Исповедь Плейбоя

— Нет. Деньги у меня есть.

— И чем ты планируешь ее обеспечивать? У моей дочери большие запросы.

Кошка поджимает губу.

— Хочу открыть ресторан.

Сгружаю на тарелку свежую порцию, и женщина берет свежий блинчик, складывает его в четверо и кладет в рот.

— Ну с этим ты справился лучше, чем ее бабушка.

Наверное, в ее словах скрыт какой-то тайный смысл, потому что Эвелина с шумом выдыхает, и делает то, чего я раньше никогда не видел: прислоняется лбом к моему плечу, сперва улыбается, а потом беззвучно плачет, дергая плечами, словно заевшая игрушка.

— Если ты ее обидишь, - продолжает Розанова, - то не найдется на карте такого места, где бы мы тебя не нашли. Это понятно?

В башку лезет какая-то хрень о том, что я и сам за нее кого хочешь обижу, но в моем поломанном состоянии это будет просто нелепый пафос, поэтому просто обнимаю Кошку за плечи. И надеюсь, что проверку я с горем пополам прошел.

— Я сама поговорю с отцом, - говорит Розанова, прежде чем уйти. – Я позвоню, когда будут… хорошие новости. Дай ему пару дней.

Эвелин порывисто обнимает ее, и они выходят за порог, о чем-то еще долго разговаривая на улице прямо под моросящим майским дождем.

****

Эвелина возвращается в дом только через час: еще долго сидит в плетеном кресле на крыльце, подтянув колени до самого подбородка и просто смотрит на дождь. Я даже примерно догадываюсь, о чем она думает, потому что и у меня бывали моменты, когда укрывало так, что не хотелось видеть вообще никого, даже собственное отражение. Надеюсь только, что у нее обычный приступ женской меланхолии, а не самокопание экскаваторным ковшом.

Я держу наготове горячий чайник, и как только Кошка переступает порог кухни, силой всучиваю ей чашку. Она делает такой жест бровями, будто получила от меня не просто жест искренней заботы, а яйцо Фаберже. Усаживается на барный стул и алчно смотрит на горку блинчиков, которые я успел сложить треугольниками.

— Ты знаешь, что моя бабушка была настоящей мастерицей их готовить? – говорит она, поближе подтаскивая тарелку.

— Судя по комплименту твоей мамы, теперь знаю.

— Это был не просто комплимент. – Эвелина все-таки решается взять один, откусывает и медленно, с расстановкой жует. Потом жмурится, и подпирает голову кулаком. Наверное, если бы Кошка в самом деле была кошкой, то уже бы прогнулась в спинке и пришла гладиться. – Руслан, я уже говорила, что люблю тебя? Нет? Считай, что сказала.

Мне кажется, она делает это нарочно. Выбирает самый странный и неподходящий момент из всех возможных, чтобы сделать признание. Ни на секунду не сомневаюсь, что Эвелина не бросает слова на ветер и не говорить об этом запросто, для красивого слова или чтобы подчеркнуть, как ей нравится моя готовка. Она в самом деле меня любит, и чтобы не краснеть, как малолетка, говорит об этом вот так: на кухне, за чашкой чая, после разговора с ее матерью, который, как я думал, поставит на нас большой и жирный крест.

— Скажи это еще раз, - прошу я, и тоже свожу важность момента к простому трепу: стоя к ней спиной, заправляю кофеварку. А руки дрожат так, что приходится поставить чашку не на блюдце, а на стол, чтобы посуда не звякала, будто у перепуганной школьницы.

— Я люблю тебя, Кот, - бесхитростно повторяет она. – И я буду рада, если ты расскажешь про ресторан не только моей маме, но и мне.

Так вот что они обсуждали на улице.

