Итальянец
Шрифт:
Госпожа аббатиса, действуя в согласии с издавна заведенным обычаем, намеревалась в этот праздничный вечер устроить угощение для padre abate и прочих лиц духовного звания, служивших во время вечерни. К увеселениям — а в ряду их значился концерт из духовных мелодий в исполнении обитательниц монастыря — допускалось также малое число сторонних знатных особ и пилигримов. Предполагалось, что стол будет полон изысканных кушаний, ибо сестры не день и не два не покладая рук изощрялись в кулинарном и кондитерском деле с тем же умением, каким отличались и в прочих хитроумных ремеслах — к примеру, вышивании. Ужин должны были накрыть в приемной аббатисы, сама же она в кругу немногих сестер, обязанных этой честью своему высокому рангу или же особой милости настоятельницы, собиралась трапезничать во внутреннем покое, где через решетку, отделявшую это
Из всего сказанного выше следовало, что в монастыре этим вечером все до единой души будут заняты — кто развлечениями, кто неотложными делами — и Вивальди, не преминувшему все это заранее разузнать, не составит труда с помощью недавно обретенного союзника пробраться внутрь и в одеянии пилигрима смешаться с толпой зрителей. Посему Вивальди и умолял Эллену измыслить способ встретиться с ним в покоях настоятельницы и узнать от него дальнейшие подробности задуманного плана бегства. По словам юноши, у подножия горы Эллену буду ожидать мулы, и ей останется лишь выбрать конечный пункт путешествия: либо виллу Альтьери, либо близлежащий монастырь Санта делла Пьета. Винченцио питал тайную надежду, что сможет убедить Эллену обвенчаться с ним, как только она покинет Сан-Стефано; однако он ничего не сказал ей о своей надежде, боясь, что она примет это за непременное условие и тогда либо не решится принять его помощь, либо, решившись, сочтет себя обязанной дать ему поспешное согласие на брак.
Противоречивые чувства теснились в груди Эллены, пока она слушала план Винченцио: она то радовалась представившейся возможности — судя по всему, единственной — спастись из заточения, грозившего стать пожизненным, и воссоединиться со своим любимым Вивальди, то отвергала мысль о бегстве с ним, помня, как решительно его родители противятся их браку. Бессильная принять решение сразу, Эллена умоляла Винченцио немедленно удалиться, не дожидаясь минуты, когда сгустившийся сумрак усугубит опасность спуска; она обещала употребить все возможные средства, чтобы проникнуть в покои аббатисы и там сообщить ему свое окончательное решение. Вивальди понял причины ее сомнений и, хотя и опечаленный ими, не мог не отдать должное здравому смыслу и справедливой гордости, подсказавшим эти сомнения.
Вивальди медлил на скале до последней минуты, а затем, колеблясь между надеждой и страхом, попрощался с Элленой и принялся спускаться; пока заросли вьющихся растений не скрыли его из виду, девушка наблюдала, как он, едва различимый в вечернем полусвете, отважно скользил над пропастью и карабкался с утеса на утес. Тревога и тут не отступила, и Эллена не отходила от окна, но Вин-ченцио более не появлялся. Наконец успокоительная тишина убедила девушку в том, что спуск завершился счастливо, и она возвратилась в свою келью, дабы предаться мыслям о предстоящем бегстве.
Эти раздумья прервало появление Оливии; выражение лица монахини, далекое от привычного спокойствия и несшее отпечаток глубокой тревоги и страха, без слов говорило о том, что произошло нечто необычное. Оливия бросила взгляд назад, в галерею, оглядела келью и только после этого произнесла:
— Случилось то, чего я боялась; наихудшие опасения оправдываются. Если ты, дитя мое, не сможешь этой ночью покинуть монастырь, тебя принесут в жертву.
— О чем ты говоришь? — вскричала испуганная Эллена.
— Только что мне стало известно, — продолжала монахиня, — что твой поступок был расценен как намеренное оскорбление нашей настоятельницы; было решено покарать тебя тем, что именуется здесь заключением, но, увы, к чему приукрашивать горькую истину: подлинный смысл приговора — смерть, ибо все те, кто преступал порог той жуткой комнаты, вовеки не покидали ее живыми!
— Смерть! — воскликнула, ужасаясь, Эллена. — О боже! Но чем я заслужила смерть?
