Иверский свет

ращался к Ткаченко и его товарищам.

Помню пронзительное чувство, когда первые мои

стихи напечатались. Я скупил 50 экземпляров «Литера-

турки», расстелил по полу, бросился на них и катался по

ним, как сумасшедший. Сколько людей лишены этого

ощущения! Когда тебя просолят до почтенных лет —

тут уж не до восторга. Конечно, стихи, если они — под-

линная поэзия, а не сиюминутный отклик, они — на века.

Но появляться в печати, получать какой-то обществен-

ный отклик им нужно вовремя. Слабо утешает мысль,

что Гомера при жизни тоже не печатали.

Представьте, что блоковские «Двенадцать» увидели

бы свет лет через пять после написания — прозвучали

бы не так. Дело не только в политической актуаль-

ности. Появись «Стихи о Прекрасной Даме» лет через

десять, мы бы не имели такого явления поэзии.

Плохо, если муза засидится в девках. Винокуров как-

то сетовал, что его и Слуцкого лет до сорока обзывали

молодыми, чтобы иметь возможность поучать. Так до

сих пор шпыняют кличкой «молодые» Вегина, Шклярев-

11*

— 323 —

ского, Кузнецова, а они все — на сорокалетнем барьере.

А сколько свежих голосов заглохло от непонимания!

Ведь чувство чуда, с которого начинается поэзия, более

под стать молодым годам. Талант раним, он может очер-

стветь, обтираясь о редакционные пороги. Второго тако-

го таланта не будет!

В индустриальном обществе мы боремся за береж-

ность к скудеющим дарам природы — воде, нефти, лес-

ному вольному поголовью. Но ведь человеческий та-

лант — наиболее уникальный и невосполнимый дар при-

роды...

А вот стихи человека, которому дпадцатидвухлетние

кажутся, наверное, непоправимыми стариками. Это де-

вятнадцатилетний Н. Гуданец из Риги. В его не во всем,

может, самостоятельных стихах читаем:

Яви мне Мастера, господи...

Я буду глодать кости,

трапезу с ним деля.

Яви мне Мастера, господи,

внутри самого меня

Чтобы научиться плавать — надо плавать, молодому

поэту надо печататься. Маститые должны помочь допе-

чатной музе.

Не будем догматиками — художник может сложить-

ся и поздно. Пример тому — судьбы Уитмена, Тютчева,

Гогена. Поэзия не метрическая анкета. Новый поэт мо-

жет прийти с улицы, а может и родиться из тех, которые

уже есть.

В «Дне поэзии» Ал. Михайлов писал, что с середины

60-х годов «началась продолжающаяся и ныне критиче-

ская «кампания» по развенчанию плеяды молодых поэ-

тов 50-х — 60-х годов... » Кто эти поэты, начавшие свой

путь в 50-х и которых вот уже 15 лет все развенчивают

и не могут развенчать?

Е. Евтушенко и Р. Рождественский? Б. Окуджава и Б. Ах-

мадулина? Р. Казакова и Н. Матвеева? В. Соколов и

В. Цыбин? Г. Горбовский и Ю. Мориц?

Я по-разному отношусь к этим разным поэтам, но,

к сожалению для инициаторов «кампании», Время и суд

читателей неумолимы. Без имен этих, как и без других

имен и манер, сегодняшняя поэзия невозможна. А не

будь этих имен, сколько критиков-беллетристов оста-

лось бы без работы!.. Правда, есть сдвиги. Радостно за

критика Идашкина, чоторый признался, что ему понадо-

билось 7 лет для того, чтобы понять Р. Рождественского;

верю, что лет через семь он дорастет до понимания и

других поэтов.

Время с юмором относится как к «обоймам», так и к

«кампаниям». Поэт всегда единичен, он — сам по

себе.

Понятие «поэт» шире понятия «певец поколения».

Поэтом какого поколения был Блок? Да всех, навер-

ное. Иначе голос поэта пропадал бы с уходом его поко-

ления, обладая лишь исторической ценностью. Поэт мо-

жет и не быть певцом поколения (Тютчев, Заболоцкий).

И наоборот — Надсон не был поэтом в высоком смысле.

Поэта рождает прилив, как говорили классики, «иде-

ального начала», великой идеи. Поэт — это прежде всего

блоковское «во Имя».

Этим «во Имя» он вечно нов, это «во Имя» он объяс-

няет знаками своего искусства, этим «во Имя» он проти-

востоит пошлости банального общего вкуса, этому «во

Имя» и посвящена данная ему единственная жизнь.

Жду рождения нового поэта, поэта необычайного.

Возможно, сж будет понят не сразу. Но вспомним

классическое:

У жизни ест* июбимцы.

Мне кажет*», мы не из их чмсла.

Пусть он будет не любимцем, е любимым у физии и

поэзии. Пусть насыщенный раствор молодой поэзии ско-

рее выкристаллизуется в магический кристалл.

НЕДОПИСАННАЯ КРАСАВИЦА

Ф. Абрамову

Гце холсты незабудкой отбеливают,

в клубе северного села,

,сочь шофера записку об Элиоте

подала.

Бровки выгоревшие белые

на задумавшемся лице

были словно намечень: мелом

на задуманном кем-то холсте.

г-о глаза уже были — Те.

Т» глаза, написаны сильно

на холщовом твоем лице —

смесь небесного и трясины,—

говорили о красоте.

Недописанная красавица!

БЛдто кто-то, начав черты,

игпугался, чего касается,

и сбежал твоей красоты.

329

Было что-то от жизни нашей

в непробудных твоих чертах,

где великое что-то начато

и заброшено второпях.

Телевизорная провинция!

Ты себя еще не нашла.

И какая в тебе предвидится

непроснувшаяся душа?

Телевизорная провинция,

чьи бревенчатые шатры

нынче сумерничают с да Винчи,

загадала твои черты.