Искусство почти ничего не делать

И тут, следуя за предоставленным фондом гидом, я вдруг очутился в концертном зале с огромными, обшитыми панелями, стенами, вдоль которых лилось пение тенора и сопрано, разучивающих отрывок из оперы Глюка «Орфей и Эвридика», и, если бы не ограниченное время визита, я задержался бы здесь подольше, убаюканный музыкой в этой чудесной защитной раковине. Тогда, поднявшись по лабиринту лестниц, соединяющих различные кабинеты, где усердно трудились исполнители посмертной эстетической мечты несметно богатого коллекционера, я дошел до временной экспозиции под названием «Drawing a tension», где среди прочих сюрреалистических или «дюшановских» произведений увидел старую схему парижского метро (с личной подписью) Йозефа Бойса и графический рисунок паутины, названный «Проект паутины для паука»!

На цокольном этаже, где не было ни души, я также мельком видел снимки португальских фотографов, почти целиком посвященные — по примеру американских фотографов, работающих в жанре «фантастики города», завораживающему и печальному контрасту, заметному сегодня тому, кто умеет это увидеть, упадка древнего традиционного Лиссабона, пораженного невидимым и постепенно разъедающим — увы, как и всех нас — раком промышленной цивилизации.

Наконец, после краткой прогулки по экзотическим садам под гигантскими эвкалиптами, где на лужайках среди ручейков, делая вид, что занята учебой, резвилась веселая молодежь, мы вышли на высокую террасу, где нас ждало угощение.

Когда светские формальности завершились, сон наяву стал еще более фантастическим во время свободного посещения коллекции европейских мастеров, ибо именно в этой области проявился ярчайший талант коллекционера неподражаемого Галуста.

Прежде всего, «Портрет девушки» Доменико Гирландайо, замечательное сочетание красного цвета на платье и колье особенно подчеркивает пылкий взгляд этой инженю XV века! Затем две работы Рогира ван дер Вейдена (поясные изображения святой Екатерины и святого Иосифа) и «Портрет старика» Рембрандта, все три исполненные неземной значительности, как мне показалось, красной нитью объединяющей собранные здесь шедевры (не в ней ли источник тревоги, терзающей большинство коллекционеров?). Это впечатление усиливалось при осмотре многочисленных женских портретов, в том числе символизирующих женский и гуманистический идеал Галуста: чистоту, если можно так выразиться, пылко земную и возвышенно небесную, такую, какой ее великолепно изображает Гейнсборо в «Портрете миссис Лаундс-Стоун», выполненном в неподражаемом трепетном стиле этого художника, за которым следует вызывающий те же чувства «Портрет Елены Фурман» Питера Пауля Рубенса (бесконечно мечтательный взгляд под шляпкой с перьями) и «Мадемуазель Дюплан» француза Франсуа-Андре Венсана (тот же взгляд, подернутый пеленой, усиливающей его эротичность), и, наконец, удивительный портрет дочери Джона Констебла кисти Джорджа Роуни (пухлой рыжеволосой красавицы в шляпке, украшенной колосьями пшеницы), напоминающий, кстати, о том, что юношей Галуст учился в Англии.

Чтобы в каком-то смысле дополнить этот портрет коллекционера, оставленный им самим, стоит подчеркнуть рассеянную чувственность (проступающую сквозь значительность), которая, как мне кажется, превалирует в большинстве этих полотен, что, по-моему, объясняет столь важное место, отведенное Юберу Роберу, Фрагонару, Ватто и их сельским фривольным праздникам, которым всегда исподволь угрожают чаща леса невдалеке или свинцовые тучи приближающейся грозы. Об этом также свидетельствует множество полотен Коро (его знаменитая «дымчатость» воздуха) и это явное тяготение к хрупкости чувств на полутонах, мгновениям волшебной недосказанности, когда счастье кажется таким близким. Таков «Пейзаж в парке» француза Эжена Луи Лами, где на берегу пруда три молодые женщины мирно ловят рыбу, чуть поодаль двое мужчин разговаривают, покуривая трубку, а в небе над высокими зелеными кронами проплывают ленивые облака, словно ничто никогда не сможет омрачить эту минуту чистого блаженства.

В это мгновение мне очень захотелось — пожелание, обращенное в прошлое, в благодарность за этот щедрый дар, — чтобы Галуст в свое время испытал такое же наслаждение, но не только от созерцания картин, а в своей земной жизни среди людей.

Затем я перешел в маленький зал, где выставлены многочисленные творения, которые Галуст покупал (прямо в мастерской, согласно статье с его биографией) у того, кто позднее стал его другом, Рене Лалика, и следует особо упомянуть об этом невероятно утонченном художнике, чьи творения — в основном ювелирные украшения с животными и растительными мотивами совершенно типичны для направления, которое получило название ар-нуво.

