Иван Премудрый
Шрифт:
Когда Тимофей отряжал два по пять человек на службу, он никому из них никакого особенного пути не назначил, а сказал приблизительно так, мол езжайте так, как считаете нужным, ваши глаза, вам и путь-дорогу выбирать. Если так посмотреть, без премудрости, то глупость сплошная получается. А если эту самую премудрость, хоть малую её часть применить, то кроме пользы, ничего не обнаружится.
Ну и какая разница, что пути ихние могут пересечься или даже совпасть? Нет никакой разницы в этом, а польза есть и польза большая. Вот представьте, едут такие, как Афанасий с Петром и, или устали, или солнышком приморило, только они больше зевают и носом клюют, чем по сторонам наблюдают. И точно также, по той же дороге, едут другие. Те, другие, а вдруг как они до того хотят службу княжескую лучше всех исполнить, что изо всех
Афанасий с Петром, сделав довольно-таки большой круг по княжеству, уже возвращались в стольный град. Им и осталось - всего ничего, вот эту деревеньку проехать, а от неё, вёрст десять и стольный град. Ничего за время своей службы и связанного с ней путешествия они так и не увидели, и не заметили. Правда, что есть, то есть, Афанасий обо всем увиденном и все разговоры с жителями деревень, а также людьми проезжими, аккуратно в книгу записывал. Он считал, что вполне возможно, чуда какого-нибудь они не встретят и не увидят, а отчёт о службе предоставить надобно. Так что пусть князь всё это читает, на то он и образованный.
***
От того, что увидел Афанасий, вряд-ли кто отмахнулся бы и дальше дремать принялся. Они как раз проезжали через деревню, которая самая последняя перед стольным градом. Едут значит: Афанасий задремал, а Петро от нечего делать по сторонам смотрит, головой крутит и ворон считает, не дремлется ему видите-ли. Крутил он, значит, головой, крутил и докрутился.
Проезжая мимо ничем непримечательной избы, Петро вдруг увидел, как во дворе, ну прямо, как вместо сарая, печка стоит, самая настоящая печка, место которой исключительно в избе, а никак не на дворе, где куры бегают и мусор всякий. Вот он Афанасия и окликнул, мол, тоже посмотри, чудо это, или не чудо? Оно ведь по всякому может быть. А вдруг как хозяева, ну чтобы в избе дышать было чем, во дворе ещё одну печку сложили, чтобы летом было где хлеба испечь, да щей сварить? Но вот в чем дело, печки, которые во дворах стоят, Петро видел и не раз, не век же он по лесам шлялся. Только вот печи те, они маленькие и без лежанки, а эта, ну точь в точь, как в избах стоят. Подъехали к забору, да и забора никакого не было, так, плетень какой-то, благодаря ему печку-то и увидели. Спешились и во двор. И точно, стоит себе печка именно там, где ей стоять не полагается. Мало того, она как бы наискось стоит и тем самым весь двор для ведения дел хозяйских непригодным делает. Сразу видно, недавно её сюда поставили, а зачем, надо прояснить.
***
– Эй, хозяева! Дома кто есть?!
– крикнул Афанасий.
На зов, из избы, вышел парняга лет двадцати-двадцати пяти. Да, скорее ещё парень, чем уже мужик. С виду неказистый какой-то, корявый весь, ну чистой воды крестьянин. Только не такой крестьянин, которых любят на картинках рисовать: высокий, статный и сильный, а тот, которого имеют ввиду, когда человека хотят оскорбить, называя крестьянином.
– Я дома. Чё кричать-то? Или сломали что?
– и ответил, и спросил одновременно хозяин.
– Ничего мы не сломали.
– ясно дело, переговоры взял на себя Афанасий, потому как грамотный. Петро, тот был на случай, если вдруг пугать или ещё что такое делать придётся.
– Слуги мы князевы, дело княжеское исполняем, потому и заехали. Звать тебя как?
– Емелей зовут.
– ответил парень, который и был Емелей, тем самым.
– А вы точно слуги князевы?
Это Емеля выпендривался, цену себе набивал. Он прекрасно знал, что никакие лихие люди средь бела дня в деревню не попрутся, среди них дураки лишь иногда встречаются. Да и откуда им,
лихим людям этим взяться, если их в тутошних местах отродясь не было?Афанасий достал бумагу и протянул её к Емеле, но в руки не дал:
– Читай, если грамоте умеешь.
