Исмаил

Махин-ханум повернулась к Исмаилу.

— Братец Исмаил, ты уж будь с моей сестричкой подобрее, а? Понимаешь меня? Ведь она молодость свою тебе под ноги бросила, не надо платить неблагодарностью!

— А в чем же моя неблагодарность?!

— Короче, отвечай мне, когда ты намерен жениться, говори как мужчина, без уверток и экивоков.

— Не знаю!

— Если ты не знаешь, то кто знает? Пока не скажешь, не слезу с тебя. Ну, говори! Не молчи, говори сейчас же!

Он немного помедлил, потом отвернулся к окошку и ответил:

— Иншалла, после революции.

Женщины в изумлении смотрели друг на друга, потом Махин-ханум спросила:

— Я что-то упустила, а когда же, собственно, революция?

Исмаил рассмеялся:

— Революция будет тогда, когда свергнут шаха. Когда падет монархия, в Иран вернется Господин, и мы возьмем в свои руки судьбу страны.

Махин-ханум сказала:

— Вай, это как же, такой у нас шах, и его не будет? А вместо него имамы будут — так, что ли?!

Она громко расхохоталась и ударила его по коленке. Мать сказала:

— Замолчи, Махин. Что говоришь такое? Бедные имамы.

— Но я правду говорю: где бы они нас ни увидели, тут же на нас святость напускают! — она до того хохотала, что слезы выступили, потом тише произнесла: — Спаси Аллах, столько плохого я за спиной их сказала. Но давай-ка подведем итог: ты, значит, хочешь сидеть, сложа руки, пока не произойдет революция, и только потом женишься? А вдруг не будет ее, так и всю жизнь без жены?

— Революция будет, иншалла.

— Откуда это известно?

— Обетование Аллаха — нет Ему посрамления.

— Значит, как я и сказала: пока на свадьбе твоей не станцую, я не дам Азраилу [39] меня и пальцем коснуться. Быть посему!

В конце весны следующего года было решено активных членов библиотеки вывезти в лагерь в горах. Ночь накануне похода Исмаил провел в библиотеке. Воздух был влажным. Было жарко и душно. Он лежал на старом потертом ковре, подложив под голову книги. В библиотеке пахло бумагой, книгами, пылью. В ушах его сначала долго слышались голоса и крики детей и взрослых, собиравшихся в поход, все время думалось о них. Наконец, он начал задремывать, но тут его стал беспокоить скрип сверчка и непрекращающийся звук капель из крана раковины библиотеки. Это биение капель выводило его из себя, все больше напоминая удары молота по голове. Он встал и плотнее закрыл кран. Капли теперь падали редко, но непрерывный монотонный скрип сверчка, доносящийся неизвестно откуда, не давал покоя. Тоненькие, острые и резкие поскрипывания продолжались без устали. Шея и горло Исмаила были мокры от пота. Дышалось с трудом. Очень хотелось сунуть голову под кран и сполоснуть ее — чтобы волосы, голова, лицо стали мокрыми, и вода капала бы с носа.

39

Азраил — согласно исламским верованиям, ангел смерти.

За несколько дней до того они с Джавадом побывали в горных окрестностях Тегерана, чтобы определить место будущего лагеря и обследовать дорогу. Они шли по глубокой расселине между двух гор, по берегу полноводной реки. Потом по узкой вьючной тропе свернули вправо и полезли по склону вверх. Через час дошли до места лагеря. Это была ровная площадка у подножья горы, рядом с которой возвышались громадные чинары и бил ключ, вода его текла вниз по каменистому склону горы. Они горстями набирали воду из озерца возле ключа и плескали себе в лицо, потом присели у толстых стволов чинар. Прохладный ветерок веял из ущелий, нежно поигрывая с зелеными листьями над их головами. Это было хорошее место для будущего привала и обеда: вода и деревья, и горы, и ветерок, и захватывающая дух панорама. На гладком боку одной из скал крупными черными буквами было написано: «Бог, Шах, Родина». Джавад сказал:

— И тут нагадили! Вставай-ка, сотрем это.