Когда кофе готов, я сажусь напротив Эвелины, стараясь не тревожить еще конкретно болящую ногу. И, неожиданно для самого себя, начинаю рассказывать ей про Амстердам, про то, что потихоньку изучаю варианты покупки бизнеса и вида на жительство. А когда прихожу в себя – мы уже сидим в гостиной на полу с блокнотом и с ноутбуком, и кучей распечаток, которые я сделал со своего телефона, когда нарезал круги возле того маленького ресторанчика на набережной.

— Руслан? – Эвелину явно смущает мое внезапное молчание.

— Знаешь, я ведь никому еще не рассказывал, - почему-то смущаюсь я.

У меня никогда не было глобальных планов. То есть, пока я не стал эскортником, все в моей жизни было по типовому стандарту, как стройка: во столько-то лет закончу учится, пойду работать на типовую зарплату, возможно даже стану хорошим учителем и получу пару грамот за выдающие успехи моих учеников. Когда я понял, что не хочу укладываться в «стандарт», я перестал думать наперед. Просто жил, как жил, просто наслаждаясь внезапными почти халявными деньгами и возможностью больше не напрягаться, когда высылаю матери очередной денежный перевод. Где-то впереди маячила перспектива накопить достаточно денег, чтобы вложить их в бизнес, который будет меня кормить, когда я «уйду на покой».

А потом случился Амстердам, снег, Эвелина на том мосту – и я вдруг захотел бросить якорь.

Ну потому что даже у проститутки может быть розовая мечта, даже если все остальное в ее жизни опошлено разовым трахом, «куниками для мамочки» и групповухами, в которых ты нужен только в качестве исправно работающего болта.

Мне хотелось розовую мечту так сильно, что я продолжал думать о ней, даже когда Эвелина снова на месяцы исчезла из моей жизни. Но это было как-то слишком странно для циничного мужика: хотеть стабильности просто так, не по принуждению, а как часть идиотских фантазий, в которых у меня была другая жизнь, другая женщина, желтый дом с окнами на канал и дождем на мансардном окне.

Я не сразу соображаю, что моя пауза затянулась, и Эвелина потихоньку, на четвереньках прямо по фотографиям и заметкам ползет ко мне, чтобы через секунду повалить на лопатки. И ее белоснежные волосы щекочут нос, пока она изучает мое лицо с видом ювелира, отрывшего редкий алмаз в детской песочнице.

— Если бы мои родители не приняли тебя, у меня бы больше не было никакой семьи.
– говорит она просто и открыто, настолько искренне, что я закрываю глаза, лишь бы случать ее только сердцем. Совершенно тупая сентиментальность, хрен знает откуда выросшая, но по фигу, вообще все равно, даже если я за пару секунд теряю всю свою брутальность. Может, я всегда таким был: просто нормальным парнем? – Моей семьей был бы ты, - уже мне на ухо, добавляет Кошка.

Глава тридцать четвертая: Плейбой

Инна напоминает о себе к концу следующей недели. Эвелина осталась дома: готовится встречать в гости своего адвоката, после того, как у него в офисе на днях устроили погром. Мы оба знаем, кто постарался, и, честно говоря, был уверен, что на этом и закончится ее модный крутой адвокат, но нет: мужику хоть бы хны. Мне уже реально интересно посмотреть на него, хоть что-о подсказывает, что после этой встречи у меня случится первый в жизни приступ ревности. Наверное, потому, что кошка как-то обыденно сказала, что чуть было в него не влюбилась.

Я как раз выхожу из больницы, где был на плановом осмотре, когда звонит телефон и на экране появляется знакомое имя. Почти уверен, то услышу недовольное ворчание, но вместо этого в трубке только беспорядочный плач и всхлипывания. На мои попытки успокоится и перезвонить, Инна только еще сильнее плачет и кое-как проговаривает, что ей очень-очень нужно со мной встретится у меня на квартире.

— Я не могу, - стараясь выдержать ровный тон, отказываю я. Догадываюсь, что если у нее истерика, она попытается принять меня вместо успокоительного.