Испытание временем

У него отняли последнюю радость: кто-то проследил за ним и донес хозяйке. Уж не Иойхонон ли? Этот никого не пожалеет, цепной пес!.. Что было скрывать? Да, он взбирался на горку, смотрел оттуда на море, бегал по околице и мало думал о Гершковиче… Зато у него сил теперь вдвое, вялость исчезла, руки сами просят работы. Что ей далась его неволя, к чему ей маленькие радости Шимшона?

Ему пригрозили и больше не пускали со двора.

Кто дал право хозяйке держать его взаперти? Где это слыхано, чтобы после трудового дня человек не смел поразмять кости, скажем, даже погулять?! Как можно запирать людей только потому, что у них нет собственных лавок и они вынуждены служить у других? Не много ли позволяете вы себе, мадам Гельфенбейн? Кичитесь своим богатством? Задираете нос пред бедными? Напрасно! Богатство дается для благих дел, обязанность богача — помогать бедняку… Кто поступает иначе — тот не еврей, и с ним можно обойтись, как с врагом Израиля… Сомневаетесь, мадам Гельфенбейн? Я не один, нас трое, хотите — четверо, ваш Залман не отстанет от компании… Вы не любите постороннего вмешательства? Обойдемся без чужой помощи… Повесим замок на ворота и никого не впустим, ведь вы так любите одиночество!.. Пригласим экономку, кухарку, горничную, пекаря и сторожа… Рассядемся в приказчицкой и средь бела дня закатим «дурака»… Не любите азартных игр? Уступаю, игра будет «без интереса». Экономка соснет часок-другой, она, бедная, сама на себя не похожа… Скажете, это забастовка? Никто вам не поверит. Среди нас нет ни «сознательных», ни социалистов, все мы евреи и требуем от вас одного: немного свободы… Не запрещайте Залману любить Марию, дайте экономке вашей выспаться, придержите аппетиты Иойхонона и верните пекарю его жену… Не мешайте Шимшону бегать к морю и издали любоваться городом, где всего вдоволь: и свободы, и роскоши, и паштетов. Не соглашаетесь? Не надо! Попробуйте одна вести хозяйство, торговать, давать взятки и увольнять людей!

Такие дела не откладываются, она сегодня же узнает Шимшона. Он проучит ее…

Вечером Залман вызывает Шимшона во двор и говорит:

— Сегодня лунная ночь… На небе ни тучки… Благодать…

Для кого благодать, а для кого несчастье.

— Прекрасная ночь, — соглашается Шимшон.

Нашел о чем говорить! Шимшону бы забыть о ней, а этот напоминает…

— Море волнуется, должно быть, к непогоде…

— Пора, — снова соглашается Шимшон, — хорошо бы морозец…

Тут он вспоминает пекаря Антона и спешит добавить:

— Впрочем, такая погода вредит хлебам…

Залману теперь не до пустых разговоров, у него важное дело.

— Ты пошел бы с приказчиком погулять, таких ночей больше не будет…

Что это ему вдруг в голову взбрело? Иди да иди…

— А матушка ваша? Узнает, чего доброго, — нагорит… Нет уж, спасибо, лучше не надо…

— Пойди, Шимшон, я прошу тебя… Уговори их… Она придет сегодня сюда… Я просил ее не делать этого, ждать за углом, подальше от лавки, плакал, молил — не помогло… Помоги мне, уведи их отсюда…

Лицо Залмана выражает скорбь. Так бы он и сказал. В беде надо помогать друг другу.

— Идите, я постараюсь. Смотрите, выручайте потом…

Сам бог его прислал: Залман поможет ему проучить старуху…

Вечером, когда собрались за чаем, Иосиф дурачился, смешил других и сам без умолку смеялся. Такой уж человек этот Иосиф: что бы ни сказали, он придерется и обязательно всех рассмешит. Попросит кто-нибудь чаю, он подхватит: «обязательно мокрого» — и всем вдруг станет весело. Или вдруг ни с того ни с сего вздохнет, зашевелит губами и прошепчет: «Да, сказали мы, Сура Гельфенбейн…»

Все поймут намек, и поднимется невообразимый хохот. Один Иойхонон при этом не смеется, он несколько раз повторяет «помилуйте», конечно обязательно по-русски, и нежно гладит свои усики.

