История Жанны
Шрифт:
Мое сердце колотилось как сумасшедшее.
Время остановилось.
Внезапно послышались голоса, и на балкон, смеясь, вышли две девушки. Одна в салатовом, другая в лимонном. Те самые.
– … то ли Аркур, то ли Анкур – не помню точно. Кажется, она из Бретани. Эмили сказала, что Каролина рассказала ей, что леди Дартмут говорила, что она из какой-то побочной линии дома Монфор. Клара, дорогая, иди сюда скорей, здесь такие звезды!
– Милая Роза, вот уж не поверю! Ты ее видела? Она такая нелепая! Что за манеры! У нее походка, как у генерала Статтфорда.
И дорогая Клара
– Эмили сказала, что она совершенно ничего не умеет! Представляешь, она даже верхом ездит в мужском седле и, что самое ужасное, в мужском костюме!
– Какой кошмар! Ну, где же мистер Грэм и лорд Пеннингтон? Так хочется пить!
Роза, брюнетка в салатовом платье, обхватила себя руками.
– Бр-р! Здесь так холодно! Давай вернемся и поищем их. Наверно, мы разминулись.
– А ты заметила, какое на ней платье? Такой цвет даже моя мама не может…
Окончание фразы я не расслышала, поскольку милая Роза подхватила дорогую Клару под руку и утащила прочь с балкона.
Мое лицо пылало, и я возблагодарила темноту за то, что она это скрывала. Я задыхалась, мне катастрофически не хватало воздуха.
Видимо, молчание затянулось, и мистера Стэнли это обеспокоило.
– Вы же не собираетесь плакать, верно? – спросил он очень неуверенно.
– Плакать? Я?!
От бешенства и унижения у меня перехватило дыхание, и слова выходили с каким-то змеиным шипением.
– Вот и славно. А то я чуть было не подумал, что Вас могут расстроить эти глупые гусыни.
Он все еще держал меня за талию и, похоже, не собирался отпускать.
– Я ничуть не расстроена. К тому же все, что они говорили, – чистая правда. Я действительно нелепая, неуклюжая. Хожу, топая, как слон, и размахиваю руками…
– Жанна, не будьте дурой!
Поздно, я уже завелась.
– … Езжу в мужском седле и в мужском костюме. Не умею ничего, что умеют приличные барышни, даже танцевать. Что касается моего платья…
Он не дал мне договорить. Просто взял и поцеловал.
Неудачный момент для первого поцелуя.
Абсолютно бесчувственный субъект.
Леди Дартмут и леди Олдерли, похоже, не прекращали свои сплетни ни на секунду. Тетя София все говорила и говорила, но, увидев меня, оборвала себя на полуслове.
– Боже мой, милая! С тобой все в порядке? Ты вся горишь!
– Тетушка, у меня разболелась голова. Здесь так душно. Я думала, что на свежем воздухе мне станет лучше, но стало еще хуже.
Леди Дартмут переполошилась и объявила, что мы немедленно возвращаемся домой. Она усадила меня на свое место, наказала Мелинде присмотреть за мной, а сама отправилась на поиски Бетси.
– Дорогая моя, Вам уже лучше?
Герцогиня собственноручно обмахивала меня веером. Мне оставалось только жалко улыбаться ей.
Глава 10
Всю ночь я прометалась в своей постели, не сомкнув глаз. Меня бросало то в жар, то в холод. То перед глазами вставало его лицо – вот оно приближается ко мне, сейчас он меня поцелует, сердце обрывается и летит в пропасть – то в ушах звенело «Нелепая… Нелепая!», и кровь стучала в висках.
Совершенно
измучившись, я встала ни свет, ни заря. Лучшее лекарство от любой депрессии – верховая прогулка. Это я с детства усвоила.Наскоро одевшись и спрятав волосы под шляпу, я потихоньку, чтобы никого не будить, прокралась на конюшню. Полная Луна осталась в Миддлтоне. Я оседлала Эмира и направилась в Марилебон-парк.
Эмир, белоснежный арабский жеребец, грыз удила и рвался в бой. Обычно на нем ездил Джеффри. Но сейчас Джеффри был в Оксфорде, поэтому с разрешения сэра Генри на Эмире ездила я. Сэр Генри предупредил меня насчет капризного норова жеребца, но я с ним прекрасно ладила. Он был невысокий, изящный, горячий и понимал меня с полуслова.
Выехав на широкую аллею, я пустила его вскачь. Словно вырвавшись на волю после долгого заключения, Эмир полетел стрелой.
Утро было морозным. Замерзшие за ночь лужицы разлетались из-под копыт звонкими льдинками. Город еще спал, и вокруг не было ни души. Мы носились по пустынным дорожкам и аллеям без боязни кого-либо сшибить.
Наконец, отведя душу, я перевела жеребца на рысь, а потом на неспешный шаг. Эмир шумно отдувался, и мне стало стыдно. Его бока тяжело подымались и опадали, он храпел и грыз удила. Я наклонилась вперед, погладила его по шее и попросила у него прощения. Я говорила ему, какой он замечательный, умный, быстрый. Эмир тряс головой, то ли соглашаясь, то ли негодуя.
Мы неторопливо возвращались домой. На улицах начали появляться люди. То там, то тут мелькали одинокие прохожие, в основном лавочники и водоносы.
Позади нас послышался какой-то шум. Эмир насторожился, и я обернулась. На бешеной скорости нас догоняла карета. Четверка вороных неслась как сумасшедшая. Перепуганный возница вопил благим матом и безуспешно пытался остановить лошадей.
Наконец, они с совершенно диким видом пронеслись мимо нас. Я пришпорила Эмира. Он догнал вороных и помчался рядом. Мне оставалось только протянуть руку и схватить ближайшую ко мне лошадь под уздцы. Что я и сделала.
Через некоторое время вороные начали сбавлять ход, а потом и вовсе остановились.
Бедняга на козлах сидел ни жив, ни мертв и только смотрел на меня, выпучив глаза и открыв рот. Я отпустила вороного и спрыгнула на землю.
Из кареты послышались звуки. Затем кто-то постучал по крыше, и мелодичный голос задушевно произнес:
– Джонс, черт бы тебя побрал, оторви свою чертову задницу и помоги мне, наконец, выбраться из этой чертовой колымаги!
Взгляд Джонса обрел осмысленность. Бедняга закрыл рот, слез со своего сиденья и открыл дверцу кареты.
На свет показалась длинная трость черного дерева, затем нога в роскошном сапоге. Опираясь на руку Джонса, чертыхаясь и проклиная все на свете, из кареты выбрался самый красивый мужчина, какого я только видела.
Невысокого роста, изящно сложенный, он, тем не менее, совсем не походил на хрупкого и изнеженного светского льва. А в том, что это светский лев, сомнений не было. Об этом говорила и дорогая одежда (неброская, какой и должна быть истинная роскошь), и горделивая осанка, которую он, правда, сохранял с трудом.