Испорченная кровь

— Что это? — спрашиваю я, указывая на

беспорядочную кучу на полу.

— Это моя педаль. Я обернул резину вокруг

карандаша. Вырезал подошву у одного из своих

ботинок для педали.

— Откуда ты взял резину?

— Из холодильника.

Я киваю. Гениально.

— Это мой малый барабан. — Он указывает на

меньшее ведро. — И бас...— Большое, повёрнутое на

бок.

— Можешь прислонить меня к стене? Обещаю,

я не буду опираться на ногу в гипсе.

Он оставляет меня у стены рядом с барабанной

установкой.

Я

опираюсь

спиной

о

стену,

взволнованная, что оказалась вне кровати и на

своей... ноге.

Айзек

садится

на

край

подоконника.

Наклоняется, чтобы проверить педаль, и начинает

играть.

Закрываю глаза и слушаю его сердце. Это первый раз,

самый первый раз, когда я встречаюсь с этой

стороной Айзека. После всех лет. Без его разрешения,

я включаю фонарик и направляю луч на него, как

центр внимания. Он кидает мне предупреждающий

взгляд, но я просто улыбаюсь и продолжаю светить

на

него.

Этот

момент

заслуживает

чего-то

особенного.

Примерно четыре дня до Рождества. Плюс

минус день или два. Я делаю всё возможное, чтобы

следить за временем, но теряю несколько дней по

пути. Они ускользнули от меня и испортили мой

воображаемый

календарь. Ускользнули от той,

которая сошла с ума и мочилась под себя, как

некоторые пациенты в психбольнице. Айзек говорит,

что я была в таком состоянии неделю. Так что, в

любом случае, скоро Рождество.

Рождество в темноте.

Рождество на чердаке.

Рождество с талым снегом и бобами из

консервов.

Когда

мы встретились, было Рождество. И

Рождество было, когда случилась нечто плохое.

Смотритель Зоопарка сделает что-то на Рождество. Я

знаю. Это поражает меня. Оно сидело там, в моём

подсознании, всё время.

Я громко всхлипываю. Айзек внизу, и не

слышит меня. И тогда я совсем не могу дышать.

— Айзек. — Хрипло кричу я. — Айзек!

Ненавижу это чувство. И ненавижу, как оно

неожиданно настигает меня, поэтому я всегда не

готова. Не знаю, что подавляет больше: тот факт, что

я не могу дышать, или осознание того, что это было

достаточно мощным, чтобы украсть мо ё дыхание. В

любом случае, я должна добраться до ингалятора.

Айзек нашёл их в колодце. И принёс один. Куда он

его положил? Я беспомощно оглядываю комнату. В

верхней части шкафа. Поднимаюсь с постели. Это

тяжело. Когда я на полпути, мужчина входит, внося

дневную норму нашей древесины. Он бросает охапку,

когда видит мо ё лицо. Срывается к шкафу и хватает

ингалятор. Затем проталкивает его между моими

губами. Я чувствую холодный порыв, воздух

проникает в мои лёгкие, и я могу снова дышать.

Айзек выглядит обозлённым.

— Что случилось?

— У меня был приступ астмы, идиот.

— Сенна, — говорит он, поднимая меня на

руки и опуская обратно на постель, — девяносто

процентов времени твои приступы астмы являются

следствием стресса. Теперь. Что случилось?

— Не знала, что мне нужны причины, —

огрызаюсь я. — Помимо того, что я застряла в доме

изо льда с моим...

Я не нахожу слов.

— Доктором, — заканчивает он.

Я изгибаюсь, пока не отворачиваюсь от него.

Мне

надо

подумать.

Мне

нужно

сформулировать структуру для своей теории. Как

повороты

кубика рубика.

Айзек

даёт

мне

пространство.

Я заперта в доме с моим врачом. Он прав.

Я заперта в доме с моим врачом.

Я заперта в доме с моим врачом.

С моим врачом.

Врач.…

Наступает Рождество. Айзек очень тих. Но я

была не права, мы не едим бобы. Он готовит

праздничный обед на нашей маленькой самодельной

печи на чердаке: консервированную кукурузу,

тушёнку, зеленые бобы и, в довершение ко всему,

банку с начинкой для т ыквенного пирога. На завтрак.

На данный момент мы счастливы. Тогда Айзек

смотрит на меня и говорит:

— Когда я впервые открыл глаза и увидел тебя,

стоящую надо мной, то почувствовал, что вздохнул

впервые за последние три года.

Я сжала зубы.

Заткнись! Заткнись! Заткнись!

— Мы знали друг друга лишь три месяца, —

говорю я. — Ты не знаешь меня.

Но, хоть я и произношу эти слова, знаю, что это

не так.

— Ты был просто моим доктором...

Айзек выглядит так, как будто снова и снова

получает пощёчины. Я бью его ещё раз, чтобы

положить этому конец.

— Ты зашёл слишком далеко.

Он выходит, прежде чем я могу сказать что -то

ещё.

Я прячу лицо.

— Пошёл ты, Айзек,— говорю в подушку.

В полдень включается свет.

Голова Айзека появляется в проёме через

минуту.

Интересно,

где

он

был. Ставлю на

карусельную комнату. Мужчина бросает взгляд на

моё лицо и говорит:

— Ты знала.

Я знала.