Итальянец

— В обширном зале, в толпе монахинь, — добавила Оливия, — разоблачения опасаться не приходится. Я не говорю уже о том, что у сестер на уме будут одни лишь увеселения, а аббатисе недосуг в подобных обстоятельствах рассматривать присутствующих. Риск невелик, госпожа настоятельница если и вспомнит о тебе, то, уж во всяком случае, не усомнится, что ты, как всегда, надежно заперта в своей келье; в праздничный вечер все ее мысли будут направлены лишь на то, чтобы оказаться на высоте положения и потешить свое тщеславие. Итак, дитя мое, воодушевись надеждой и напиши несколько строк, чтобы уведомить Вивальди о своем согласии на его предложение, а также об опасности, которой ты подвергаешься; быть может, выдастся случай передать ему записку через решетку.

Их разговор прервал необычный колокольный звон.

Оливия сказала, что он созывает сестер в концертный зал. Инокиня поспешила к себе за черным покрывалом, а Эллена тем временем взялась за перо, чтобы сообщить Вивальди все необходимые сведения.

ТОМ II

Глава 1

Лужайка красоту ее скрывает:

Так облако сребристое затмит Дрожащую луну — от любопытных Она таится?

Закутавшись в покрывало Оливии, Эллена спустилась в музыкальную комнату и смешалась с толпившимися в отведенном для них углу монахинями. Через решетку Эллена принялась разглядывать противоположную сторону зала, где среди монахов и пилигримов выделялось несколько гостей в обычной светской одежде, но никто из них на Вивальди не походил; Эллена подумала, что если Вивальди и присутствует в зале, то старается держаться незаметно; ее же монашеское покрывало так же непроницаемо для его глаз, как и для аббатисы. Посему следовало улучить минуту и, оборотясь к решетке, приподнять покрывало, дабы привлечь к себе внимание посетителей.

Когда появилась настоятельница, Эллена от страха не могла думать ни о чем другом; ей казалось, что аббатиса не спускает с нее глаз и что для ее зоркости покрывало чересчур ненадежная защита. При мысли о возможном разоблачении колени пленницы подкашивались.

Аббатиса, однако, прошествовала мимо и после короткой беседы с padre abate и особо знатными гостями заняла свое кресло. Концерт немедля был начат с исполнения одной из тех величавых и проникновенных мелодий, которые с таким вкусом и нежностью исполняют итальянские монахини. Эти звуки даже Эллену спасли от опасений; она всецело отдалась созерцанию, ибо окружало ее coup d’ceil⁷ воистину необыкновенное и грандиозное. Под сводами обширного зала, отделка которого, при всей ее пышности, гармонировала со святостью монастыря, при ослепительном сиянии бесчисленных свечей собралось около полусотни монахинь, чье своеобразное орденское облачение поражало взгляд в равной мере и изяществом, и простотой. Грация их и красота черт, угадывавшихся за тонкой батистовой завесой, составляли резкий контраст суровому величию облика восседавшей на возвышении и на некотором расстоянии от остальных госпожи настоятельницы, похожей на императрицу в окружении подданных, а также почтенным фигурам отца abate и прислуживавших ему монахов; последние помещались по ту сторону ажурной проволочной перегородки, которая называлась «решеткой» и проходила через всю ширину зала. Вблизи святых отцов заняли места знатные гости во всем великолепии своих неаполитанских нарядов, выделявшихся на фоне темного облачения духовных особ яркими красками и изяществом; над седовласыми головами монахов в капюшонах нависали, колыхаясь, перья высоких шляп. Заметно различались и лица присутствующих: суровые, строгие, торжественные и мрачные лица перемежались с веселыми, радостными и цветущими юностью. Здесь было представлено все разнообразие темпераментов, из коих одни делают жизнь человеческую благословением, другие же обузой и, словно по мановению волшебного жезла, обращают наш мир в подобие либо рая, либо чистилища. На заднем плане стояли несколько пилигримов; вид у них был гораздо менее веселый и более скромный, чем накануне на дороге к монастырю; меж пилигримов попадались младшие из братии, а также монастырские прислужники. Именно в эту дальнюю часть зала вновь и вновь вглядывалась Эллена, но Вивальди там не различала; она прильнула к решетке, однако ей недоставало решимости на глазах у множества незнакомых людей откинуть покрывало. Поэтому, даже если бы Винченцио и был в зале, едва ли он осмелился бы выступить вперед.

