Исправляя ошибки

Пленник спокойно покачал головой. Это движение могло иметь множество значений, но на самом деле выражало сейчас лишь сожаление — о том, что предостережение генерала, хоть и всецело правдивое, теперь не играет никакой роли. Магистр рыцарей Рен был почти уверен, что Сноук оставил его — а вернее, положил ему умереть, чтобы, играя на чувствах генерала Органы, спровоцировать размолвку между нею и Верховным канцлером. Только что меняет этот факт? Ровным счетом ничего.

«Хотите говорить откровенно? — спросил, наконец, Кайло. — Так послушайте-ка меня, мама. Для своего же блага, для блага ваших друзей забудьте, что у вас когда-то был сын. Или, если угодно, думайте, что Бен Соло в самом деле погиб на Явине — это будет самой милосердной правдой для вашего сердца. Не пытайтесь помочь мне. Верховный лидер желает именно этого».

Органа изумленно уставилась на него. Бен говорил не как военнопленный, ведущий борьбу с палачами, а как человек, которому не безразлична ее судьба — именно этот человек совсем недавно спас ей жизнь. И тот же человек не нашел в себе сил убить мать, когда мог это сделать.

Но то, что он говорил, казалось ей совершенно немыслимым.

На долю секунды Бен призадумался: какого, собственно, черта он делает? Ведь лучшее, что можно предпринять в той ситуации, в которую он угодил — это заткнуться и приготовиться сражаться если не за свою жизнь, то по крайней мере за доброе имя магистра рыцарей Рен; за то, чтобы умереть достойно, не снискав славы предателя. А в том, что он умрет в любом случае, юноша не сомневался. Даже если уступит властям Республики. Верховному канцлеру нужна показательная расправа над преступником как ответ на поступок Терекса, чтобы удовлетворить жажду мести своего народа — не только за Тид, но и за систему Хосниан. А если глава правительства желает приговорить преступника к высшей мере, он сделает это — или так, или эдак.

Искать помощи у Сопротивления? Зачем? Даже если его мать не лжет канцлер наверняка не поверит ей. Кайло Рен — его единственный козырь, нельзя позволить этому козырю одурачить себя и скрыться. Но даже если отыщется возможность бежать, тогда ему придется предстать перед Верховным лидером, который предал его, и которого (чего греха таить?) он, Кайло, предал тоже. В тот самый час, когда спас генерала Органу, он подчинялся запретным сыновним чувствам, а вовсе не туманным желаниям своего учителя — Сноук, конечно, сразу поймет это. Не говоря уж о преступной влюбленности, за один намек на которую рыцарю Рен можно поплатиться головой.

Кайло был готов к смерти; во всяком случае, ему хотелось так думать. По большому счету, он жалел только о том, что так и не сумел разыскать Люка Скайуокера. Этой встречи он желал, как голодный человек желает пищи, а жаждущий — влаги. Но теперь надежды на нее почти не осталось.

Все зашло слишком далеко. И он, и его мать должны отыграть отведенные им роли до конца. Ее задача — не поддаться на провокацию; его задача — быть верным Сноуку, полноценно исполнить то, чего желает Верховный лидер. Сидеть смирно, не дергаться, собраться с силами и держать язык за зубами, пока это возможно. Так поступил бы любой человек, преданный Первому Ордену — начиная с обыкновенных штурмовиков и заканчивая высшим командованием.

Тогда почему он сейчас так живо убеждает генерала Органу не идти на поводу у врагов и не пытаться освободить пленника, ведь этого поступка власти Республики ей не простят? Неужели в нем вопреки всем его внутренним зарокам вновь пробудился наивный дурачок Бен Соло, который слепо позволял своей родне вертеть собой, как угодно?

«Если вы в самом деле хотите победить в этой войне, не думайте обо мне — заботьтесь, как и прежде, о всеобщем благе. У вас это хорошо выходит».

