История «Майн Кампф». Факты, комментарии, версии

Глава 6 ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА КАК МИРОВАЯ ПОЛИТИКА. «ВСЕГДА ИДТИ ТОЛЬКО НА ВОСТОК»

Я писал 20 лет тому назад, что во всей Европе для Германии имеется лишь два возможных союзника: Англия и Италия. Судьба… помешала мне превратить в реальность политику, логически вытекающую из этого знания.

Адольф Гитлер, 2 апреля 1945 года

Попытка Гитлера догматически придерживаться «учения», развитого им в «Майн Кампф»¹, стала главной предпосылкой катастрофы 1945 года. Опыт, полученный им при претворении в жизнь теорий «Майн Кампф», — через внешнюю политику — в мировую политику, грубо и наглядно показал ему, его приверженцам, германскому народу и всем цивилизованным народам, что его представления ничего общего не имеют с реальной обстановкой. Теоретические игры в ящике с песком, которые он устраивал в «Майн Кампф»: с Италией и Англией как с союзниками Германии, с Францией — сначала дипломатические, посредством политики союзов, потом путем войны — как с подлежащим исключению врагом Германии, и с Россией, как пространством, которое должно стать опорой агрессивного германского рейха, в то самое мгновение, когда Гитлер решил перевести их в реальную жизнь, оказались фантастической попыткой идентифицировать виртуальный мир с действительностью. Представление Гитлера о смысле и цели международных союзов, на которые он смотрел исключительно как на «гешефт»² и подготовительную акцию для порабощения партнера, могли показаться более сильным, таким же сильным или более слабым партнерам неприемлемыми, поскольку они после появления «Майн Кампф» должны были всерьез считаться с тем, что Гитлер наверняка вместе с одним из них как необходимым для исполнения его планов вступит в войну против России³. Характерным как для этой альтернативы, так и для убедительности «Майн Кампф», которую Гитлер всегда считал руководством для практики, является его заявление, сделанное 11 августа 1939 года Карлу Якобу Буркхардту, последнему комиссару Лиги Наций в Данциге. «Все, — сказал он, — что я предпринимаю, направлено против России; но так как Запад слишком глуп и слеп, чтобы понять это, я вынужден сначала договориться с русскими, разбить Запад и после его поражения обратить все мои силы против Советского Союза. Мне нужна Украина, чтобы мы снова не испытали голода, как во время прошлой войны»⁴.

Исходили ли рекомендации Гитлера германской внешней политике — при любых обстоятельствах стремиться к союзу с Италией — из исторических примеров, «Майн Кампф» не указывает. Германо-итальянское содружество 1866 года, когда Италия вступила в войну против Австрии на стороне Пруссии, и в 1882 году, когда образовался Тройственный союз между Германией, Австро-Венгрией и Италией, если привести лишь два примера союзничества, могли повлиять на его решение. В любом случае, уже, начиная с 1920 года, он высказывался за союз Германии с Италией⁵. Его рассуждения по поводу книги Муссолини «Поход на Рим», очевидно, исходили из положительно встреченного им факта, что в Италии идет к власти авторитарный фашистский режим. Так, затем он, с момента прихода Муссолини к власти, в «Майн Кампф», во «Второй книге» (например, на с. 24) и многочисленных речах⁶, упрекал «евреев» и марксистов в том, что они хотят подавить Италию как единственное государство с авторитарным правительством.

