Итальянец

Даже в эти минуты мучительного страха Эллена не могла не откликнуться благодарностью на великодушие. После напряженного раздумья Оливия произнесла:

— Во всем монастыре не найдется теперь ни единого прохода, где бы нам никто не попался навстречу, но мое покрывало, хоть и тонкое, хранило тебя до сих пор; будем и впредь на него надеяться. Нам придется, однако, пройти через трапезную, где соберутся за столом те из сестер, кто не был зван на праздничное угощение в приемную. Они останутся там, пока не ударят к заутрене, но дожидаться их ухода нет смысла; с тем же успехом ты могла бы уже сейчас отказаться от бегства совсем.

Эллена полностью разделяла все опасения Оливии и посему стала ее умолять не медлить долее в нерешительности и показать ей дорогу в монастырский сад; они вместе вышли из кельи.

Пока подруги спускались в трапезную, навстречу им то и дело попадались монахини, но ни одна из них не обратила внимания на Эллену. Приближаясь к опасному месту, девушка плотней закуталась в покрывало и крепче оперлась на руку своей верной спутницы. У двери им встретилась аббатиса, оглядывавшая тех, кто собрался за трапезой, и как раз в ту минуту осведомившаяся об Оливии. Эллена отступила, дабы не оказаться на виду, и пропустила настоятельницу в зал, Оливии же пришлось откликнуться. Открыв лицо, Оливия получила дозволение войти в трапезную, а Эллена проникла в зал незамеченной, смешавшись с толпой, которая сопровождала настоятельницу. Неверными шагами она последовала за Оливией через зал. По счастью, сестры, в предвкушении трапезы, не склонны были уделять внимание чему-либо иному, и беглянки беспрепятственно достигли противоположной двери.

В переднем зале, где они очутились теперь, сновала прислуга, спешившая с посудой из трапезной в поварню и обратно. У самой двери, ведущей в сад, подруг застигла одна из сестер, обратившаяся к ним с вопросом, не прозвонил ли колокол к заутрене, раз они идут в сторону церкви.

Препятствие, возникшее в последнюю минуту, повергло Эллену в ужас; решившись молчать, она сжала руку

Оливии и ускорила шаги; Оливия же благоразумно предпочла помедлить и недрогнувшим голосом ответила на вопрос, после чего спокойно продолжила путь.

По дороге через сад к воротам Эллена стала так волноваться, не заставили ли Вивальди непредвиденные обстоятельства покинуть условленное место, что силы стали ее покидать.

— Мне не добраться до ворот, — тихо пожаловалась она Оливии, — а если и доберусь, то будет уже поздно.

Оливия постаралась подбодрить Эллену и указала на ворота, ясно видневшиеся в лунном свете:

— Мы у цели, вот они, в конце тропинки, куда падает тень от деревьев.

Преисполнившись новой надеждой, Эллена зашагала проворней, но ей стало казаться, что, как бы в насмешку, ворота при ее приближении отступают все дальше. Усталость взяла над девушкой верх, и она, запыхавшись, принуждена была вновь застыть на месте с восклицанием:

— Что, если силы изменят мне, прежде чем я дойду! Что, если я упаду в двух шагах от ворот!

Короткой передышки оказалось достаточно, чтобы девушка вновь собралась с силами и до самых ворот шла уже безостановочно. В конце пути Оливия предложила предосторожность: не показываться сразу, а прежде установить, кто находится с противоположной стороны ворот, и дождаться ответа на условленный знак, предложенный ранее самим Вивальди. Она постучала по доске и вместе с Элле-ной стала напряженно вслушиваться. Раздавался чей-то шепот, но отклика на сигнал не последовало.

— Нас предали, — тихо проговорила Эллена, — но лучше узнать горькую истину без промедления.

Она повторила условный стук, и, к неописуемой радости, в ответ послышались три резких удара. Оливия, менее доверчивая, чем ее подруга, попыталась было убедить Эллену не полагаться на первое, быть может ложное, свидетельство, а дождаться еще одного, но опоздала: ключ уже заскрежетал в замке, дверь отворилась, и у входа в сад появились два человека, плотно закутанные в плащи. Эллена сперва отпрянула, но тут же узнала окликнувший ее голос и в свете прикрытой колпачком лампы, которую держал Джеронимо, различила Вивальди.

