Искусство почти ничего не делать

Наши главные понятия о вещах основаны на открытиях, которые были сделаны предками в эпоху весьма удаленную от нашей и которые сумели сохраниться веками; они формируют стадию достигнутого равновесия в развитии человеческого ума, стадию здравого смысла. Другие стадии присоединились к ней, но так и не смогли ее вытеснить.

Уильям Джеймс. «Прагматизм»

Философ Уильям Джеймс (старший брат Генри) писал это в начале прошлого века, и это утверждение могло тогда служить успокоением. Я же полагаю, увы, что, если мы не начнем действовать (может, создать общество по спасению исчезающего вида?), у нас есть все шансы увидеть, как старая народная мудрость будет полностью вытеснена идеологией учеников технократических колдунов — на мой взгляд, неосознанно, но неизбежно самоубийственной.

Полуденный отдых

В летние дни я больше всего люблю время, когда после полуденной трапезы я не спеша спускаюсь к понтону у реки, где под раскидистым каштаном висит мой гамак. Там я устраиваюсь поудобней с философской книгой в руках (чем непонятней, тем лучше), и десяти строчек рассеянного чтения хватает, чтобы я погрузился в так называемый поверхностный сон — очень непохожий на глубокий и тревожный ночной, — во время которого мое сознание, отяжелевшее, словно под приятным гипнозом, продолжает с глухим наслаждением улавливать шелест листвы от легкого ветерка, сложный и перемешанный разговор птиц, негромкое гудение осиного гнезда на соседней ольхе и даже легкий плеск воды вдоль берегов.

И тогда я вкушаю — наслаждение истинного отдыха — высшую роскошь полусна и полубодрствования, лучшего способа слиться со знаменитым «ходом вещей», столь драгоценного для даосов древнего Китая, которые любили с точностью повторять, что для того, чтобы жить хорошо, нужно жить лишь наполовину.

Словарь французского языка так определяет значение слова «успение»: «Церковный термин. Способ, которым Святая Дева покинула землю, чтобы вознестись на небо. Церковная история гласит, что ее смерть была лишь формой сна и что она вознеслась на небо чудесным успением, которое празднуется Церковью 15 августа» [59] .

59

По григорианскому календарю.

Когда мне случается думать о своей возможной кончине в эти летящие мимо года, мне всегда хочется, чтобы смерть забрала меня в виде такого успения в час моей полуденной сиесты, желательно летом, под деревьями, на берегу реки, уснувшего с книгой в руке и с блаженной улыбкой на устах… и ангелы избавят меня (на время, которое сочтут нужным) от случайностей настоящего, чтобы даровать наивысший отдых среди возможных радостей сладкой небесной летаргии.

Но еще больше, чем о христианской вере в воскрешение конкретной личности, этот блаженный миг расставания с нашим миром, этот ежедневный полуденный отдых наводит меня на мысли о языческой вере в переселение душ, и я желаю лишь одного — чтобы после более или менее долгого сна в ином мире, дух мой в момент нового явления на эту зеленую землю был бы так же свеж и бодр, как после летней дремы. И хотя я готов смириться с моим новым воплощением — человеком, рыбой, земноводным, млекопитающим, стрекозой, травинкой, — я все же молюсь о том, чтобы могучий судья позволил мне возродиться в виде любимой птички, которая время от времени (а чаще всего — заметил — когда меня покидает бодрость) прилетает, точно посланник рая, едва не касаясь воды крылом, буквально ослепляя меня фраанджеликовской синевой неописуемого оперения на спине: стремительный и несравненный зимородок! Чтобы, как он, я мог молниеносно взлететь по тоннелю прибрежных ветвей, подобно тому, как жаждущие жизни души стремятся по коридорам времени.

И теперь я буду наблюдать за кем-то отдыхающим после полудня, как он, лежа в своем гамаке, приоткроет глаз, с восхищенным изумлением приветствуя мой полет, если правда то, в чем нас уверяет суровый и вдохновенный маленький филолог из Зилс-Мария, сын пастора из Рёккена [60] (на которого, как говорят, оказала влияние индуистская идея о перерождении), мир без конца подчиняется жизнерадостному da capo [61] , «вечному повторению одного и того же».

