Иверский свет

ИЗ ФРУНЗЕ В САРАНСК

НЕ ЛЕТАЙТЕ САМОЛЕТАМИ АЭРОФРАНС.

Одинокий мужчина

меняет машину

в центре Пушкинской площади

на Жигули той же площади,

но в районе Крымского моста

Твоя машина пуста.

Я тоскую по сильным глаголам —

жить — думать — дышать — мчать, —

как форвард тоскует по голу,

когда окончился матч.

Догнать — обернуться — увидеть —

вернуться — себя подарить —

нарушить — возненавидеть —

разбиться — и благодарить —

ХРАНИТЕ ДЕНЬГИ В КАССАХ АЭРОФЛОТА

НЕ СИДИТЕ БЕЗ ПРИВЯЗНОГО РЕМНЯ —

— умчать тебя к Новому году —

ты во всех машинах впереди меня.

Эй, выйдемте все из панцирей и из капотов

и из зада с табличкою «проба».

Наружу!

Шампанского!!

С Новым годом!!!

Пробка!

БАЛЛАДА-ЯБЛОНЯ

В. Катаеву

Говорила биолог

молодая и зяблая,—

Это летчик Володя

целовал меня в яблонях.

И, прервав поцелуй, просветлев из зрачков,

он на яблоню выплеснул

свою чистую

кровь!

Яблоня ахнула,

это был первый стон яблони,

по ней пробежала дрожь

негодования и восторга,

была пора завязей,

когда чудо зарождения,

высвобождаясь из тычинок, пестиков,

ресниц,

разминается в воздухе.

Дальше ничего не помню

Ах, зачем ты, любимый, меня пожалел?

Телу яблоневу от тебя тяжелеть.

Как ревную я к стонущему стволу.

Ночью нож занесу, но бессильно стою —

на меня, точно фары из гаража,

мчатся

яблоневые глаза!

Их 19.

Они по три в ряд на стволе,

как ленточные окна.

Они раздвигаю! кожу, как дупла.

Другие восемь узко растут из листьев.

В них ненависть, боль, недоумение —

что?

что?

что свершается под корой?

кожу жжет тебе известь?

кружит тебя кровь?

Дегтем, дегтем тебя мазать бы, а не известью,

дурочка древесная. Сунулась. Стояла бы себе, как

соседки в белых передниках. Ишь...

Так сидит старшеклассница меж подружек, бледна,

чем полна большеглазо —

не расскажет она.

Похудевшая тайна. Что же произошло?

Пахнут ночи миндально.

Невозможно светло.

Или тигр-людоед так тоскует, багров.

Нас зовет к невозможнейшему любовь!

А бывает, проснешься — в тебе звездопад,

тополиные мысли, и листья шумят.

По генетике

у меня четверка была.

Люди — это память наследственности.

В нас, как муравьи в банке,

напиханно шевелятся тысячелетия.

У меня в пятке щекочет Людовик XIV.

Но это?..

Чтобы память нервов мешалась с хлорофиллами?

Или это биочудо?

Где живут дево-деревья?

Как женщины пахнут яблоко»!..

...А 30-го стало ей невмоготу.

Ночью сбросила кожу, открыв наготу,

врыта в почву по пояс,

смертельно орет

и зовет

удаляющийся

самолет.

БЕАТРИЧЕ

Одергивая юбку на ногах,

ты где-то бродишь в разных городах.

На цыпочках по сцене мировой

мой дух, как гусь, бежит вслед за тобой.

БАЛЛАДА-ДИССЕРТАЦИЯ

Нос растет в течение всей жизни.

Из научных источников.

Вчера мой доктор произнес:

«Талант в вас, может, и возможен,

но ваш паяльник обморожен,

не суйтесь из дол у в мороз».

О нос!..

Неотвратимы, как часы,

у нас, у вас, у капуцинов

по всем

законам

Медицины

торжественно растут носы!

Они растут среди ночи

у всех сограждан знаменитых,

у сторожей,

у замминистров,

сопя бессонно, как сычи,

они прохладны и косы,

их бьют боксеры,

щемят двери,

но в скважины, подобно дрели,

соседок ввинчены носы!

(Их роль с мистической тревогой

интуитивно чуял Гоголь.)

Мой друг Букашкин пьяны были,

им снился сон:

подобно шпилю,

— 214 —

сбивая люстры и тазы,

пронзая потолки разбуженные,

над ним

рос

нос,

как чеки в булочной,

нанизывая этажи!

«К чему б?» — гадал ом поутру.

Сказал я: «К Страшному суду.

К ревизии кредитных дел!»

30-го Букашкин сел.

О, вечный двигатель носов!

Носы длиннее — жизнь короче.

На бледных лицах среди ночи,

как коршун или же насос,

нас все/ высасывает нос,

и говорят, у эскимосов

есть поцелуй посредством носа...

Но это нам не привилось.

БОЙ ПЕТУХОВ

Петухи!

Петухи!

Потуши!

Потуши!

Спор шпор,

ку-ка-рехнулись!

Урарь!

Ху-ха...

Кухарка

харакири

хор

(у, икающие хари!)

«Ни фига себе Икар!»

хр-рр!

Какое бешеное счастье,

хрипя воронкой горловой,

под улюлюканье промчаться

с оторванною головой!

Забыв, что мертв, презрев природу,

по пояс в дряни бытия,

по горло в музыке восхода —

забыться до бессмертия)

Через заборы, всех беся,—

на небеса!

Там, где гуляют грандиозно

коллеги в музыке лугов,

как красные

аккордеоны

с клавиатурами хвостов.

О лабухи Иерихона!

Империи и небосклоны.

Зареванные города.

Серебряные голоса.

(А кошка, злая, как оса,

не залетит на небеса.)

Но по ночам их к мщенью требует

с асфальтов, жилисто-жива,

как петушиный орден

с гребнем,

оторванная голова.

МОРСКАЯ ПЕСЕНКА