Емеля разумеется был неграмотным, да и кто его в той деревне грамоте обучал бы? Но будучи о себе высокого мнения, как о мастере на все руки, плюс волшебство Щукино, в своей неграмотности никогда не признался бы. Он скорчил умную физиономию, сделал вид, что читает и, посмотрев на ту бумагу с полминуты, ни черта в ней не поняв, кивнул головой, мол, верю.
На самом деле, увидев бумагу, Емеля и правда поверил, что перед ним слуги княжеские, а не какие-нибудь там забулдыги. Бумага, она получается, какую-то свою, волшебную силу имеет, во всяком случае, успокаивает.
– И чего вы от меня хотите, слуги князевы?
– сделав шаг назад, спросил Емеля.
– Ничего такого мы от тебя не хотим и ничего нам от тебя не надобно. Кроме одного.
– поскольку служба княжеская, вот она, началась, Афанасий весь преобразился и был, как бы это сказать, строгим, так что ли.
– Мы с товарищем хотим знать, почему это у тебя печка поперёк двора стоит, вместо того, чтобы в избе находиться, где ей самое место?
***
А вот здесь пояснить немного надо, иначе непонятно будет. Дело в том, что с некоторых пор Емеля начал маяться. Нет, такая жизнь, какую он вёл, его вполне устраивала, но как и любому другому человеку, ему хотелось большего. Сами знаете, как оно происходит: живёт себе человек, живёт и можно сказать иногда даже жизни радуется. Радоваться-то он радуется, но вместе с тем и печалится одновременно. А печалится он, потому как того, что он имеет и что жизнь его безбедную обеспечивает, однажды и вдруг становится мало. Вернее будет сказать, ему кажется, что мало. Вот и начинает человек маяться, в смысле, хотеть чего-то большего, а по правде сказать, чего именно, он в таком случае хочет, он и сам не знает. Хочет чего-то, а чего - неизвестно. Самое главное, чтобы побольше было, а чего - неважно. Это когда человек знает, чего он хочет, он не мается, он дело делает и в результате, то, чего хотел, получает. А когда человек не знает, чего хочет, он только и делает, что мается и больше ничего не делает, потому что не знает, чего хочет и что для этого сделать надо. В народе по этому поводу, говорят: дурью мается и правильно говорят.
Вот и Емеля маялся, разумеется дурью. Он хоть и знал, чего ему надобно, но не знал, что для этого сделать требуется. Видите ли, славы с известностью ему захотелось, ну перестала его устраивать деревня с её ничего не понимающими в механике мужиками, ну и соседние деревни тоже. Хотелось Емеле большого раздолья для своей исключительной во всех отношениях деятельности. Ну и чтобы много народу о нем, таком искусном знало, тоже очень хотелось. А вот кажись случай и представился, как раз тот, о котором Емеля мечтал и которым маялся.
– Эта печка, не совсем печка.
– выпятив грудь ответил Емеля.
– Она мне заместо лошади с телегой служит, езжу я на ней.
– Ты парень ври, да не завирайся.
– встрял в разговор Петро.
– Мы тоже врать горазды. А то смотри, вмиг плётки отведаешь.
– А зачем бы я врал?
– обиделся Емеля.
– Смотрите.
Пробурчав себе под нос, сами знаете что, Емеля залез на печку и, вот оно, чудо самое настоящее, печка стронулась с места и как та лошадь, которую только что разбудили, тихонечко поехала по двору. Сделав круг, печка остановилась почти на том же самом месте с которого и поехала. Емеля слез с печи и теперь уже не скрывая свой гордый и довольный вид подошёл к Афанасию с Петром:
– Ну что, видели? А то, врёшь, врёшь... Я никогда не вру!
– Ну ладно, ладно, успокойся.
– начал примирительно Афанасий, а у самого, ну когда печка по двору ездила, волосы под шапкой шевелиться начали.
– Скажи-ка мне лучше, как ты такое умудрился устроить, что печка сама по себе, без лошади, по земле ездит?
– Ничего такого сложного в этом нет.
– ну всё, попёрло Емелю, поймал он свою звезду за хвост. Это он так подумал.
– Здесь всего-то и делов - механику знать надо, наука такая имеется, слыхал?