60

Имеется в виду Фридрих Ницше.

61

Da Capo (ит. сначала) музыкальная аббревиатура, используемая композиторами для указания, что следует повторить предыдущую часть.

После обеда ложусь отдохнуть, При пробуждении ждут меня две чашки чая Я поднимаю глаза и на солнце смотрю, Как оно устремляется к Западу. Счастливый тоскует о том, что день слишком краток, Хлопотливому длинным кажется год Тот, кто не ведает радости и ни хлопот В долгом и кратком следует ходу вещей Бо-Цзюйи (VIII в. н. э.)

Мечты около красного дивана

Женщину убаюкивает неумолчный, назойливый стук колес транссибирского экспресса, она задумчиво смотрит на угрюмую и пустынную русскую равнину, которая проносится за окном…

стук вечный колес, обезумевших на колеях поднебесья, замерзшие окна, не видно природы, а позади равнины сибирские, низкое небо, огромные тени безмолвья, которые то поднимаются, то опускаются вниз. Я лежу, укутавшись в плед шотландский, и вся Европа за ветроломом экспресса не богаче жизни моей, что похожа на плед, весь потертый ларцами, набитыми золотом, вместе с которыми еду я вдаль, мечтаю, курю, и одна только бедная мысль меня согревает в дороге. [62]

62

Перевод М. Кудинова.

Этот отрывок из поэмы Блеза Сандрара «Проза о транссибирском экспрессе и маленькой Жанне Французской» прекрасно передает настроение первой части романа Мишель Лебр [63] «Красный диван». Эти стихи, а еще гипнотизирующая атмосфера метафизического триллера Тарковского «Сталкер».

Вполне возможно, что сталкер — то есть гид, проводник, — который ведет рассказчицу в самое сердце Зоны (мифического измерения, где все может быть!), в этой книге не кто иной, как загадочный и обаятельный персонаж по имени Игорь, который по большей части стоит в коридоре, за которым писательница постоянно наблюдает (почти всегда со спины или в профиль), с которым она перекинется парочкой жалких слов по-русски, которые знает, но который, между тем, словно призван ее тайно сопровождать, как грустный ангел-хранитель.

63

Мишель Лебр (р. 1939) — французская писательница.

Ибо меланхолия и ностальгия два главных чувства, которыми пронизан роман.

С одной стороны, грусть по незавершенному (эта мука неудовлетворенности зрелого возраста), но с другой стороны, также и ностальгия по утопиям юности, которые писательница хочет пережить в последний раз, — возможно, чтобы убедиться, что все это окончательно миновало, — пытаясь разыскать старого друга по политической борьбе; товарища по безумной вере в социальную справедливость, в новый мир, в вечную дружбу, в идеалы, которые, как можно догадаться, были близки обоим.

Однако описание мчащихся мимо городов и пейзажей уже само по себе служит ответом, за которым пришла героиня: разруха и запустение посткоммунистического мира, где, словно в немом стенании, сменяют друг друга заброшенные заводы и поля. Впрочем, если правда то, что роман с мрачным наслаждением увлекает нас в атмосферу сумеречных мечтаний, своей разочарованной поэзии падшего мира, возможно, в этой истории также можно усмотреть параллель — хоть и неосознанную — со старинной поэтической традицией Китая: даосской традицией, которую древние учителя обычно называли: навестить друга, не встречаясь с ним.

Хижина на холме Черная лента подъема в тридцать ли Я стучу в дверь, некому отворить, Заглядываю внутрь, там только стол Наверное, он уехал в своей повозке из веток Или ушел порыбачить в осенней воде, Мы встретились, не увидев друг друга. Напрасный порыв, я гляжу вокруг На цвет травы под последним дождем, Шум сосен, в этот вечер у окна Я сливаюсь с этими чудесами, Они моют мне сердце и уши, И однако, нет наслажденья ни хозяину, ни гостю Тогда понимаю я чистый закон, Радость исчерпана, я спускаюсь с горы, Зачем тебя ждать? Цю Вэй (694–789)