Испытание временем

— Они мне не мешают, и в сад я не пойду… У меня нет денег…

— Пойдем, я проведу тебя без денег… Болячка богачам и их сынкам… Мы тоже люди…

Шимшон не двигался с места. Неделикатность Муни взорвала его. Какая дерзость! Оскорблять благодетелей города, людей, которые содержат больницы, богадельни, отпускают беднякам мацу на пасху, дрова на зиму, саван для погребения…

— Я не пойду туда, Муня, обойдешься без меня… Нечего танцевать на чужой свадьбе.

Он вынул из кармана свой розовый платочек — истинное украшение кавалера — и залюбовался новеньким кошельком из зеленого бархата. Ему незачем гоняться за чужими радостями. У него своих хоть отбавляй…

У Муни было холодное сердце, страстные речи не волновали его. Он вынул из кармана шагомер, убедился, что между его домом и «Альгамброй» тысяча триста шагов, и спокойно заметил:

— У тебя длинный язык, Шимшон, это можно было сказать короче. Я не пропускаю гуляний в саду, спектаклей в театре и концертов в дворянском клубе… Думаешь, бог меня накажет?..

Шимшон не знал, что с судьбой так легко разделаться. Он подумал, сколько чудес перевидал его друг, и словно охмелел:

— Ты не врешь?

— Я не сочинитель и снов не вижу, — уязвил его Муня, — пойдем, не ломайся…

Из «Альгамбры» донеслось пение и звуки оркестра. Обессиленный новым искушением, Шимшон уступил.

Друзья оставили поляну, усеянную цирюльниками, приказчиками, портными, сапожниками, и направились к саду. Обогнув ограду, Муня подозрительно оглянулся, некоторое время выждал и шепнул: «Прыгай, здесь невысоко…»

Шимшон посмотрел вниз, где за столбами деревьев чудилась пропасть, и искренне пожалел, что дал себя уговорить. Он слышал, что в лесу расставляют капканы для зверей, и не без волнения спросил:

— Не опасно?.. Ногу не прищемит?..

Муня сердито огрызнулся и прыгнул. Зажмурив глаза, Шимшон ринулся за ним…

Они находились в высокой траве, недалеко от крокетной площадки. Разноцветные огни горели над пестрой толпой гуляющих.

Шимшон стоял изумленный и растерянный. Сколько света! Какое изобилие лампочек! Красные, синие, зеленые, они всюду: на проводах, между деревьями, на шпилях беседок, на карнизах строений. Они ослепляют, как тысячи молний, как солнечный сноп из открытой ставни. В табельные дни город озарялся иллюминацией — загорались плошки, на каланче вспыхивала царская корона, в окнах управы зажигались стеариновые свечи, и ему казалось, что нет ничего более пышного. Какое заблуждение!

Девушки, девушки, их собрали здесь со всего света! Сколько нарядных красавиц! Что за чудо, — будто одна мать родила их. Одинаковые лица, белые, ослепительные, пышные прически, кремовые платья, фартуки, кружевные пелерины, крахмальные воротнички. Их сопровождали гимназисты, кадеты в черных мундирах, реалисты, студенты и только что выпущенные из училища офицеры. Кушаки с серебряными бляхами, петлицы, золотые наплечники, погоны, кривые сабли и шпоры, — от блеска кружилась голова.

Высокая девушка с волной русых волос взглянула на Шимшона. Он загорелся, как факел, и, смущенный, остановился. Она еще раз посмотрела на него и чуточку повернула голову в его сторону. Ничего удивительного, здесь так светло, как было не заметить его стройной фигуры и мастерски приглаженных волос… Жаль, она так быстро промелькнула и исчезла в пестром водовороте… Шимшон ждал ее, влюбленный и счастливый, мысленно сравнивал себя с гуляющей молодежью и усердно щурил глаза, чтобы чем-нибудь скрасить черты плебейского облика.

От вида богато одетых людей, довольных и веселых, Шимшону стало не по себе.

— Пойдем, — шепнул он Муне.

— Подожди, — ответил тот, не подозревая, какие страсти бушуют в груди Шимшона, — я познакомлю тебя с гимназисткой…

Что только в этом шуме не послышится!

С гимназисткой? Дочь именитого человека, доктора или адвоката, — и Шимшон! Нечего сказать — пара!.. Он рука об руку с гимназисткой!.. Друзья и враги глядят им вслед и шепчут: «Смотрите, это о ней сказано в «Песни песней»: «Ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна! Глаза твои голубиные под кудрями твоими, волосы — стадо коз на горе Галаадской…»

Муня сложил руку трубочкой у рта и громко позвал:

— Роза!

Из круга гуляющих отделилась девушка с большим бантом в волосах. В груди Шимшона зазвучала арфа. Ему вдруг стало неловко, точно он, неуклюжий, стоит на людном перекрестке и мешает окружающим; ласковые девичьи пальцы коснулись его руки…

Шимшон не помнил, как долго они бродили по саду, о чем говорила прекрасная Роза; она, как скупая колдунья, унесла рассыпанные ею сокровища…

— Хорошая девушка, — сказал ей вслед Муня, — холера ее отцу.

Этот грубиян сегодня невыносим… Не стыдно ли ему за спиной девушки срамить ее родителей!

Шимшон мысленно увидел отца Розы, кроткого и нежного, как дочь, и вспылил:

— Какой богач тебя укусил? Закроешь ты свой противный рот?!

Так ему и надо… Пусть не зазнается…

Муня не ждал нападения, от неожиданности он так согнулся, что казалось — вот-вот упадет…

— Ты знаешь скупца и живодера Калмана Немировского? Калмана с тяжелой лапой и трефным языком?

Еще бы не знать, его проклинают два поколения приказчиков… Что из того?

— Один сумасшедший еще не позор для города…

— Не позор? Так запомни: Немировский — отец Розы… Твои богачи мне ничего не сделали, пусть они сгниют… Пристав забрал сегодня моего брата…

Они стояли на площадке, объятой пламенем фейерверка. Из вращающихся колес и приводов вырывались огни. Алые, синие, зеленые, они описывали круги, параболы, звездным дождем орошая землю. Из всех механизмов, известных Шимшону, самым сложным он считал механизм швейной машины, а лучшим конструктором — механика Шлойму Гисиса, мастера разбирать творение Зингера до последнего винтика. То, что происходило на площадке, опрокидывало его представления о механике…

Шимшон смотрел на пылающее небо со смутной тревогой подавленного человека. Любоваться огненными колесницами мешали ему мысли о Розе, думать о ней не давали пылающие видения, шипение и гром.

Муня увлек его от площадки в глубь сада и усадил на скамейку.

— Я не ждал от тебя, Шимшон, такой неблагодарности, — заговорил он холодно и монотонно, — ты нисколько не жалеешь моего брата Нухима… Пятый раз его арестовывают из-за таких людей, как ты. Три года человек промучился на поселении, тебе этого мало?..

Шимшон хотел перебить Муню, но тот настойчиво продолжал. Узкие плечи его вздрагивали, впалая грудь тяжело дышала, а речь оставалась монотонной и ровной.

— Нухим поехал в Сибирь не по своей воле, его вели этапом, и он отморозил себе ноги… Когда мама говорит ему: «Брось свою революцию, будь человеком, как все», — Нухим отвечает: «Или я, или они». Понимаешь, или он, или они… Как мог ты после этого сказать, что богачи тебе не мешают?

Кто знал, что у Муни такое несчастье?

Шимшон вспомнил долговязого Нухима с простреленным пальцем и искренне посочувствовал ему. Он горячо желал спасти его, хотя бы ценой собственной свободы, но согласиться, что богачи злодеи, желать им гибели, срамить ни в чем не повинных людей — ни за что!