образование», о котором у нас идет речь, ни в коем случае не понимается нами как какого бы то ни было рода генезис. И, равным образом, это не есть развитие самого смысла. Напротив, как бы это развитие ни объяснилось в истории самого языка и общей человеческой культуры, имманентный руководящий принцип в развитии смысла коренится в законах внутренней формы. Семасиология первична по отношению к реальной истории
т Этот тезис достаточно освещен уже у Марти.
141 Ср. contra: «Внутренняя форма поэтического произведения есть душевная жизнь, которая обусловливает индивидуальную органическую стать (GestaJt). Это - внутренняя форма, потому что, будучи формообразующей, она невидимо действует внутри и Узнается лишь путем тщательного анализа. Ее источник - мировоззрение поэта». Emaringer Ет. Das Dichterische Kunsrwerk. Lpz.. 1921. S. 206.
языков, но производив по отношению к принципам формы развития смысла, т.е. к учению о формах форм. Из этого, в свою очередь, вытекает, что внутреннею формою, как руководящим законом развития смысла слова, не может быть сам смысл. Это положение кажется тавтологически простым, и его убедительность, казалось бы, исчерпывающе раскрыта А. Марти102. Однако сам Марта убедителен, пока он критикует определение внутренней словесной формы как значения слова. Но он дает целую вереницу поводов к недоразумениям, когда говорит о внутренней форме как о форме, постигаемой «только во внутреннем опыте» (Ib. S. 134), об «образе» (Ib. S. 135), «сопровождающем представлении» (Ib. S. 139), «первоначальном значении» (Ib. S. 137) и т.д. Это — прекрасные поводы для смешения диалектически-конститутивного значения внутренней формы и с «внутреннею формою» в гётевском смысле, и с этимологическим значением слова, и с индивидуально-психологическим генезисом или даже объяснением процесса понимания. Но внутренняя форма так же мало «образ» (Bild), или «представление», или психический механизм ассоциации и апперцепции, как мало она - этимологически исконное (часто известное только лингвисту) значение слова или так называемое первоначальное значение слова, употребляемого в смысле переносном. Действительные проблемы лежат не в подобного рода определениях и отожествлениях, а в вопросе об отношении словесно-логической внутренней формы ко всем названным темам. Из них для анализа самой внутренней формы имеет насущное значение в особенности вопрос об отношении «переносного» смысла к «прямому», так как это отношение, как увидим, играет существенную роль в определении того нового значения понятия внутренней формы, которое выше (стр. 395) было названо квази-логическим.
Итак, если образование понятия ни в каком смысле не есть генезис, то остается его понимать как некоторое «идеальное» образование, закон которого - внутренняя форма - также остается всецело законом идеального значения. «Образование», в таком случае, непосредственно постигается нами в своем совершении, как некоторое формирование того, что дается в живой речи и мысли, из их контекста цели, установки и т.п. Оно постигается как подчиненное закону внутренней формы, закону, направляющему это оформление и определяющему его. Как идеальное совершение, образование постигается интеллекту-
102 См.: Marty . Untersuchungen гит Grundlegung dcr allgemcinen Grammaiik und Sprach-philosophic. Prague, 1908. Bd. I.
– Кроме примеров, критикуемых Марти, укажу еше на оставшегося ему, по-видимому, неизвестным Glogau G. Abriss der philosophischcn Grund-wissenschaften. B. 1-Й. Breslau, 1880-1888. S. 328 ГГ., где о внутренней форме говорится как о «внутренней
ально и как интеллектуальный процесс. В этом - высшее и безотносительное положение внутренней формы, как интеллектуальной формы интеллектуальных форм, и в этом же ее законоопределяющая устойчивость. Такая устойчивость, действительно, присуща логическим категориям, - но, что следует понимать под их образованием?
Гумбольдт, имея в виду эту устойчивость, допускает со стороны именно «интеллектуальных приемов» (inteliectuelien Verfahren103) одинаковость. Но едва ли он достигает цели в разъяснении различия, ссылаясь на фантазию и чувство, а в сфере собственно ума — на «неправильные и неудачные сочетания»104. Понятия, как интеллектуальные, словесно-логические сочетания, суть именно сочетания интуитивно ухватываемой сущности в онтическом содержании с планомерно производимым отбором словесно-логических средств в самом акте сообщения (^мышления), в зависимости от условий контекста и в подчинении высшему закону формирования. Таким образом, понятия, как образования, как результаты, могут обладать какой угодно устойчивостью, но они проходят через процесс образования, который, следовательно, есть не что иное, как процесс формообразования.
