Испытание правдой

— Там по соседству был лагерь для обрезанных мальчишек, и иногда у нас бывали совместные вечеринки или танцы… хотя я знаю, что некоторые наши мамаши возражали против того, чтобы их дочери из Гринвича и Коннектикута путались с хасидами…

— И так ты встретилась с будущим ортодонтом и продолжила с ним знакомство в лесах?

— Да, все было так прозаично. И знаешь, это просто… случилось. Япознакомилась с этим парнем на танцах у костра, он предложил мне прогуляться у озера, а потом мы как-то оказались под деревом и уже занимались этим.

— Но ты ведь была едва знакома с… как там его звали?

— Моррис. Ты права. Я знала его всего каких-то десять минут до того как позволила ему залезть ко мне в трусы.

— Почему ты считаешь необходимым рассказать мне об это?

— Потому что это еще один пример идиотизма нашей жизни. И потому что я здесь впервые с тех пор.

— Так ты поэтому захотела навестить меня?

— Наконец-то до тебя дошло. — На ее губах заиграла сардоническая улыбка. — Романтическое дежавю у озера.

— Тот эпизод был романтическим?

— Ты, должно быть, шутишь. Тем более что у Морриса вся задница была в прыщах.

Я не смогла удержаться от смеха.

— И когда воспитатель застукал тебя с Мистером Прыщавая задница…

— Меня выгнали из лагеря и с позором отослали обратно в Бруклин. Твой дед два месяца со мной не разговаривал, а моя мать не уставала повторять, что я шлюха.

— Должно быть, это выглядело забавно.

— Послушай, между родителями и детьми всегда сложные отношения… ты и сама это испытаешь.

— Нисколько не сомневаюсь.

Мы замолчали.

— Как такое может быть, чтобы тридцать четыре года пролетели так быстро? — заговорила она первой.

— Для меня и год тянется слишком долго.

— Подожди, пока тебе стукнет пятьдесят, — время будет попросту испаряться. Не успеешь глазом моргнуть — вот тебе Рождество, еще раз моргнул — уже лето. Ты понимаешь, что тебе осталось — сколько? — двадцать, двадцать пять раз вот так моргнуть, и задумаешься: что же в сухом остатке? Вот тогда ты и начнешь совершать глупые паломничества на берега каких-то дальних озер, где трахалась с прыщавым мальчишкой.

В коляске завозился Джеффри. Мама сказала:

— Пожалуй, это знак, что мне пора заткнуться.

Она отвезла нас обратно в Пелхэм. Высадив нас у дома, она казалась от моего приглашения зайти на чашку чая, сказав, что ей пора двигаться в Брюнсвик и готовиться к визиту в Боуден. Но она все-таки вышла из машины и поцеловала Джеффри на прощание.

— Не доставляй своей мамочке лишних хлопот, — сказала она ему. Джефф лишь прогукал что-то в ответ.

Потом она совершила нечто необъяснимое — она обняла меня. Конечно, это не были укутывающие (дай-ка я согрею тебя материнским теплом)объятия, но все-таки… Мама редко расточала ласки.

— Ты знаешь, где меня найти, если я тебе понадоблюсь, — сказала она и укатила.

На следующий день, в библиотеке, Эстель сказала:

— А мне понравилась твоя мама. Настоящая оригиналка.

— Это уж точно, — ответила я. — Но, к сожалению, не самый счастливый путник на нашей планете.

— Знаешь, многое зависит от среды.

— Какой еще среды?

— Быть оригиналом гораздо легче в таких местах, как, скажем, Нью-Йорк. Но в маленьком городке вроде Вермонта? Это все равно что циклону гулять в колодце. Слишком тесно.

— Ну, это мягко сказано, — заметила я.

Разумеется, я не собиралась превращаться в циклон, застрявший в Пелхэме. Я изо всех сил старалась поддерживать в себе оптимизм и смотреть на мир в перспективе. Работу в библиотеке нельзя было назвать обременительной — подборка книг, выдача книг, заказ книг, разговоры с немногочисленными читатели. Если в день у нас бывало по восемь — десять посетителей, это было уже событие, хотя раз в неделю приходили все двенадцать учеников местной начальной школы и устраивали настоящий бедлам. А так, конечно, мой пятичасовой рабочий день не был перегружен.

— Вы уверены, что вам нужна помощница? — спросила я у Эстель недели через три.

— Помощница мне,конечно, не нужна, — ответила она. — Но компания необходима…

Эстель действительно вызывала лишь положительные эмоции — остроумная, яркая, безмерно любознательная. Если не считать моего отца, она была, пожалуй, самым начитанным человеком, которого мне доводилось встречать («Ну а что еще прикажешь здесь делать?»). Она взяла себе за правило раз в месяц выезжать на уик-энд в Бостон, где посещала Музей изящных искусств, симфонические концерты, рылась в букинистических магазинах на Гарвард-сквер, лакомилась моллюсками и палтусом в портовых ресторанчиках.

— А вы никогда не подумывали о том, чтобы найти там работу? — спросила я.

— Конечно, я думала об этом, когда работала в Портленде. И после смерти Джорджа, признаюсь, мне пришла в голову мысль: вот твой шанс.

— И что вас остановило?

— Наверное, я сама, — сказала она, закуривая. — Собственно, ничего меня здесь не держит, кроме библиотеки, моего детища, которое никогда не станет больше, чем есть сейчас. Но… я не знаю… что-то меня всегда удерживало от прыжка. Возможно, страх… хотя я и понимаю, что это звучит неубедительно.

— Вовсе нет, — сказала я.

Она посмотрела на меня и улыбнулась:

— Кто-то однажды сказал, что самые большие преграды в жизни — те, что мы сооружаем для себя сами.

— Мне ли этого не знать?

Она предложила мне сигарету.

— Ты еще молода.

— Да, но я нередко задумываюсь о том, что обокрала себя.

— Добро пожаловать во взрослую жизнь. Как бы то ни было, ты еще можешь все исправить.

— Как? Оставить Дэна?

Повисла долгая пауза.

— Мне это приходило в голову, — нарушила я молчание.

— Что, между вами все так плохо?

— Да не то чтобы очень. Просто немного… статично, что ли… наверное, самое подходящее слово.

— Это не редкость в большинстве браков. Но ведь у вас в последние несколько месяцев произошли две большие перемены, не говоря уже о том, что…

— Я знаю, знаю… вся эта катавасия вокруг дома Бланда. И да, я знаю, что должна набраться терпения, принять во внимание всю сложность ситуации, и да, я знаю, что, наверное, требую от него слишком многого…