Иван Берладник. Изгой

–  Понимаю, Оленя, - голос дрогнул, произнося её имя, и Елена задохнулась от промелькнувшей в нём нежности.
– Не слепой я и не глухой. Всё вижу. А только Изяслав Давидич твой муж. Как же ты от мужа-то?…

–  Сердцу не прикажешь, Иванушка, - пролепетала она, слабея в его объятиях.
– Ты мне люб. За тобой - хоть на край света! И Чернигова мне не нужно, коли тебя не будет рядом, да и самого Киева.

–  Негоже так говорить-то, - попытался возразить Иван. Разум боролся с чувствами - молодое сильное женское тело было так сладко ощущать в объятиях, что сердце спорило с языком и голос звучал неубедительно.
– Не должны мы… Изяслав Давидич - благодетель мой. Без него не было бы у меня ни Выря, ни жизни самой… ни тебя…

Слово вырвалось - и все речи тут же забылись. Губы потянулись к губам, руки обвились вокруг шеи, совсем рядом с сердцем застучало другое сердце, и Иван ощупью сорвал со стены то ли шубу, то ли шкуру, опуская на пол свою драгоценную ношу.

Они прощались на другое утро. Денёк выдался пасмурный, несколько раз принимался и переставал дождик, старики по приметам говорили, что дело может кончиться удачей, а может и провалом.

Изяслав и Иван уже сидели в сёдлах, когда на крыльцо вышла Елена. Она оделась скромно, словно уже была вдовою, и лишь отсутствие траурного корзна говорило, что её муж ещё жив. Но глаза княгини покраснели от слез, и она беспрестанно кусала припухшие губы. Ломая пальцы, Елена не сводила глаз с отъезжающих.

Изяслав Давидич, зная, что его жена сейчас разрыдается - на рассвете она вбежала к нему в ложницу, выла и каталась по полу, - только махнул ей рукой и крикнул что-то бодрое. Елена кивнула. Горящие глаза её уже нашли другого всадника - и не отрывались от него больше ни на миг.

Изяслав обернулся, ища, кого высматривает княгиня, - и увидел взгляд Берладника. Иван смотрел на его жену. Смотрел так, что старый князь всё понял… Понял, но не захотел верить. Ибо впереди ждали бои и походы и негоже перед таким важным делом отягощать голову и сердце лишними мыслями.

Шли к Чернигову прямым путём - сперва до Десны, потом по её противоположному берегу. Ещё когда полки проходили мимо Путивля, княживший в Новгороде-Северском Святослав Всеволодич, оставив в городе большую часть дружины, прискакал к стрыю с вестью о половецком выходе.

Святослав Ольжич забеспокоился и стал просить подмоги. Всеволодович отправил в Киев своего старшего сына, Владимира. Отроку едва исполнилось тринадцать, это было его первое княжеское поручение. В Вышгороде его встретил второй Ростиславич - Рюрик. Уверенный, что Владимир готов остаться у него в заложниках верности черниговских князей, Ростислав Мстиславич тут же снарядил полки в помощь Ольжичам. Киевскую дружину послал с воеводой Ярославом Заставичем, из князей отправил Владимира Андреевича, до сих пор болезненно переживающего свою неудачу под Вырем, и галицкую дружину во главе с Тудором Елчичем. Галичане с некоторых пор были в ополчении великого князя, ибо Ростислав Мстиславич был в числе тех, кто стоял против Ивана Берладника, и Ярослав Галицкий, раскинув мозгами, решил, что, пока звенигородский изгой жив и на свободе, галичане будут за ним охотиться.

Без особых сложностей дойдя до Стенянич, где переправились через Десну, полки Изяслава Давидича задержались в пригородах Чернигова, ибо, пройдя столько вёрст, половцы не смогли отказать себе в удовольствии поживиться русским добром. Небольшими отрядами в сто-двести сабель они рассыпались по окрестностям, жгли, разрушали и грабили. Выревцы не отставали, мстя за летний разгром. В довершение ко всему пошли дожди, и всё равно пришлось бы задержаться. Но эта задержка дорого обошлась. Ибо когда половцев наконец собрали и двинулись на Чернигов, внезапно стало ясно, что под городом собраны немалые силы, а с низовьев Десны, от её устья, движутся ещё полки на подмогу.

