История Нового Каллена — Недосягаемая

— Вот это я понимаю, расчетливость! Притворяться неприметной серой мышкой, а потом заставить школу гудеть от упоминания одного твоего имени. — Подружка ассасина могла посоревноваться цветом лица с самим Сатаной. — Аплодирую тебе стоя, Каллен! — Команда поддержки, окружившая нас, со знающим видом кивала каждому ее слову.

У меня не было никакого желания отвечать на ее откровенную провокацию. Нашу грызню тут же затвиттят ее подружки, сжимающие в хищных пальцах разноцветные телефоны. Мне показалось, что хлопнула дверь другой, нужной мне раздевалки. Значит, осталось лишь немного продержаться, выхватить велосипедиста на пару минут и с чувством выполненной миссии отправиться домой. А завтра скажу Карлайлу, что он был прав, и мне стоит вернуться на постельный режим…

— Смотрите, девочки, молчит! Конечно, зачем тебе мне отвечать? — Айрис нервно рассмеялась и отбросила с лица налипшие пряди. — Все, что ты можешь — это безнаказанно громить машины, разбивать носы и преспокойно являться в школу только тогда, когда твоей душеньке заблагорассудится! — Я видела, как на накрашенных губах Айрис пузырится слюна, и испытывала к ней непреодолимое отвращение. — Как же я ненавижу тебя! Как только ты появилась в нашей школе, в моего парня будто вселился бес! Его призвали на темную сторону вместо армии! — Айрис выглядела скорее подавленной, глубоко расстроенной, чем злой. Но ее неизлечимая заносчивость мешала мне хотя бы немного посочувствовать.

Я бы продолжила показывать свое интеллектуальное превосходство посредством молчания, но фраза о том, что в чужих бедах в очередной раз виновата я, катализировала красноречие. Пускай сколько угодно болтает о моем вызывающем поведении, но обвинять меня в безумии своего дружка — верх идиотизма.

— Неужели ты действительно настолько недалекая? Какое отношение я имею к твоему неадекватному бойфренду? — коротко спросила я. — Как по мне, мудаком он был всегда, а ты просто влюбилась в красивую оболочку самого «перспективного» ученика школы, лелея в мыслях ванильную фантазию о вашей совместимости и плача по ночам от его бесчувственности. — Созерцать замешательство на лице Айрис оказалось настоящим удовольствием.

Я было улыбнулась собственной изобретательности, как столпившихся подружек уверенно растолкала мужская ладонь, а моему взору предстал Мэнголд собственной персоной. Он точно успел услышать как минимум окончание моей речи. Нет, однажды удача обязательно ко мне вернется, таков мировой закон. Но для начала, как минимум сегодня, я огребу по полной…

Я нервно сглотнула и переступила с ноги на ногу, в то время как некогда самоуверенные мамзели стали виновато упирать глаза в пол и бочком отходить в сторонку. Даже лицо Айрис застлала какая-то неестественная бледность: появление парня возымело странный пугающий эффект.

— Что за херню вы здесь устроили? — хрипло произнес Мэнголд и скривил губы, опуская свой взгляд на побледневшую подругу. Что-то мне подсказывало, что их отношения давно уже закончились, и вряд ли на торжественной ноте в духе «давай останемся друзьями». — Бери своих куриц, Айрис, и проваливайте. Живо. — От его голоса девушка вздрогнула, как от унизительной пощечины, и на миг мне показалось — когда-то, в параллельной вселенной, мы могли бы быть заодно.

Я на автомате сделала шаг по направлению к выходу. Парень невесело хмыкнул.

— Нет-нет, а тебя я попрошу задержаться, — достаточно спокойно произнес Мэнголд, преграждая мне путь к отступлению. У меня задрожали колени.

Я моментально отреклась от веления Каллена изгаляться и просить прощения, настолько сильно мне хотелось просто оттуда сбежать. От парня исходили ощутимые угрожающие флюиды, и по всему моему телу расползались нервные сигналы: беги, беги отсюда куда подальше.

— Я подозревал, что ты странная. Слишком молчаливая, слишком скрытная. А потом и вовсе превратилась в привидение. Тогда на парковке я все ждал, что ты позвонишь своим братьям-защитникам, а потом провалишься на лжи и выдашь мне всю правду. Я хотел снова увидеть настоящую тебя… Могли бы подружиться. — Он обреченно покачал головой. Он говорил то чересчур медленно, то принимался тараторить, как будто десяток личностей внутри его тела боролись за право голоса и существования. — Но ты взяла и к чертям расхреначила мою машину! Знаешь, сколько лет мой отец ишачил, чтобы я мог самостоятельно ездить в школу?