Фраза Гитлера о германо-английском союзе, делающем возможной «необходимую» германскую экспансию на восток, определялась в основном его чистыми пожеланиями. Лишь в лучшем случае их можно связать с каким-то историческим опытом. Германо-английские союзы, например во время войны за испанское наследство (1701–1714) — между английским королем Вильгельмом Оранским, императором Священной Римской империи, Пруссией и позднее Португалией и Савойей; и в Семилетней войне 1756–1763 — между Англией и Пруссией, были заключены для того, чтобы противостоять агрессивной Франции. Гитлер, считавший Францию заклятым врагом и в принципе защищавший иные цели, чем Англия и Пруссия в прошлом, очевидно, считал возможным, что Германия с помощью союза с Англией, может предпринять именно то, чему Англия и Пруссия с помощью их союза стремились помешать: агрессию воинствующего государства. Гитлер считал, что Германия в союзе с Англией защитит свой тыл и успешно проведет разбойничью войну против России. С точностью до одного дня нельзя установить, с какого момента он стал придерживаться взгляда на Англию как на партнера Германии по союзу, нашедшего отражение в «Майн Кампф». Однако точно известно, что 1 августа 1920 года, когда он высказался за германский союз с Италией, он еще не считал Англию потенциальным союзником Германии⁷. Возможно, что он впервые решил действовать в таком духе в начале 1923 года, после того как с удовлетворением узнал (в связи с захватом Рурской области французскими и бельгийскими войсками), что Англия не согласилась с решением репарационной комиссии от 9 января 1923 года, в котором Германия обвинялась в экономических нарушениях предписанных поставок угля, и с тех пор она демонстративно оставалась в стороне от всех репрессий против Германии.

Несомненно, помимо этого Гитлер исходил из представления, что Англия и Франция являлись врагами⁸, и поэтому ему должно удасться, не в последнюю очередь, путем открытого провозглашения враждебности по отношению к Франции, привлечь Англию в союзники Германии. От Англии он ожидал, согласно его высказываниям в «Майн Кампф», что она «помешает возвышению континентальной державы международного значения»⁹, что, по его мнению, сначала должно быть направлено против Франции, которой Англия не должна давать возможности захвата западноевропейских железо-рудных и угольных шахт. Из этого он делал выводы для будущей внешней политики Германии: «Англия не хочет, чтобы Германия стала мировой державой, а Франция — просто державой, что, как понимает Германия, является весьма существенным различием! Но сегодня мы боремся не за позицию мировой державы, а за существование нашей родины, за единство нашей нации и за каждодневный хлеб для наших детей. Если мы хотим посмотреть на европейских союзников с этой точки зрения, то остаются только два пригодных для этого государства: Англия и Италия»¹⁰.

С самого начала своей политической деятельности Гитлер относился к Франции с недоверием и враждебностью¹¹. В своих высказываниях о внешней политике (в том числе в речах и статьях до написания «Майн Кампф») всегда присутствует бросающаяся в глаза антифранцузская эмоциональная окраска. Как его аргументы против условий мира, так и высказывания об отвоевании германских территорий, отделенных после 1918 года, и о возможных союзниках Германии, если только ограничиться несколькими примерами, выдержаны в духе вопиющей антифранцузской позиции. Уже 6 июня 1920 года он сказал: «Наш враг находится за Рейном, а не в Италии или где-нибудь еще»¹². Начиная с 1920 года он обвинял Францию в расчленении Германии на мелкие государства и намерении уничтожить ее, в стремлении к гегемонии в Европе¹³. В «Майн Кампф» он, кроме того, упрекал Францию в том, что она подвергает опасности «белую расу в Европе» путем «заражения Рейна негритянской кровью»¹⁴. Он писал: «То, что Франция, подстегиваемая собственной мстительностью и планомерно управляемая евреями, сегодня совершает в Европе, является грехом против существования белой человеческой расы и со временем навлечет на этот народ все духи мщения, которые человечество познало в расовом бесчестии первородного греха.

Но для Германии французская опасность означает обязательство, отставив все эмоции, протянуть руку тем, кто, подобно нам, подвергается угрозе, не может стерпеть и вынести страстного влечения Франции к господству. В обозримом будущем в Европе для Германии есть лишь два возможных союзника: Англия и Италия»¹⁵.