–  С таким врагом биться мы не можем, - покачал головой Изяслав Давидич.
– Надо уходить, пока не поздно.

–  Как - уходить?
– не выдержал Иван.
– После того, как столько пройдено? После того, как уже показались стены Чернигова?

–  Да, уходить, ибо молод ты ещё, чтобы спорить! Да и в походе сем я главный и моё слово - закон. Или ты уже забыл, кто я и кто ты?
– сверкнул глазами Изяслав.

–  Не забыл, - помрачнел Иван.

–  Я здесь князь, - гнул своё Давидич.
– А ты - воевода мой, хоть и тоже княжьего рода. И раз я решаю уходить, значит, надо уходить!

Это была их первая размолвка, и оба чувствовали себя не в своей тарелке, когда на другой день, едва соединённые полки черниговцев, северцев и дорогобужцев с киянами двинулись в атаку, стали отступать.

Половцы шли спокойно - в их обозе мычали коровы, блеяли овцы, ржали кони, кучами были свалены шкуры и прочее добро, а за повозками брели связанные русские пленники. Даже если князь Изяслав сейчас отпустит их, на обратном пути можно ещё кое-чего прихватить. Поход хан Сартуз считал удачным и мог собой гордиться.

Совсем иные чувства владели русскими полками. Настоящего боя не было, а они откатывались прочь, как побитые псы. И так - вплоть до Игорева брода, названного ещё в честь Игоря Старого, сына Рюрика. Сюда свернули из-за половцев - почти никто из степняков не умел плавать и они опасались реки. Даже сейчас, уверенные в своей силе, переходили реку осторожно, стараясь даже не замочить полы халатов. Только скотину и полон загоняли в воду без опаски.

Русские дружины медлили, ожидая, пока перейдут союзники. И здесь их нагнал гонец из Чернигова.

Когда молодого боярича подвели к Изяславу Давидичу и тот услышал, какую весть ему принесли, не поверил своим ушам. Оказывается, Святослав Ольжич узнав о слабости противника, на радостях отпустил союзников по домам. Более того, уехал даже Святослав Всеволодович со своими полками, а сам Ольжич, провожая сыновца и пируя в поле, застудил грудь и сейчас хворает.

–  Услышал Господь мои молитвы, - истово перекрестился Изяслав Давидич на эти слова и победно взглянул на Ивана.
– А ты не верил! Всегда надобно верить! Эй! Поворачиваем! Идём на Чернигов!

Черниговские посады были не в пример богаче, чем те сёла и деревушки, мимо которых проходили прежде, да и урусский хан был уверен, что город защищать некому, поэтому большинство половцев сразу занялись любимым делом - стали жечь и разрушать. На сей раз от них не отставали и русские - как бы то ни было, посады надобно было разрушить, чтобы ослабить осаждённых. Серо-чёрные дымы застлали небо над Черниговом. В городе забухали колокола, поднимая народ. Ворота затворились, дабы даже случайно не пустить в город врага.

Но затворились они и для Святослава Ольжича, который накануне выехал из города. Он собирался в свой загородный терем, взяв с собой семью - княгиню с малыми детьми, девятилетним Игорем и пятилетним Всеволодом. Оказавшись отрезан от городских стен, князь спешно послал вдогон ушедшим союзникам гонцов, первым среди которых был его старший сын Олег.

Вернувшиеся с полдороги галичане и дорогобужцы свалились на половцев, как снег на голову. Только что не было - и вдруг…

–  Ништо!
– отмахнулся Изяслав Давидич.
– Господь за нас! Мы их разобьём! Иван! Бери полки и скачи вперёд!