— Бен… — едва слышно прошептала Лея с мольбой и со слезами в голосе.

Без сомнения, сейчас в нем проявилась светлая природа. Но неужели Свет требует именно этого — оставить все, как есть, позволить Бену погибнуть?

«Попробуйте немного пораскинуть мозгами — и поймете, что я прав», — грубо отозвался Кайло.

Лея хотела возразить, однако в это время голос первого пилота громко сообщил, что корабль вышел на орбиту луны, и пассажирам надлежит приготовиться к посадке. Диггон воспользовался удобным случаем, чтобы прервать разговор генерала Органы с заключенным. Он подозревал, что Лея и ее сын способны общаться через Силу — так, что другие не могут их услышать, и это обстоятельство отнюдь не приводило его в восторг, хотя майор и знал, что бессилен им помешать.

… Исправительная тюрьма на Центакс-I была одной из самых старых среди тюрем Новой Республики. Воздвигнутая здесь почти две сотни лет назад, и лишь один раз — во времена Войн Клонов — переоборудованная на время в военный гарнизон; но немного позднее, уже в эпоху Галактической Империи, вновь сделавшаяся местом наказания, в основном, военных и политических преступников — опасных элементов, которых нежелательно было увозить далеко от столицы, из-под пристального внимания властей.

С первого взгляда тюрьма напоминала бункер: бесконечные коридоры, многочисленные уровни, уходящие далеко под землю, стальные решетки — холодная строгость во всем, вплоть до мельчайших деталей. На поверхности спутника располагались только несколько строений. В частности, основной пропускной пункт и две посадочные платформы — для легких судов и для грузовых.

Транспортник приземлился на одной из них, всего в ста метрах от блокпоста.

У подножья трапа сопровождающую пленника процессию встретил вооруженный отряд местных охранников. Увидев Клауса Диггона, стоявшие впереди офицеры, как полагается, отдали честь.

Теперь уже целая небольшая толпа направилась к тюремным воротам.

Лея шла позади. Миссия, возложенная на нее Диггоном, была исполнена, оттого майор потерял к генералу интерес. Надломленная горем пожилая женщина потихоньку семенила следом за остальными — и ей казалось, словно это не Бена, а ее саму ведут туда, откуда ей уже не дано возвратиться. Теперь она готова была на что угодно, лишь бы изменить то, что случилось. Но что толку от ее горячей готовности и от ее заботы, если сам Бен бесповоротно их отверг?

Как ей теперь быть? Как спасти того, кто не желает спасения?

Ее шаг все больше замедлялся, силы как будто оставляли генерала вместе с надеждой. В какой-то момент она и вовсе остановилась. Низко опустив голову и захлопнув накрепко веки, Лея беззвучно зарыдала.

Ветер холодил залитое слезами ее лицо, развивал волосы у лба. Кто-то из охраны подбежал к ней, предлагая помощь — Органа никак не отреагировала на это, словно не услышала. Погруженная в свое несчастье, она не замечала ничего вокруг. Перед глазами у нее стояло лицо сына.

«Я люблю тебя…» — Этот безмолвный крик вырвался из самого ее сердца так неожиданно, что Лея сама изумилась.

Но еще удивительнее оказалось то, что Бен услыхал его и вдруг обернулся, взирая на мать каким-то совершенно новым взглядом. Выражение, возникшее на его бледном лице, трудно описать — слишком много чувств оно вмещало: и неверие, и настороженность, и вместе с этим трепетный, беззаветный, почти детский восторг. Несомненно, это было то самое просветление сердца, те самые надежда и раскаяние, которых так долго ожидала от него мать и которых, как Кайло понял только теперь, он сам ждал от себя столь же долго и отчаянно. Нынешний его взгляд мог бы принадлежать восьмилетнему Бену Соло, если бы мама в роковой день их разлуки позволила бы сыну остаться дома, рядом с нею.