Недвусмысленно Гитлер указывает в «Майн Кампф», что Франция, в силу принципиально враждебной, по его мнению, позиции по отношению к Германии и устремления к гегемонии в Европе, должна быть уничтожена силой Германии, для того, чтобы сохранить единство германского народа и, наконец, обеспечить рейху безопасность с тыла для «необходимого» насильственного завоевания им земель на востоке. Так, например, он пишет:

«Пока вечный конфликт между Германией и Францией сохраняет форму лишь обороны Германии от французского нападения, он никогда не разрешится окончательно, а Германия из века в век будет продолжать терять одну позицию за другой… Только когда в Германии полностью поймут, что воля германской нации к жизни больше не может принимать форму пассивной обороны, а должна стать окончательным активным разрешением противоречий с Францией, требующим со стороны Германии решающей битвы: лишь тогда можно будет закончить вечную и неплодотворную борьбу между нами и Францией; хотя в уничтожении Франции Германия видит лишь средство, позволяющее затем приступить к расширению территории для нашего народа в другом месте» ¹⁶.

В том же духе он пишет в своей «Второй книге»: «Если для Германии вообще остается выбор между Францией и Италией, то здравый смысл говорит только в пользу Италии как союзника Германии. Потому что победа в союзе с Францией над Италией даст нам Южный Тироль, а Францию, как более сильную, сделает нашим будущим врагом. Победа Германии над Францией с помощью Италии даст нам, самое меньшее, Эльзас-Лотарингию, а самое большее — свободу в проведении действительно широкомасштабной территориальной политики»¹⁷.

Заявления Гитлера по поводу Франции никогда существенно им не корректировались. И в этом вопросе книга «Майн Кампф» до 1945 года сохраняла свою достоверность. Поэтому не случайно Геббельс, посвященный во все тайны, впоследствии, незадолго до германского наступления на Запад, высказывался почти с недоумением по поводу невежества официальной французской политики. 5 апреля 1940 года он, выступая перед отобранным кругом представителей немецкой прессы, пояснял: «В 1933 году премьер-министр Франции сказал (а если бы я был французским премьер-министром, то тоже сказал бы это): Рейхсканцлером стал человек, написавший книгу “Моя борьба”, в которой написано это и это. Такого человека мы не можем терпеть по соседству с нами. Либо он уйдет, либо мы начнем наступление. Это было бы совершенно логично. Но они от этого отказались. Нас не тронули, нам разрешили беспрепятственно пройти через зону риска, и мы смогли обогнуть все опасные рифы, и теперь, когда мы готовы, хорошо вооружены, лучше их, они начинают войну»¹⁸.

Агрессивно акцентированное отклонение германо-российского союза находилось в русле попытки Гитлера фактически осуществить германскую внешнюю политику, рассматриваемую им как разумную реализацию исторических необходимостей. Как следствие своего «мировоззрения», он не только последовательно отклонял германо-российский союз в период 1924–1926 годов, когда диктовал «Майн Кампф», но и — с теми же в основном аргументами — почти непрерывно: с 1920¹⁹ до 1939-го и с 1941 до 1945 года. По большому счету, ему было безразлично, кто стоит у власти в России. Тот факт, что в России правят называемые им евреями большевики, не слишком сильно влиял на его решения²⁰. Недвусмысленно он утверждает: «Как представитель народа, оценивающий человечество на основе расовой принадлежности, даже из одного только признания расовой неполноценности этой, так называемой, “угнетенной нации”, я не могу связать судьбу собственного народа с ней.

Если русские, по абсолютному убеждению Гитлера, не были пригодны для союза с Германией, потому что они, будучи рабами, были лишены государственно-образующей силы, то Советам, которых он называл «новыми господами», он, кроме того, приписывал свойства инструмента «мирового еврейства», устремленного к «еврейскому мировому господству». В частности, он писал: «В русском большевизме мы можем увидеть предпринятую в двадцатом столетии попытку еврейства придти к мировому господству»²². Наряду с этими принципиальными положениями, влиявшими в первую очередь на взгляды Гитлера, он видел в германо-российском союзе вызов западным державам, которые в случае войны сконцентрируют на Германии опасные воздушные удары. Во 2-м томе книги «Майн Кампф» он формулирует: