Исповеди на лестничной площадке

Но огорчаться не следует, нужно проявлять терпение и понимание: есть приказ топить с первого октября, а до этого в средней полосе нашей страны тепло, и никакие капризы природы не подвигнут ЖКО внять голосу рассудка и начать топить раньше.

А вдруг зимой будут сильные морозы и большой перерасход топлива?

Зато в конце апреля, когда температура на улице поднимается иногда до 25 градусов тепла, батареи будут ненужно горячими: есть приказ топить до 1 мая, и все тут.

А какой человек в здравом рассудке поступил бы также своем доме, когда он сам решает, топить или нет?

Но советским государственным учреждениям здравый смысл не указ. И Российским тоже.

И в такой вот сентябрь, в воскресный день, промерзнув дома, я с отвращением выхожу на улицу в промозглость холодного облачного дня. У подъезда я встречаю Лиду, она идет в черной велюровой шляпке и теплом ярком пальто домашней вязки, и на этот раз я не задаю вопросы, откуда это пальто, я знаю, что Лида сама связала себе это ослепительное радостное пальто, освежающее унылость дождливой осени.

***

Наши дети ходили в одну школу, но учились в параллельных классах, и только в восьмом, когда образовался математический класс, они оказались вместе, как когда-то в детском саду.

Общение мое с Лидой, теперь, после того, как наши дети попали в один класс, стало более частым.

Лида любит поговорить, и иногда у меня после встречи с ней кружится голова.

Она смотрит на человеческие отношения с неожиданной для меня стороны, обсуждает их тщательно, вертит в разные стороны, и некоторые ее огорчения с моей точки зрения недостойны внимания.

Она что-то рассказывает о событиях в 8 "а" классе, как-то предположительно рассказывает.

Я ее уточняю, говорю, что не этот сделала промах, а другой.

– Смотри, как ты много знаешь про то, что творится в их классе, а мои мне ничего не говорят, молчат.

– А ты их расспрашиваешь, интересуешься?

– Да, конечно

– А я нет, вот сын мне все и рассказывает, еще сердится, что не слушаю, когда мне некогда. А если их расспрашивать, они и молчат, на всякий случай.

– Может быть, ты и права, - говорит Лида серьезно, хотя я на самом деле слегка подшучиваю над ситуацией и над ней, - они ведь подростки, а подростки скрытные.

– И потом их ведь двое, они могут друг с другом все обсудить, - добавляю я.

***

***

Лихие девяностые отмечены были в нашем подъезде не только разведением кур и кроликов.

Ограбили две квартиры, одну не помню уже чью, а вторую квартиру Вороновых. Они живут над Сидоренко, и эту семью я знаю хорошо: он работает в институте в нашем отделении, а она была классная руководительница нашей дочери.

У них трое детей: две дочери и сын.

Ограбили их как раз в тот момент, когда они решили на всякий случай поставить железную дверь.

Дверь привезли, когда их не было дома, и под прикрытием, что они ее ставят, воры вскрыли квартиру и утащили всю аппаратуру, и почему-то собака, большая взрослая овчарка их допустила, даже не облаяла.

Валя даже видела этих воришек, когда они стояли у квартиры Вороновых с железной дверью.

– Если бы собака лаяла, - говорила она мне позже, - я бы обратила на них внимание, а так, вижу, люди работают, дверь снимают, железная рядом стоит, мне и в голову не пришло ничего плохого.

Утащили всю аппаратуру: сложили в большую сумку и вынесли, и кто-то даже видел их с этой сумкой, но все равно их не поймали, а может быть, не очень-то и ловили.

Были происшествия и хуже.

Володю с шестого избили на улице.

Он только-только вернулся из армии, тогда еще женат не был, выскочил за сигаретами в ларек внизу, прямо под окнами в десяти метрах от подъезда, а вернулся избытый и окровавленный. Его увезли в травматологию, и довольно быстро выписали, а он плохо себя чувствовал, работать не мог, пошел на прием к врачу в нашей поликлинике, отстоял очередь, и врач, несмотря на благополучную выписку из стационара, назначил рентген.

Он героически, теряя сознание, в тот же день два часа потерял, пока попал на рентген, а снимок показал, что у него травмировано легкое и кровоточит. Его скорее прямо из рентген-кабинета в хирургию.

Все это рассказал мне Андрей, рассказывал, когда уже опасность миновала. Мы вместе поднимались на лифте, он с пустыми ведрами после полива огорода, я с сумкой с продуктами.

И как я понимала, выжил Владимир Андреевич только благодаря своему здоровью и молодости, а другой, похилее, успел бы загнуться, пока получил надлежащую медицинскую помощь.

Но обошлось.

***

Про ближайших соседей знаешь больше всего, да и семья там была большая, пять человек.

Мы не дружили так, как принято в России, на днях рождениях друг с другом не выпивали, но вот ножи и вилки, да и стулья я много лет подряд занимала у соседей как само собой разумеющееся, компании у нас собирались большие, и моей скудной посуды на всех не хватало, а ножи и вилки друзья не догадывались мне подарить, вот только чайный сервиз, из которого чай пили, и столовый, с которого закуску подцепляли, были их подарки в складчину.

Побиралась больше я, чем они, я только вот банки трехлитровые отдавала Марии Ивановне, она компоты закрывала, а мы соки покупали, тогда соки продавали в трехлитровых банках, и банки оставались.

Мария Ивановна мне компотами отдавала, ни за что не хотела в долгу остаться, такой уж у нее был характер.

Ни секунды не сидела без дела, и иногда не упрекала окружающих, что они не такие трудолюбивые, как она, не упрекала, а могла бы.

Регулярно подметала пол на лестничной площадке возле наших дверей.

Я застукаю ее за этим занятием, стыдно мне, что из раза в раз она метет, а иногда бы и мне следовало: их пятеро, нас четверо, пыль и песок на ковриках на 4/9 наши.

Я каждый раз клянусь:

– Вот Мария Ивановна, я с делами управлюсь, и тоже подмету. Как просвет будет.

– Какой у тебя может быть просвет в делах, Зина? У нас один ребенок на четверых взрослых, и мы с утра до вечера колготимся, а у тебя двое на руках, муж с утра до вечера работает, ты тоже работаешь, и тебе бы дома управиться.