— Не об этом следует вопрошать, дочь моя, а о том, как ее избежать. В самых потаенных глубинах нашего монастыря имеется комната с каменными стенами и железными дверями, куда время от времени ввергают инокинь, повинных в наиболее страшных проступках. Этот приговор не допускает помилования; несчастную
жертву оставляют изнемогать в цепях, в полном мраке, на скудном пайке из хлеба и воды, годном лишь на то, чтобы продлить муки, слегка отсрочив тот час, когда на смену страданиям явится избавительницей смерть. В анналах обители упоминается несколько примеров такой бесчеловечной кары; ей обычно подвергаются монахини, которые, пресытившись той жизнью, на какую их обрекли заблуждения собственного незрелого ума либо жестокость или алчность их родителей, были пойманы при попытке бежать из монастыря.Тут монахиня помедлила, но, обнаружив, что Эллена предалась безмолвным раздумьям, продолжила свою речь:
— Страшный пример такой жестокости и мне памятен. Я помню, как несчастная ступила в узилище, чтобы уже не покинуть его пределы живой! Я видела, как ее бренные останки предали земле в монастырском саду! Два года томилась она на соломенной подстилке, лишенная утешения даже услышать через решетку голоса тех сестер, что печалились о ее участи, — а кто же из нас не печалился? Жестокое наказание ждало всякого, кто осмеливался, движимый состраданием, приблизиться к стенам темницы; слава Богу, оно и меня постигло, и я перенесла его с тайным торжеством.
Проблеск радости скользнул по лицу Оливии — более нежного выражения Эллена никогда у нее не видела. В порыве привязанности и понимания девушка бросилась в объятия монахини и зарыдала; несколько минут обе безмолвствовали. Наконец Оливия произнесла:
— Иного и ожидать не приходилось, дитя мое. Неужели аббатиса, руководимая услужливостью ко власть имущим, а заодно и мстительностью, пренебрегла бы возможностью воспользоваться столь удобным предлогом, как твое непослушание, чтобы осудить тебя на заточение в роковой комнате? Удовлетворить желания маркизы подобным образом всего проще: не придется опасаться, что тебе вздумается нарушить обеты. Увы! Намерения настоятельницы именно таковы, в этом меня убеждают неопровержимые доказательства. Жертвоприношение назначено на завтра; ты должна быть благодарна Небесам за то, что нынче праздник, — это дает тебе отсрочку, в противном случае приговор был бы исполнен уже сегодня.
Эллена лишь застонала в ответ; голова ее по-прежнему покоилась на плече монахини. Теперь она уже не колебалась, принять или отвергнуть помощь Вивальди, но отчаивалась, что все его усилия могут оказаться недостаточными для ее спасения.
Оливия, неверно истолковавшая молчание девушки, добавила:
— Я могла бы еще рассказать о том, сколь велика опасность, но довольно об этом. Скажи, как мне помочь тебе: во имя избавления очередной жертвы я готова на новое наказание.
При таком проявлении душевного благородства слезы Эллены заструились еще обильнее.
— Но если откроется, что ты помогла мне бежать из монастыря, — заговорила она прерывавшимся от волнения и благодарности голосом, — если это обнаружится…
— Я приму наказание, — последовал твердый ответ, — я готова и не боюсь.
— Ты чересчур великодушна; воспользоваться твоим самоотвержением мне не дозволяет совесть.
— Мне не чужды и себялюбивые побуждения, — скромно ответила инокиня, — ибо представляется, что я могла бы вынести любое наказание с большей стойкостью, чем муки, причиненные страданиями других. Телесные терзания ничто в сравнении с душевными, последние куда изощренней! Видит Господь, я умею переносить собственные горести, но не чужие, особенно если они непомерны. Я верю, что выдержу любую пытку, буде мой дух укрепится благородной целью, но струна жалости мгновенно отзывается в сердце, и оно делается бессильным. Да, дитя мое, глубже жалости ранит одно лишь раскаяние, да и его острие отточено, быть может, бесплодными сожалениями. Но пока я тешу себя этим разговором, как бы не упустить из виду главное, ведь тучи над твоей головой сгущаются.
Эллена, ободренная великодушным сочувствием Оливии, поведала о том, что Вивальди собирается этим вечером проникнуть в обитель, и спросила, сможет ли она встретиться с ним в приемной настоятельницы. Обрадованная этим известием, Оливия посоветовала ей не дожидаться начала трапезы, а явиться к предшествующему ей концерту, так как среди слушателей будут и гости, а в их числе может оказаться и Винченцио. Эллена в ответ сказала о своем страхе, что ее заметит аббатиса и подвергнет немедленному заключению, но Оливия успокоила ее и предложила воспользоваться монашеским покрывалом; она обещала не только провести ее в покои настоятельницы, но и по мере сил помочь ей бежать.