Здесь я попытаюсь описать только одно из них, поразившее меня больше всего. Речь идет об овальном серебряном блюде, в центре которого на полураскрытой чаше цветка возвышается пенорожденная Венера, чья пышная шевелюра не что иное, как морские водоросли, грациозно обвивающие ее тело; зрелище тем более потрясающее, что эта фигура, воплощающая идеальную женственность, одновременно навевает своими формами самые сладкие чувственные мечты, а лицом выражает вселенское, почти материнское сочувствие, которое в том числе относится (по крайней мере, я на это надеюсь!) и к неутолимому мужскому желанию. Однако основной акцент этой потрясающей композиции — четыре наяды у ног богини с лицами, искаженными в любовном, почти оргазмическом, экстазе, прижимающие к груди огромную рыбу, пасть которой эякулирует мощной струей воды, отлитой из молочно-белой стеклянной пасты…

Одна только эта вещь редкостной тонкой работы показалась мне шедевром по своей дерзновенности в стилизованном изображении плотского желания.

Не имея возможности описать все собранные здесь сокровища, должен, увы, заметить, что, когда покидаешь этот храм утонченности и изящества, гул автомобилей и рев самолетов, пролетающих над парком во время посадки, напоминают нам, что современный мир, никогда не забывающий взять с нас плату за мгновения красоты, которые он еще скупо нам выделяет, зиждется на вечной двойственности: разве не обязано фантастическое богатство этого музея солидной прибыли от нефтедобычи?

Была ли Симона де Бовуар жертвой моды?

Поскольку в наши дни так часто обсуждаются эротические пристрастия Симоны де Бовуар (даже охотней, чем ее мировоззрение, времена обязывают!) и прежде чем я выскажусь о том, что думаю обо всем этом периоде парижского экзистенциализма, который всегда одновременно меня очаровывал и вызывал улыбку (или даже смех, подобно хорошему водевилю, который так прекрасно умеют разыгрывать — с самым невинным видом — звезды СМИ), я хотел бы показать здесь письмо, которое получил недавно от одной читательницы по поводу последней передачи Финкелькраута, посвященной этой теме.

Здравствуйте, Дени Грозданович,

В прошлую субботу в первой половине передачи «Реплики», посвященной Симоне де Бовуар, говорилось о том, как женщины переживают старость. Гостьи передачи, Даниэль Сальнав и Югетт Бушардо, а также ведущий Ален Финкелькраут исходили из того, что для женщины старость — ужасное унижение и тяжкая утрата своего статуса. Все трое сходились на том, что старость для женщины означает потерю привлекательности, как сексуального объекта, и потому воспринимается, как несчастье. Более того, обе женщины высказали отнюдь не милосердное пожелание, чтобы для мужчин старость однажды стала такой же трагедией — подобная уравниловка, по мнению двух наших низко мстительных феминисток, является неоспоримым шагом к светлому будущему равенства полов!

Сама я уже перешла черту менопаузы, то есть рассталась с возрастом, когда женщина прежде всего воспринимается, как сексуальный объект, и мои чувства совершенно противоположные, такая перемена статуса подобна освобождению, потому что я наконец-то могу в полной мере снова почувствовать себя просто человеком — ощущение, которое я утратила с вступлением в половую зрелость. Судя по моему окружению, я не стала исключением из правила, как утверждают трое наших друзей; мне кажется, большинство женщин, достигших пятидесяти лет, приобретают больше уверенности в себе и, освободившись от обязанности поддерживать красоту и заботиться о детях, они зачастую преображаются, живут для себя и развивают свои способности. Симона де Бовуар, кстати, является хорошим примером такой перемены к лучшему, совершенной временем, и то же самое можно видеть в замечательном фильме Рене Аллио «Недостойная старая дама», который в шестидесятые годы вызвал скандал, указав на этот факт.

Действительно, некоторые женщины, скажем так, «жертвы моды», воспринимают старость, как непоправимую катастрофу. Я заметила, что в основном это женщины, которые всю жизнь рассчитывали только на собственную обольстительность. В профессиях, на которые направлены лучи софитов, где успех почти всегда зависит от мнения зрителей, в таких областях, как театр, литература, искусство, и, конечно, политика, отдается предпочтение внешнему виду в ущерб развитию более глубоких качеств и интересов. Однако три участника передачи, которые в силу своих профессий подчиняются правилам и ценностям, диктуемым СМИ и рекламой (вечная молодость!), похоже, не учитывают молчаливое большинство женщин, для которых выход на пенсию чаще всего означает освобождение.