Исповеди на лестничной площадке

И Александра, брата младшего к своему бизнесу пристроили. Легкие водочные деньги оказались погибелью для Саши, который до этой торговли за праздничным столом больше одной рюмки не выпивал. А тут стал попивать, и еще дед не умер, а Сашка стал пить запоями.

Такое вот счастье Еленино, отец был пьяница, и муж стал пьяница.

Надо сказать, Лена держалась молодцом: всегда нарядно одетая, подкрашенная, выглядела моложе своих лет, и о том, что Саша пить начал я узнала уже, когда они разбежались.

Я тогда свою научную работу бросила, в бухгалтеры подалась, и времени свободного не имела, такая круговерть была на работе.

Когда отец умер, Сашка еще с Леной жил, помогал ей хоронить, а спустя год или два выгнала она его, осталась в четырехкомнатной квартире одна с сыном.

А Александр вскоре умер. Какая-то была у него болезнь, при которой пить нельзя было.

– Подумай, отец до восьмидесяти четырех лет дожил, всю жизнь употреблял, с самых военных лет, и всю свою милицейскую жизнь, и на пенсии потреблял, а Сашка и десяти лет не выдержал, убрался, - сказала мне Лена, когда я спустя несколько лет узнала, что Александра в живых нет.

А Игорь тогда бомбил, и как-то раз нас с Алешкой подвозил, рассказал, что у него все в порядке, наладилась, наконец, жизнь, а как уж там наладилась, если бомбил, не знаю.

Денег с нас, как с бывших соседей, он не взял.

Лена держалась мужественно, работала с утра до ночи, Коля учился, жизнь шла.

Несколько раз я видела Лену с красивым мужчиной, моложе ее.

Они жарили шашлыки в саду, и столкнулись с нами, когда мы вернулись с дачи. Это уже после 2000 года, до этого у нас дачи не было.

Они упорно угощали нас остатками шашлыка, веселые, пьяные, счастливые, и тарелку с шашлыками нам в лифте отдали, не удалось мне отвертеться. Алешка взял, и вечером поужинал шашлыком, а я в благодарность подарила им сумку грибов. Опят в том году было видимо невидимо.

Ленка была веселая, смеялась, грибы взяла, а на другой день, когда я пришла ей давать инструкции по поводу приготовления грибов, оказалось, что она ничего не помнит, и страшно удивилась, обнаружив в холодильнике грибы.

– Я его спросила, - сказала она, - неужели мы еще и за грибами съездили, а он тоже не помнит.

Еще пару раз я видела Лену с этим кавалером, а потом он вдруг исчез.

Лена переживала, и очень. Я встречала ее сильно пьяной. И раз и другой и третий, и волноваться начала, как бы она не втянулась: когда отец алкоголик, привыкают быстрее, чем обычные люди.

Но Лена справилась. Здоровые гены Марии Ивановны перевесили, да и бабкой она стала, Коля женился, и жили молодые в соседнем доме.

С внучкой я ее встречаю часто, преданная из нее получилась бабушка, то в театр они направлялись, то в цирк, то просто за стеной звенел девчоночий голосок.

Второго ребенка родить не сложилось, зато теперь вся любовь внучке, думала я.

Елена сделала в своей четырех комнатной квартире грандиозный ремонт, все перепланировала, любо-дорого посмотреть. Кухня соединена с комнатой аркой, и коридор присоединен к объединенному туалету и ванной и даже джакузи там поместилось. А как зайдешь - большой холл, получившийся из одной из комнат и прихожей.

Только шум и грохот во время ремонта стоял до небес, а у Лиды как раз второй внук родился, Анечкин сын, и она ходила к строителям, просила два часа спокойного времени после обеда, чтобы мальчик мог поспать.

И строители согласились, занимались в эти часы более тихими работами.

Два месяца работ и, пожалуйста, можно водить народ на познавательные экскурсии, как из халупы просторные и красивые апартаменты соорудить.

***

Прошло два года, как Лена закончила ремонт, и мы только-только отдохнули от шума, ремонтировать начали Сидоренко.

– Петя сказал, делайте ремонт, я все оплачу, - поясняла мне Лидия, чтобы я не думала, что они ремонтируют на свои пенсии.

Тогда как раз мы подсуетились и Лидины рабочие, молдаване, нам двери поменяли. Дешевле получилось за машину платить пополам.

***

Маленькому гномику, соседу Сидоренко, было плохо. Николай Витальевич сидел на диване и отрешенно смотрел мимо нас.

У него случился инсульт, он лежал в больнице, а сейчас Лида забрала его домой, но лечение продолжала.

Попросила меня делать уколы, и только в выходные к ним приходила медсестра, так как я уезжала на дачу.

Николай Витальевич, которому еще и не много лет было, всего только за 80 перевалило, был кроток, тих и покорен, по требованию жены ложился на постель, она помогала ему приспустить штаны, и я делала укол.

После укола он продолжал лежать до тех пор, пока Лида не говорила ему, что можно вставать, и он медленно, но самостоятельно поднимался, садился на стул, который придвигала ему жена, и сидел, глядя на нас прозрачными, выцветшими голубыми глазами.

– Так он может сидеть долго-долго, и даже есть не просит, а только если предложишь, и усадишь за стол, тогда он покушает немного, - с горестным вздохом сказала Лида.

Уколы не казались мне эффективным лечением при таком его состоянии, мне казалось, что лучше бы ему поделать капельницы, но Лида сказала, что курс капельниц ему сделали в больнице.

– Угасает он, - говорила Лида, - не знаю, сколько и протянет.

Я не возражала, видно было, что только чудо поможет ему выкарабкаться обратно в деятельную жизнь.

– Но он ведь болей не испытывает, не мучается?

– Нет, Зина, нет, хоть это его минуло.

Разговор происходил летом, а зимой, в декабре, он умер. Я летала к сыну в гости, а когда вернулась, муж сказал мне, что Сидоренко похоронили.

Николаю Витальевичу было за восемьдесят, он перенес инсульт, и смерть его не представлялась чем-то неожиданным и преждевременным, рано или поздно всем придется туда перебираться, куда ушел Сидоренко.

Лида всплакнула, когда я при встрече выразила ей соболезнование, сказала, что скучает, вспоминает мужа.