Я тоже помнила его другим. В те первые дни в школе он часто улыбался, даже чаще, чем Софи, и вокруг его глаз собирались неминуемые солнечные морщинки. И цвет их был совершенно другой, как васильковое полотно с почти незаметными задорными искорками в самой середке. Сейчас же его глаза были иссушены, заморожены, подернуты мутно-серой пеленой. Бедняжка Александр не знал, во что вляпался. Был неосторожен и коснулся частички моего доселе сугубо личного безумия…

Я уперлась в стену спиной, обреченно отмечая его нарастающее, откровенно странное поведение. Его спортивная сумка давно валялась, забытая на полу, он не переставал остервенело мотать головой, будто пытаясь отогнать дурные мысли, что лезли в голову или вытрясти воду из уха. Я собрала внутри себя последние силы на решающий отпор. Нужно просто разобраться с ним по-хорошему и исчезнуть в закат.

— Знаешь, а ты ведь первым все это начал. Загнал в угол на парковке, требовал объяснить то, чего я сама не знаю! Приставал ко мне на физкультуре! Закатил сцену в кинотеатре, на истории, ты подпер мою машину, в конце-то концов. Чего ты ждал в ответ?

Парень хмурился так яростно, что складка между его бровей грозилась оставить уродливые морщины на всю жизнь. Я напряженно смотрела на дверь, за которой меня ожидала свобода. Его перекошенное, сгорбленное, как у Квазимодо, тело казалось непреодолимой преградой.

— Я здесь только потому, что отец заставил меня извиниться. Так что прости за машину и прощай. — Мой взгляд был направлен исключительно вперед: лишь несколько шагов, и я оставлю всю эту галиматью позади. Но внезапно парень рассмеялся да так громко и раскатисто, что я озадаченно уставилась на него во все глаза, не понимая причины веселья.

— Так просто я тебя не отпущу, — он произнес это так тихо и угрожающе, что я успела подумать одно: он не шутил.

Внезапно мир вокруг превратился в узкий, угольно-черный тоннель. Звуки утонули в непроницаемом, лакрично вязком вакууме, воздух сгустился, стал горячим, как в парной: было невозможно сделать вдох полной грудью и не обжечься. Все, на чем я смогла сфокусировать свое внимание в эту секунду — массивный силуэт, затмивший собой свет от десятков гудящих энергосберегающих ламп на потолке, его мерцающие серебристой синевой, лезущие из орбит глаза. Широкие плечи внезапно расправились, на шее блестели остатки пота, мышцы ходили ходуном всякий раз, как проступали острые, потемневшие от щетины скулы. Казалось, еще секунда, и он бросится на меня, как дикий зверь.

Я стояла, как парализованная ядовитым газом пассажирка японского метро, загипнотизированная блеклым, бесцветным взглядом, больше похожим на мутные осколки разбитых бутылок, что долгие годы обгладывала океанская соль, пока море не выплюнуло их на прибрежную полосу.

Его челюсть напряглась, ресницы затрепетали, и он сделал глубокий вдох, закрывая глаза будто от наслаждения. Я затаила дыхание, словно тысячи иголок впились мне в хребет. Волосы на затылке встали дыбом от перекрестных воспоминаний, что внезапно проступили в голове, как яркие вспышки взрывающихся реагентов. Однажды нечто подобное проделал Гаррет, точно так же принюхался в предвкушении наслаждения, прежде чем я резко пришла в себя и отбросила его через весь усыпанный пожухлой листвой двор, сквозь деревянные колонны и застекленную веранду. Так, я предотвратила начало охоты самого опасного хищника на планете.

Уголки его губ сложились в довольную полуулыбку. Беспомощность сдавливала мне грудь стальным обручем.

Я снова чувствовала себя запертой в клетке, когда язык собственных мыслей становится непонятен, а тело реагирует подобно предобморочным вспышкам то переходя на колотящую дрожь, то заставляя каждый мускул болезненно замереть. За день я настолько выдохлась, что в голове образовалась непреодолимая, звенящая, болезненная пустота, от которой было невыносимо трудно сконцентрироваться и должно отреагировать на нависшую надо мной угрозу. Я пристально наблюдала за ним; больше ничего сделать не могла. Он же не проронил ни единого слова, только выгнул дугой губы и будто бы оскалился. Движения его странным образом напоминали звериные — резкие, но одновременно расчетливые и слаженные. За секунду его лицо становилось угрожающим. Скулы, как лезвия ножей мерцали в полумраке, за веками словно клубилась выпитая раннее кровь, и я завороженно вгляделась в страшные глаза. Образ переполненных алыми смолами глаз показался мне знакомым, вот только откуда?