Концерт подошел к концу, а Эллена так и не смогла обнаружить Винченцио и сочла за лучшее направиться в зал, где был приготовлен ужин; вскоре там же появилась аббатиса со своими гостями. Внезапно Эллене на глаза попался незнакомец, облаченный в платье пилигрима и не отходящий от решетки; лицо паломника наполовину

скрывал ниспадающий капюшон. Поведение незнакомца говорило о том, что он собирается скорее наблюдать за трапезой, нежели принять в ней участие.

Эллена, предположившая, что перед ней Вивальди, ждала удобной минуты, чтобы незаметно для аббатисы приблизиться к тому месту, где стоял паломник. Вскоре аббатиса внезапно исполнила желание девушки: она целиком ушла в беседу с окружавшими ее дамами. Тогда Эллена шагнула к решетке и рискнула откинуть на миг вуаль. Незнакомец, в свою очередь, позволил упасть своему капюшону и взглядом поблагодарил девушку за снисхождение. Это был не Вивальди! Испуганная тем, как может быть истолкован ее нескромный жест, пораженная разочарованием, Эллена уже пустилась было в бегство, когда быстрыми шагами к решетке приблизился другой незнакомец, изящный и одухотворенный облик которого сразу сказал ей, что на сей раз перед ней действительно Винченцио. Опасение повторной ошибки заставило девушку помедлить в ожидании какого-нибудь знака и только тогда открыть лицо. С пристальным вниманием незнакомец созерцал Эллену минуту или две, прежде чем откинуть капюшон. Но вот он набрался смелости и… Да, это был он, сам Вивальди!

Заметив, что он узнал ее, Эллена не подняла покрывала, а вместо этого сделала несколько шагов по направлению к решетке. Вивальди пристроил в одну из ячеек решетки крохотную сложенную записку и, прежде чем Эллена решилась вручить ему в обмен свою, отошел и смешался с толпой. Эллена устремилась к записке, но остановилась, заметив, что туда же поспешно направляется одна из монахинь. Край одеяния смахнул записку, и из места, скрывающего ее лишь наполовину, она упала на пол. Заметив, как записка скрылась под ногой монахини, Эллена с трудом подавила страх.

Тем временем к монахине обратился через решетку какой-то монах, судя по всему, намеревавшийся сообщить нечто важное и не предназначенное для посторонних ушей. Испуганной Эллене подумалось, что инок, вероятно, разглядел маневр Вивальди и делится с монахиней своими подозрениями. С минуты на минуту девушка ожидала, что та поднимет письмо и отнесет его настоятельнице.

Страхи эти, впрочем, к немалой радости и еще большему удивлению Эллены, не оправдались: сестра легким движением ноги сдвинула записку в сторону, так и не взглянув на нее ни разу. Но когда, прервав разговор, инок поспешно пробрался через толпу и исчез за дверью, а монахиня, приблизившись к аббатисе, зашептала ей что-то на ухо, опасения Эллены возобновились с прежней силой. Сомневаться не приходилось: Вивальди обнаружен, а письмо его не трогают, дабы использовать как приманку, в расчете на то, что Эллена выдаст себя. Трепеща от ужаса, едва держась на ногах, девушка вглядывалась в нахмурившееся лицо аббатисы и, мнилось, читала в его чертах свою судьбу.