Шимшон отозвал в сторону Иосифа и сказал ему:

— Залман гуляет сегодня с учительницей, пойдем накроем их. Я собственными ушами слышал, они уговаривались…

У него был план, подробно разработанный до мелочей. Хозяйка скоро убедится, что значит единство.

Иосиф сразу стал серьезным, хотел было рассердиться, прикрикнуть, но огляделся и спросил:

— Каким образом? Где ты их видел?..

Чего захотел! Этак все дело испортишь… Нет, нет, это останется при нем. Выдавать чужие тайны — никогда.

— Возьмем с собой Иойхонона, — предлагает Шимшон, — гулять так гулять, лишний человек не помешает…

Иосиф тут же все выболтал старшему приказчику. Не человек, а решето…

Иойхонон согласился. В самом деле, почему бы разок не пройтись? Хозяйка не узнает, а донесет кто-нибудь — не беда, посердится и забудет… Не увольнять же всех… Хитрая лисица — он думал о другом: наконец-то Залман будет у него в руках! Старуха не останется в долгу, подарит верному приказчику отрез на костюм или набавит жалованья…

Они шли молча, изредка оборачиваясь. Иосиф ступал ровно и уверенно. Он наслаждался ночью и свободой без всяких расчетов и планов. Иойхонон подпрыгивал на своих упругих ногах — рессорах, довольно усмехался и подпевал себе под нос.

Далеко позади остались пруд, лавка Гершковича и кирпичное здание школы. Под луной блеснуло море, и встал скалистый берег.

Шимшон остановился и торжественно сказал:

— Вот здесь…

— Они придут сюда? — спросил Иойхонон.

Шимшон давно забыл о хозяйском сыне и учительнице. Вопрос его удивил:

— Кто?

Вмешался Иосиф:

— Где Безродная и Залман? Ведь ты обещал…

— Об этом в другой раз, — отмахнулся Шимшон, — есть более важные дела. Я хочу поговорить о единстве…

Его окружали союзники, и голос его звучал таинственно и вдохновенно:

— Послушайте, Иосиф и Иойхонон… Мы отлучились со двора без спросу, это даром нам не пройдет. Нас могут наказать, послать к Залману за расчетом… Не дадим же плевать себе в кашу, поклянемся отстаивать друг друга, не угодничать перед хозяйкой, не кляузничать, не доносить…

Они слушали его огорошенные. Вместо веселых приключений он преподнес им проповедь, полную оскорбительных намеков.

— Мы терпим тиранство и обиды потому, что нет между нами единства. Евреи побеждали филистимлян, амалекитян, персов и вавилонян, пока между ними царили мир и согласие… Будем же едины, не дадим Суре Гельфенбейн помыкать нами, держать нас под замком, как воров…

Иосиф притворно чихнул и ухмыльнулся. Увлеченный своей речью, Шимшон не заметил фальши и торопливо пробормотал: «На здоровье…»

— Созовем весь двор — кухарку, горничную, сторожа, пекаря — и закатим средь бела дня «дурака»… Хозяйка денек-другой потерпит и сдастся. Голод не тетка, без горячей пищи жить очень трудно… Чур, только держаться! Пошлет она кого-нибудь к Залману за расчетом — не зевать, обступить ее, совестить, доказывать, что порядочные люди так не поступают…

Иойхонон молчал. Хитрая бестия! Зачем ему торопиться? Он охотно уступит слово Иосифу. Быть последним не всегда плохо.

— Ты дурак, Шимшон, — сказал Иосиф, — мне все равно, что будет с Сурой Гельфенбейн, но лучше бы ты держал язык за зубами.

Вот когда заговорил Иойхонон! Он кричал, топал ногами и неистовствовал, называл Шимшона сопляком и грозил перебить ему кости. Какая распущенность! Вводить людей в заблуждение, возводить на невинного Залмана поклеп!..

— Убирайся отсюда, — бесновался Иойхонон, — сейчас же уходи с глаз!..

Они возвращались домой различными путями. Шимшон миновал кладбище, овраг с журчащим на дне ручейком и остановился на околице, у глиняного домика с камышовой крышей. Здесь жила учительница. Упрямая девушка, она добилась своего, встретилась с Залманом у ворот его дома, назло старухе, чванливой мадам Гельфенбейн…