История Франции глазами Сан-Антонио, или Берюрье сквозь века

— Итак, Франциск Первый отправляется в могилу вслед за своим кумом, Генрихом Восьмым. После Золотой Парчи — белый саван. Его сынишка получает престол и титул Генриха Второго. Я ему сочувствую ретроспективно. Непросто быть наследником Франциска Первого. Прежде всего, надо обойти подводный камень: постараться не быть похожим на своего папу. Генриху Второму не хватило смелости, так что он не избежал соблазна и продолжил папенькину политику. Если ты сын Люсьена Гитри, тебе остаётся только одно: стать Саша´ Гитри [118] . Генрих Второй забыл о том, что он Генрих Второй. Он прошёл мимо своего трона, и поэтому никто из вас сегодня не захотел стать Генрихом Вторым. Всё, что осталось от этого короля, это дурацкий стиль буфета, хотя у самого Генриха Второго было не так много в коробочке, если позволите этот каламбур…

118

Саша´ Гитри — французский драматург и актёр. Его отец, Люсьен Гитри, был знаменитым французским актёром. — Прим. пер.

Я щёлкаю пальцами в сторону буфета. Двенадцать халдеев в белых перчатках, которые пьют мои слова, закусывая солёным миндалём, спешат ко мне. Я выпиваю бокал шампанского и продолжаю:

— Вначале для итальяшки всё складывалось не так уж и плохо. Он продолжает борьбу против Карла Пятого, затем против Филиппа Второго, сына последнего, и одерживает победу. По договору Като-Камбрези нам достаются три епископства, которые мы все хорошо знаем: Метц, Туль и Верден.

— Что касается Вердена, — ворчит Толстяк, — может, не стоило его забирать, мы бы не потеряли столько ребятишек в четырнадцатых — восемнадцатых годах, когда его защищали!

Я киваю, чтобы сделать ему приятное.

— Зато, по условиям того же договора, мы отказались от всех притязаний на Италию.

— И правильно сделали, — обрывает Толстяк. — Если бы Италия была французской, куда бы мы ещё ездили в отпуск?

— Кроме того, французская армия дала взбучку англичанам и вновь завладела Кале!

— Ну вот! — взрывается Берю. — С чего ты взял, что Генрих Второй был лопухом? Даже его старик не сделал столько!

— Он был лопухом в плане религиозных войн, Толстяк!

Прыщавый, который нас сделал своим Лютером, издаёт очень милое блеяние.

— Вольно! — бросает ему Толстяк, который его явно не переваривает.

— Часть Франции обратилась в протестантизм, — напоминаю я. — Под влиянием Кальвина у нас появилась новая религия. Такие великие семейства, как Конде, стали поборниками Реформы. В итоге страна разделилась на два лагеря.

У Генриха Второго была осанка и элегантность его предка, но он не обладал ни его блеском, ни умом. Он был суровым, но его можно было водить за нос. Его жена, Катрин де Медичи, и в особенности его любовница, Диана де Пуатье, имели на него очень сильное влияние.

Он увидел Диану будучи ещё ребёнком и влюбился в неё. Она была на двадцать лет старше его. Но, как ни удивительно, ведь женщины в тридцать пять тогда считались уже старухами, в сорок Диана выглядела ещё как Диана. Годы нисколько не отразились на её красоте. Она оставалась фавориткой короля в течение всей его жизни.

— А Катрин что же, не возражала? — удивляется Берта. — Я бы на её месте навела порядок!

— Если ты родом из финансовых кругов Флоренции и выходишь замуж за короля Франции, дорогая Б.Б., ты держишься за королевские простыни крепко! Катрин сжала кулаки за спиной и стала ждать своего часа.

— И он пробил? — тихо спрашивает Анна.

— Он пробил, когда пробил последний час её старого. Ибо самым необычным в жизни Генриха Второго была его смерть. Если у вас будет возможность, время и желание, полистайте школьные учебники или словарь. Правление Генриха Второго там описывается в несколько строчек. Там говорится, что он был сыном Франциска Первого и что он умер на турнире!

— О, так это был он! — восклицают хором двадцать голосов.

— Вот видите! — говорю я. — Вы знали, что какой-то король умер на турнире, но вы не знали кто. Мы знаем, что ещё один король подвинулся умом, но даже не можем назвать его имя. Эти парни были обречены на забвение.

— Что это был за дурнир? — не стесняется спросить Берю.

— Не дурнир, а турнир, Толстяк, с буквой «т», как в слове «торт»! Ты же видел гравюры, чёрт возьми! Рыцари в доспехах, которые скачут на арене с копьём наперевес.

— Ах да, я просёк: короче, это что-то вроде корриды без быка!

Его определение вызывает улыбки, до которых ему и дела нет.

— Вот-вот! — соглашаюсь я. — Это было любимым занятием сеньоров в те времена. Генрих Второй был от них без ума. Он частенько ломал копья ради красивых глаз Дианы.

— Красивая, видать, была шельма, — считает Их Величество. — У нас была сука, которую звали Дианой. Ни один кролик от неё не ушёл. Настоящая Диана-охотница! Она была испано-бретонской породы.

— Спасибо за справку, — говорю я, теряя терпение от его постоянных прерываний, — я её приобщу к делу.

— Ладно, давай без манер! — возмущается Берю. — Я всего лишь поддержал разговор.

Он ищет сочувствия у графини Скатолович.

— Видали апостола? — говорит он, показывая на меня. — Эх, бабуля, вы ещё не знаете, какой он меломан в своём роде.

Почтенная старушенция просит меня продолжить, и я подчиняюсь.

— Генрих Второй хотел укрепить мир с Испанией и отдал руку своей дочери Элизабет сыну Карла Пятого. На протяжении всей истории мы видим, что дочери короля всегда были разменной монетой. Их целомудрием как печатью скрепляли договора. Когда уже вдоволь поубивали друг друга и требовалась передышка, женили детей, чтобы создать предлог для братского поцелуя. Таким образом, Генрих Второй отдаёт свою дочурку Филиппу, также Второму. Чтобы отпраздновать событие, он устроил большое веселье. Но какое веселье может обойтись без турнира!

— В таком случае король появлялся в конце первой части или он играл главную роль? — спрашивает Берюрье.

— Главную роль, конечно.

— А другие давали себя свалить нарочно, не так ли? Я помню, когда я выигрывал в домино у дедушки, он меня лупил. Так что я стал ему проигрывать нарочно! Это же нормально, не так ли?

— В те времена, Толстяк, чувство чести было более развитым. Когда рыцарь дрался ради глаз своей дамы, он отдавал себя полностью, король ты или нет!

— Сила есть — ума не надо, — вздыхает наш Талейран. — Эти оружейники не забивали себе голову дипломатией. Если бы я был сеньором, я бы позволил себя повалить, а потом бы добился у короля пожизненной пенсии по инвалидности. Он бы не смог мне отказать, потому что прекрасно знал, что это он выбил мне плечевой сустав или малую берцовую кость.

Чуваки хлопают себя по ляжкам. Никто, как Берю, не смог бы так разрядить атмосферу!

— У них был другой менталитет, — отрубаю я. — Как бы то ни было, король сразил несколько сеньоров в рыцарском костюме, покрашенном в цвета своей старой возлюбленной Дианы.

— Она всё ещё была на двадцать лет старше его? — бездумно спрашивает Б.Б.

— Всё ещё, моя ласковая. Ей было под шестьдесят, но Генриха Второго всё ещё тянуло к ней.

Блаженная улыбка мадам Берты свидетельствует о том, что впереди у неё ещё много счастливых лет.