— О боже! — воскликнул он голосом, дрожащим от радости, и взял руку Эллены. — Неужели ты опять моя! Если бы ты только знала, что пришлось мне пережить здесь за час ожидания! — Затем, заметив Оливию, Винченцио отступил, чтобы не мешать Эллене излить подруге свою глубочайшую благодарность.

— Нужно спешить, — хмуро проговорил Джеронимо, — мы и так уже потеряли слишком много времени, как вы, возможно, сами убедитесь.

— Прощай, дорогая Эллена, — торопливо сказала Оливия, — да хранит тебя Господь!

Печаль расставания вытеснила из груди Эллены все страхи; рыдая, она обняла монахиню со словами:

— Прощай! О, прощай, дражайшая, нежная моя подруга! Нам не доведется более увидеться, но я вечно буду любить тебя. Не забывай, ты обещала дать о себе знать; помни: монастырь делла Пьета!

— Могли бы наговориться еще там, в обители, — пробурчал Джеронимо, — мы здесь уже битых два часа.

— Ах, Эллена, — жалобно шепнул Вивальди, размыкая руки девушки, обнимавшей Оливию, — неужели я в твоем сердце на втором месте?

Эллена, осушив слезы, ответила улыбкой, говорившей больше, чем любые слова; по-прежнему обращая прощальные речи к Оливии, она протянула Винченцио руку и дозволила увести себя от ворот сада.

— При яркой луне в лампе нет надобности, Джеронимо, — заметил Вивальди, — она нас только выдает.

— В церкви без света не обойтись, на кружных проходах — тоже; вы ведь знаете, синьор, через главные ворота мне вас не провести.

— Ну что ж, ведите, — ответил Вивальди, и вскоре они достигли кипарисовой аллеи, ведущей к церкви; но прежде чем свернуть туда, Эллена остановилась и оглянулась в надежде у ворот сада еще раз узреть Оливию. Монахиня все еще оставалась там, в лунном свете Эллена различила очертания ее фигуры и прощальный взмах руки. Сердце Эллены переполнилось; она подняла руку в ответном приветствии и стояла в слезах до тех пор, пока Вивальди бережно, но твердо не увлек ее за собой.

— Я завидую твоей подруге, если ты так плачешь о ней, — заговорил юноша, — и ревную, ибо источник этих слез — твоя нежная привязанность. Не горюй так, моя Эллена!

— Знал бы ты, Винченцио, чем я обязана этой благородной душе!

Глубокие вздохи прервали речь девушки; Вивальди в ответ только молча пожал руку возлюбленной.

Ступая по мрачной аллее, ведущей к церкви, Вивальди спросил, обращаясь к Джеронимо:

— Уверены ли вы, отец мой, что нам не попадется по дороге кто-нибудь из братьев, кому вздумается принести покаяние перед святилищем?

— Покаяние в день церковного торжества? Скорее уж следует опасаться тех, кто совлекает в эти минуты праздничное убранство.

— В любом случае такая встреча ничего доброго нам не сулит. Нет ли возможности обойти церковь стороной?

Джеронимо заверил Вивальди, что миновать церковь нельзя никак, и все трое тут же вступили в боковой неф опустелого храма, где Джеронимо, дабы не оказаться в потемках, пришлось снять водруженный на лампу колпачок, ибо свечи, еще недавно сиявшие на бесчисленных надгробиях, успели догореть; те же, что мерцали на главном престоле, ввиду своей отдаленности ни в малой мере не рассеивали сумрак в той части церкви, где обретались беглецы. Изредка, правда, короткие вспышки угасавших лампад выхватывали из темноты то одну, то другую гробницу, помогая оценить расстояние до конечной цели, затерянной в длинной перспективе арок, но не избавляя путников от ощущения мрачного одиночества. Ни единый звук, даже шепот, не слышался под сводами.