Однако, каковы бы ни были тайные намерения и распоряжения настоятельницы, никаких мер за ними не последовало; инокиня, выслушав ответ, спокойно присоединилась к прочим сестрам, а сама аббатиса вела себя как ни в чем не бывало. Но Эллена, боясь, что за нею следят, не осмеливалась завладеть запиской, хотя понимала, что там содержатся важные сведения, что промедление ставит под угрозу ее свободу. Всякий раз, когда Эллена, набравшись решимости, оборачивалась, ей казалось, что взгляд аббатисы устремлен прямо на нее; хотя лицо монахини пряталось за покрывалом, но поза ее свидетельствовала о неусыпном внимании к Эллене.

Целый час прошел в напряженном ожидании; по завершении трапезы ее участники стали покидать зал, и в общей неразберихе Эллена шагнула к решетке и схватила записку. Спрятав добычу в складках одежды и с робостью оглядев окружающих, дабы удостовериться, что никто не заподозрил дурного, девушка готова была тут же удалиться, как вдруг заметила, что аббатиса направляется к выходу. Следившей за ней монахини в комнате уже не было.

Чуть выждав, Эллена последовала за свитой аббатисы; приблизившись к Оливии, девушка подала ей знак и скользнула в свою келью. Там, в одиночестве, за затворенной дверью, трепеща от нетерпения, Эллена села и принялась читать записку строчку за строчкой, не успевая осознать смысл прочитанного; затем в спешке попыталась перевернуть бумажку, но лампа выпала из ее дрожащих рук и погасла. Ее волнение дошло почти до отчаяния: появиться в поисках огня на глазах у сестер, когда все полагают, что она под надежным замком, значило выдать себя и Оливию; Оливия жестоко поплатится за свою снисходительность, а она сама немедленно окажется в заключении. Оставалось надеяться, что Оливия придет достаточно рано, чтобы она успела прочесть записку Вивальди и выполнить его инструкции. С замиранием сердца Эллена ловила каждый шорох в ожидании приближающихся шагов, сжимая в руках непрочитанную записку, от которой зависела вся ее судьба. Не единожды пыталась Эллена разобрать на ощупь строчки рокового письма, но они не выдавали сокрытой в них тайны. Бесконечно мучительно было сознавать, что еще немного — и записка, способная спасти ей жизнь, станет, скорее всего, бесполезной бумажкой; какую пытку причинила Эллене мысль, что у нее нет средства узнать ее содержание!

Внезапно послышались шаги, и из галереи в келью проник луч света; только тут Эллене пришло в голову, что сюда вполне может явиться и кто-то из посторонних. Впрочем, прятать записку было уже поздно; прежде чем шелестящий лист удалось укрыть от глаз, в келье показалась фигура монахини, в которой Эллена с облегчением узнала свою подругу. Не произнеся ни слова, бледная и дрожащая, Эллена взяла из рук Оливии лампу и пробежала глазами строки записки; выяснилось, что в те минуты, когда писались эти слова, у ворот сада, находящегося в распоряжении женской половины обители, ждал брат Джеронимо, а Винченцио намеревался вскорости присоединиться к нему и сопроводить Эллену по укромной тропе за пределы монастыря. Винченцио добавлял, что, воспользовавшись лошадьми, которые ждут у подножия горы, Эллена сможет далее направиться в любое место, какое только сочтет для себя подходящим, и умолял не медлить, ибо именно теперь всеобщая праздничная суматоха вкупе с другими обстоятельствами как нельзя более благоприятствует побегу.

С ужасом и отчаянием Эллена протянула письмо Оливии и попросила как можно быстрей прочитать его и дать совет. Полтора часа назад Вивальди писал, что успех зависит от быстроты выполнения; уже полтора часа он наверняка ожидал ее в условленном месте, и кто знает, какие помехи могли возникнуть для их бегства, в особенности сейчас, когда внимание аббатисы и монахинь не поглощено более праздничной суетой!

Оливия — воистину благородная душа, — прочтя записку, горевала не меньше своей юной подруги и изъявила готовность пойти на любой риск, лишь бы не упустить последнюю возможность спасения.