Иверский свет

Отдай ему в воскресение

все ягоды и грибы,

пожалуй ему спасение,

спасением погуби.

ПОСЛЕ ПОСЛЕДНЕЙ ВОЙНЫ

Вот квартирка поэта. Вот перо на ампирном бюро...

А что такое «перо»?

Им водили рукою Державин, Матвей и Лука...

А что такое «рука»?

Это род рычага,

превращавший идею в созданье, высекающий на века:

«Человек — это смысл мирозданья».

«Человек будет славен вовек».

— Как вы выразились? «Человек»?

ПИР

Человек явился в лес,

всем принес деликатес:

лягушонку

дал сгущенку,

дал ежу,

что — не скажу,

а единственному волку

дал охотничью водку,

налил окуню в пруды

мандариновой воды.

Звери вежливо ответили:

«Мы еды твоей отведали.

Чтоб такое есть и пить,

надо человеком быть.

Что ж мы попусту сидим,

хочешь, мы тебя съедим?»

Человек сказал в ответ:

«Нет.

Мне ужасно неудобно,

но я очень несъедобный.

Я пропитан алкоголем,

аллохолом, аспирином.

Вы меня видали голым?

Я от язвы оперируем.

нскмп

— 225

Я глотаю утром водку,

следом тассовскую сводку,

две тарелки, две газеты,

две магнитные кассеты,

и коллегу по работе,

и два яблока в компоте,

опыленных ДДТ,

и т. д.

Плюс сидит в печенках враг,

курит импортный табак.

В час четыре сигареты.

Это

убивает в день

сорок тысяч лошадей.

Вы хотите никотин?»

Все сказали: «Не хотим,

жаль тебя. Ты — вредный, скушный;

если хочешь — ты нас скушай».

Человек не рассердился

и, подумав, согласился.

РАЗГОВОРЧИК

А еще я скажу апропо...

Про что скажете?

А про то!

•— Может, лучше про Артлото?

А про то?

Бросьте в ступе толочь решето,

лучше мчитесь неторной тропой

по заоблачным горным плато...

А про то?

Ты про что намекаешь, браток?

А про то...

СКРЫМТЫМНЫМ

«Скрымтымнымм — это пляшут омичи?

скрип темниц? или крик о помощи?

или у Судьбы есть псевдоним,

темная ухмылочка — скрымтымным?

Скрымтымным — то, что между нами.

То, что было раньше, вскрыв, темним.

«Ты-мы-ыы... » —- с закрытыми глазами

• счастье стонет женщина: скрымтымным.

Скрымтымным — языков праматерь.

Глупо верить разуму, глупо спорить с ним.

Планы прогнозируем по сопромату,

но часто не учитываем скрымтымным.

«Как вы поживаете?» — «Скрымтымным... »

«Скрымтымным!» — «Слушаюсь. Выполним».

Скрымтымным — это не силлабика.

Лермонтов поэтому непереводим.

Вьюга безъязыкая пела в Елабуге.

Что ей померещилось? Скрымтымным...

А пока пляшите, пьяны в дым:

«Шагадам, магадам, скрымтымным!»

Но не забывайте — рухнул Рим,

не поняв приветствия: «Скрымтымным».

МНЕ ЧЕТЫРНАДЦАТЬ ЛЕТ

«Тебя Пастернак к телефону!»

Оцепеневшие родители уставились на меня. Шести-

классником, никому не сказавшись, я послал ему стихи

и письмо. Это был первый решительный поступок, опре-

деливший мою жизнь. И вот он отозвался и приглашает

к себе, на два часа, в воскресенье.

Стоял декабрь. Я пришел к серому дому в Лавру-

шенском, понятно, за час. Подождав, поднялся лифтом

на темную площадку этажа. До двух оставалась еще ми-

нута. За дверью, видимо, услыхали хлопнувший лифт.

Дверь отворилась.

Он стоял в дверях.

Все поплыло передо мной. На меня глядело удив-

ленное удлиненно-смуглое пламя лица. Какая-то оплыв-

шая стеариновая кофта обтягивала его крепкую фигуру.

Ветер шевелил челку. Не случайно он потом для своего

автопортрета изберет горящую свечу. Он стоял на сквоз-

няке двери.

Сухая сильная кисть пианиста.

Поразила аскеза, нищий быт его нетопленного каби-

нета. Единственное фото Маяковского и кинжал на стене.

Англо-русский словарь Мюллера — он тогда был при-

кован к переводам. На столе жалась моя ученическая

тетрадка, вероятно, приготовленная к разговору. Волна

ужаса и обожания прошла по мне. Но бежать поздно.

Он заговорил с середины.

Скулы его подрагивали, как треугольные остовы

крыльев, плотно прижатые перед взлетом. Я боготворил

его. В нем была тяга, сила и небесная неприспособлен-

ность. Когда он говорил, он поддергивал, вытягивал

вверх подбородок, как будто хотел вырваться из ворот-

ничка и из тела. Борис Леонидович, милый, ну что я могу

сделать для Вас?!

Вскоре с ним стало очень просто. Исподтишка раз-

глядываю его.

Короткий нос его, начиная с углубления переносицы,

сразу шел горбинкой, потом продолжался прямо, напо-

миная смуглый ружейный приклад в миниатюре. Губы

сфинкса. Короткая седая стрижка. Но главное — это

плывущая дымящаяся волна магнетизма. «Он сам себя

сравнивший с конским глазом».

Через два часа я шел от него, неся в охапке его ру-

кописи, для прочтения, и самое драгоценное — изум-

рудную тетрадь его новых стихов, сброшюрованную

багровым шелковым шнурком. Не утерпев, раскрыв на

ходу, я глотал запыхавшиеся строчки:

Все елки на свете, все сны детворы...

В стихах было ощущение школьника дореволюцион-

ной Москвы, завораживало детство — серьезнейшая из

загадок Пастернака.

Весь трепет затепленных свечек, все цепи...

Стихи сохранили позднее хрустальное состояние его