Согласно этому противопоставлению результата, итога, и процесса, хода, движения, можно говорить и о разного значения логических законах, хотя, понятно, они сами должны находиться в отношении, взаимно отображающем противопоставление результата и движения: результат есть результат движения, а движение есть движение к результату. И, действительно, мы имеем, с одной стороны, концептивные, классификационные, статические логические формы, составляющие категории самой логики (класс, род, вид и т.д.), отвечающие прямо на типы онтологии (формальной) и направляющие образование всякого понятия как концепта. Высшим формально-онтологическим основанием применения этих категорий к образованию понятий считается принцип противоречия, гарантирующий результату его возможность, каковая и понимается как отсутствие в логическом результате (в «понятии» как вышеуказанном сочетании) противоречия. Считается, что логическими путями, методами достижения результата служат приемы определения, деления и, основанных на включении вида в род, суждения и умозаключения. Выходит гак, как будто все эти приемы и суть те пути образования понятий, которые ведут к хорошо обеспеченному результату, и как будто в их установлении мы и располагаем решением проблемы второй стороны рассматриваемого противопоставления.
1 Humboidt W. . Ucbcr die Vferschiedenheit des menschlichen Sprachbaues... S. 105, cp.
,гц Ibidem. S. 106.
С таким упрощением проблемы надо бы кончить. Оно само - результат все той же абстрактной, глухонемой, бессловесной логики. Определение, деление, включение - не движения, а сами - результаты, не формообразования, а формулы. Они постигаются нами через то же конципирование, а не через понимание и уразумение. Они - мертвенны и схематичны, - препараты, а не жизненные силы. Чтобы ожить, они должны заговорить; чтобы быть понимаемыми, они должны наполниться текучим смыслом. А для этого они сами должны быть приведены в движение, в самом ходе которого мы только и можем уловить их подлинные динамические законы, как законы конкретного образования понятий105. Упомянутые формулы - только залечат-ление результатов, а законы образования, совершения, процесса, как и законы образования понятий, составляющих в своих формальных качествах содержание формул, суть чисто диалектические формы движущегося и движением определяемого смысла, смысла на ходу, в живом разговоре. Речь идет уже не о генезисе и не о функциях психофизического прибора, называемого человеком или субъектом, а об объективном ходе смысла вещей, дней и дел, претворяющемся в на
105 Известные под названием законов «мышления» онтологические принципы «тожества», «противоречия» и «достаточного основания» кажутся нам мертвыми, и суть только «формулы», потому что рассудочная логика приучила нас рассматривать и применять их изолированно друг от друга. Она боялась собственного исходного пункта, гласившего (Лейбниц), что принцип противоречия есть принцип возможного бытия (идеального), но не только его, а и бытия действительного; в то же время, однако, его одного недостаточно для обоснования действительного бытия, в последнем действует также принцип достаточного основания. Но для рассудочной абстрактности это «также» само уже противоречие! Попытки разрешить его выведением принципа достаточного основания из принципа тожества, над чем ломала голову рассудочная логика, разительно подчеркнули слабосилие последней: в принципе действительности хотели искоренить какую бы то ни было действительность. Названное противоречие, я думаю, может быть разрешено только диалектической интерпретацией самих этих принципов, вместе с чем исчезает и их мертвенность. Я мог бы предложить одну из форм такой интерпретации по нижеследующей схеме.
– Принцип тожества есть просто принцип формального, возможного, идеального бытия, но для конкретной действительности он есть только первый (исходный) принцип. А есть А само собою переходит в А не есть не-А, т.е. нечто в самом себе, в своем тожестве, определено уже как не-иное, что только есть. Поэтому, неправильно и неразличение принципа противоречия от принципа тожества, ибо, заключая в себе негалию, он не выдает этой нега-ции за абсолютную. В ней есть неопределенность и привативность, создающие для принципа неустойчивое равновесие, которое требует (принцип исключенного третьего) нового перехода к новой определенности и к новому положению. Принцип достаточного основания выполняет это требование, уточняет привативность, как новую определенность, но, в свою очередь, он есть принцип не закрепления, а тенденции, напора к дальнейшему движению. Он гласит: все, что есть, имеет основание, почему оно такое, а не иное. Всякое положение здесь - начало нового диалектического движения, через тожество, противоречие и новое основание, вплоть до конечного конкретного и целого.
уку. искусство, практику. Противоречия, которыми полны сами веши и деяния, полностью наличествуют в этом движении, живы в нем и одушевляют его к дальнейшему движению самою непримиренностью своею. Преодоления противоречий, запечатленные в абстрактных формулах, здесь только моменты, и притом моменты переходные - к новому движению, подобно тому как покой есть также только момент движения. Само преодоление противоречий здесь насквозь динамично. Оно состоит в интеллектуальном, дискурсивном творчестве, принимающем момент интуитивного узрения сущности лишь за импульс, толчок, отправной пункт для раскрытия противоречия, таящегося во всем статически данном, и для планомерного отбора словесно-логических средств, сообщающих не только о содержании процесса, но и о его направлении и перспективах, его формах и траектории, наконец, о законе осуществления. Пусть завершение осуществления, как охват целого, всего, лежит в бесконечном отдалении, но каждый шаг по пути к нему предъявляет требование полного напряжения сознания, понимания, художественного и культурного творчества.