— Шаха сотрем, и достаточно.

— Хорошо, вставай и сотрем!

— Ты и минуты не можешь посидеть спокойно, отдохнуть. Обязательно нужно…

— Вставай, вставай, уничтожим это зловещее имя!

Они добрались до этой скалы и увидели, что до надписи им не достать — она была высоко. Исмаил сказал:

— Лестницу, видно, использовали.

Джавад посмотрел вверх и произнес:

— А мы тоже сейчас сделаем лестницу, задача несложная.

— Каким образом?

— Подожди немного!

Он спустился к источнику, нарвал охапку мяты и простой травы, намочил ее в воде, торопливо забрался обратно к подножью скалы и сказал:

— Значит так, ты будешь лестницей, а я работником городской службы.

— Не понял тебя.

— А что тут понимать? Делай руки ступенькой, а я тебе на плечи стану и сотру это пятно позора.

Исмаил неохотно прислонился спиной к скале и подставил руки ступенькой. Джавад снял кеды. Левой ногой ступил на руки Исмаила, оторвался от земли, встал ему на плечи и начал стирать слово «Шах». Держать его было тяжело. От носков Джавада пахло потом. Исмаил с трудом сказал:

— Проклятье, ты бы хоть в туалет сходил с утра, все бы чуть легче стал, а то у меня ноги в землю уходят!

Запыхавшийся от работы Джавад ответил:

— Много не говори и не дергайся там, стереть имя шаха — дело непростое.

— Слушаюсь, учитель. Я молчу, а ты работай!

Джавад тер мокрой травой по буквам, и они постепенно обесцвечивались. Небо затянуло тучами, и вскоре пошел мелкий дождь, похожий на морось. Исмаил едва держался. Плечам больно было. Джавад со смехом сказал:

— Знаешь, Исмаил, что я вспомнил?

— Ты ничего не должен там вспоминать, давай заканчивай!

— Нет, как хочешь, а послушай.

— Ну, так и быть, говори.

— Я вспомнил победу в Мекке, когда имам Али стоял у Каабы на плечах Пророка и сбрасывал идолов язычников.

— Ты плохо понял этот эпизод. Если бы имам Али так долго стоял на плечах Пророка, как ты, Пророк бы скинул его. Быстрее, говорю, кончай!

Джавад переступил ногами на его плечах.

— Это ты неверно понял, суть в том, что твоя роль важнее моей!

— Ничего не хочу слышать, не нужна мне важная роль, слезай лучше!

— Подожди еще чуть-чуть, отполирую теперь, чтоб ни следа от пятна позора не осталось в этих горах.

Между тем дождь стал крупным, и поднялся ветер, который бросал его струи на скалу.

— Все, я кончил, ставь руки, спущусь.

Исмаил, тихонько рассмеявшись, вновь сделал ступеньку из рук, и Джавад соскочил. Они побежали под широкий кров чинар, где было еще сухо, и посмотрели оттуда на скалу: остались только слова «Бог» и «Родина». На месте слова «Шах» темнело бесформенное пятно, по которому хлестал дождь, еще больше размывая и смывая его. Джавад блеснул глазами и со смехом заметил:

— О Аллах дорогой, ведь Он нам чудо явил. Во-первых, я, во-вторых, тучи, в-третьих, дождь, в-четвертых, ветер.

Исмаил мрачно посмотрел на него.

— Не забудь, в-пятых еще я!

Дождь все хлестал, белыми толстыми струями. Но через несколько минут из прорыва облаков сверкнуло солнце, и прохладный ласкающий ветерок донес запахи гор, камней и земли. Мелкий дождь еще сыпал, и в золотом сиянии солнца виден был серебряный блеск дождевых капель. Земля жадно пила влагу, а весенние травы с явным удовольствием отдавались умыванию. Исмаил завороженно смотрел по сторонам, а ветерок ласкал его волосы.