История Франции глазами Сан-Антонио, или Берюрье сквозь века

— На следующий день. Но прежде он назначил Генриха Наваррского своим преемником. Это было концом династии Валуа, этих господ из шестнадцатого!

— Они жили в Лувре? — волнуется Берю.

— Да, это было их основное местожительство, а что?

— Тогда ты сыпешь лапшу, Лувр не в шестнадцатом!

— Я тебе говорю о шестнадцатом веке, Толстяк, а не о шестнадцатом округе!

— Извиняюсь, — оправдывается Берюрье, — ошибочка вышла.

Он размышляет и делает гримасу.

— В итоге кроме Франциска Первого, который поддержал литературу и искусство, эти Валуа не стоили и глотка сидра! Взять последнего, раз уж мы о нём говорим, что он сделал, пока правил? Ни хрена! Поубивал таких людей, как Гизы, но они и сами бы умерли без его помощи, рано или поздно.

Поскольку я ничего не говорю, прыщавый вворачивает своим противным голоском:

— Он начал строительство Нового моста! Он ввёл новый календарь 10 декабря 1582 года, и он построил монастырь Сен-Бернарден для монахов.

Берю это не впечатляет. Ни на грош.

— Слушай, приятель, — говорит он месье Шампанскому-с-Факультета, — если это всё, чем он украсил свою родословную, твой Генрих Третий, не стоит нам раздувать историю. Потому что рядом с ним Венсан Ориоль [126] сделал больше!

126

Венсан Ориоль — президент Франции с 1947 по 1954 гг. — Прим. пер.

Дополнительный материал:

И гонец Берюгиз удостоился чести

Камеристка быстро вошла в покои королевы-матери. Катрин де Медичи в это время вскрывала королевскую почту с помощью пара, прежде чем вручить её новому королю Генриху. Она подняла голову и нахмурилась.

— Ма ке, моя милая, я вас узе просила быть посдерзанней! — упрекнула флорентийка.

— Мадам, — пробормотала камеристка, — у нас большое несчастье.

С восхитительным спокойствием Катрин сняла свои очки. С тех пор как она обосновалась в этом французском дворе, она пережила столько «больших несчастий», что в конце концов к ним привыкла. Когда ваш молодой супруг вам наставляет рога со старой каргой на глазах у всего народа, когда он трагически погибает на турнире, когда ваши дети складываются в ящик один за другим, словно кегли, и когда одним вечерком вы устраиваете резню святого Варфоломея, вы становитесь нечувствительной к тяжёлым ударам.

— Parlate! [127] — спокойно повелела королева-мать.

Она с горечью подумала о том, что период спокойствия (воплощение земного счастья), который она пережила, теперь для неё закончился. Она была рада увидеть вновь своего любимчика Генриха после того, как он навсегда скрылся в польских холодах; и ещё приятнее отдать ему эту корону Франции, которая шла ему лучше, чем та, другая.

— В Лион [128] прибыл гонец от монсеньора принца Конде…

127

Parlate!(ит.) — Говорите! — Прим. пер.

128

Город, в котором оказались Генрих III и его маман после возвращения нового короля Франции из Польши. — Прим. автора.

— Уно гонеццо? — повторила Катрин де Медичи.

Камеристка протянула пожилой женщине опечатанный конверт…

Королева-мать повертела его в руках, чтобы убедиться в целости печатей.

— Откуда вы знать о большом несчастье? — проворчала она.

— Потому что посланник объявил мне эту ужасную новость! Мадам принцесса Конде умерла родами тридцатого октября.

Катрин де Медичи очень удивилась. Не смерти Марии де Клев, принцессы Конде, а тому, что её муж мог её оплодотворить. Наконец, преодолев это чувство неверия, она стала думать о своём бедном Генрихе, который питал к покойной нежные чувства и который будет сильно опечален в то время, как страна украсилась флагами в его честь.

Она сорвала восковые печати и пробежала глазами пергамент. В нём действительно сообщалась печальная новость острым и неровным почерком. Флорентийка вздохнула трижды и отослала горничную сухим движением руки. Оставшись наедине с ужасным письмом, она стала думать о том, как она объявит это несчастье своему сыну. Наконец она взяла конверт и пошла в королевские покои, решив, что там будет видно.

Генрих Третий был занят тем, что играл партию в «дупел» [129] с одной из камеристок матери. Он улыбнулся Катрин, вошедшей в его комнату.

129

Очень популярная игра во время правления Генриха Третьего. — Прим. автора.

— В чём дело, матушка? — спросил король, стараясь не показывать нетерпения.

— Почта, мои глазоньки, — ответила немногословно флорентийка, положив ужасное письмо на мебель эпохи Ренессанс, самую что ни на есть подлинную.

Затем она удалилась на цыпочках, не желая видеть страдания бедного мальчика.

Некоторое время спустя королевская стража, которая стояла на часах перед дверью, услышала слабый крик и шум падения.

Она бросилась в спальню короля и обнаружила последнего лежащим на паркете со скрещёнными руками, при этом в одной руке было зажато извещение о смерти.

* * *

Несчастный Генрих Третий жалобно стонал в своей постели с колоннами, колотя по ним, когда печаль сменялась бешенством. Иногда боль переходит в гнев. Человек, измученный судьбой, восстаёт против неё.

— Успокойтесь, мои глазоньки, — умоляла Катрин, промокая тонким платочком королевские слёзы. — Успокойтесь, ради бога [130] . Король должен быть сильным и переносить несчастья с гордо поднятой головой.

Король Франции и Польши икнул.

130

Она говорит с итальянским акцентом, но учитывая торжественность момента, мы решили обойтись без него. — Прим. автора.

— Как я могу держать её гордо поднятой, эту бедную голову, если она наполнена свинцом моего отчаяния [131] . Ах, будь проклят этот ужасный Конде, который посмел сделать беременной мою возлюбленную.

— Она была его супругой, — привела в качестве возражения Медичи, которая любила опираться на логику.

Бедный Генрих ругал принца Конде и клялся, что оторвёт ему орудие преступления собственными руками. Поскольку он перешёл к грубостям и от его воплей начали лопаться оконные стёкла, Катрин де Медичи проворчала.

131

Не Валери, но сойдёт! — Прим. автора.

— Думайте, что хотите о Конде, сир, но выражайтесь лилиями!

Эти слова несколько успокоили Генриха Третьего.

— Кто мне расскажет, как бедняжка отдала Богу свою прекрасную душу? Этот ужасный пергамент извещает о её смерти, но он не даёт никаких подробностей… Ах, это ужасно! Это невыносимо! Это…

— Я думаю, — отрезала флорентийка, — что гонец, который принёс письмо, сможет дать вам эти сведения. Должно быть, он ещё не уехал.

Сказав это, она послала лакеев за гонцом.

Последний явился вскоре с отёкшими от сна глазами. Пока король плакал, он пытался набраться сил. Смерть Марии де Клев истощила их обоих, только каждого по-своему.

— Как твоё имя? — сурово спросил Генрих Третий, сдерживая рыдания.

— Берюгиз, сир.

И гонец думал при виде этого красивого и опустошённого несчастьем лица, что этот сир был бедным и даже очень жалким сиром.

Генрих Третий разглядывал своего собеседника с возрастающим интересом. Перед ним стоял молодой человек атлетического сложения с правильными чертами лица и стройной талией. Икры у него были красивой формы, подбородок дерзкий и глаза живые. От усталости у него осунулось лицо, но это придавало ему романтизма. Глядя на его симпатичную и мужественную физиономию, король испытывал странное чувство, но не мог понять его природу.